Марк Эгарт - Два товарища
— Ему памятник нужно поставить… здесь… на этом самом месте!
Глава четвертая
Ночью, возвратясь в город, Аносов узнал, что эвакуация неизбежна. Вражеские танки, остановленные на рубеже Казанки, прорвались на другом участке, и наши войска вынуждены отойти.
Получив это известие, Аносов несколько минут сидел неподвижно. Третью ночь он не спал. Глаза его покраснели, полные щеки опали. Полжизни отдал он этому городу. Да, война, надо быть ко всему готовым. Но все-таки тяжело…
Аносов провел рукой по лицу, словно отстраняя эти, сейчас неуместные, мысли, и встал из-за стола. Нужно немедленно созвать городской комитет обороны. План эвакуации был намечен в предвидении возможных неожиданностей, требуется его уточнить, распределить обязанности и приступить к отправлению людей и ценностей.
Собрались здесь же, в кабинете Аносова. Это были его товарищи по работе, которых он знал много лет. Некоторых он воспитал, выдвинул, например председателя исполкома, и радовался их успехам. Теперь придется расстаться. Он, Аносов, останется в городе для организации борьбы в тылу врага. Так было решено. Он сам этого хотел.
Совещание закончилось на рассвете. Все торопливо разошлись по своим местам. Город, казалось, спал — темный, затихший, хотя вряд ли кто-нибудь мог уснуть этой ночью.
Эвакуация возможна была только морем — в Крым, Новороссийск. Важно было соблюдать полный порядок и пресекать панику. В первую очередь отправили раненых бойцов из госпиталя и тех, кого доставили прямо с передовой, затем — женщин с детьми, стариков. Пароход ушел.
Ожидался еще один пароход и самоходная баржа. Но линия фронта угрожающе быстро приближалась к городу. Основные силы командование уже отводило на новые позиции, к востоку от города.
Часть жителей, не дожидаясь парохода, начала укладывать вещи, запрягать лошадей, кто имел лодку повместительнее, собрался уходить морем, а кто не имел ни лодки, ни лошадей, нагружал пожитки в ручные тележки, сажал в них детей, а сам впрягался в тележку. Были и такие, что не хотели покидать родной город, надеялись еще, что его отстоят.
Костя, во всяком случае, был уверен, что город не сдадут, и слышать не желал об отъезде.
Неужели здесь будут фашисты? На этой улице, на бульваре, в его собственной комнате? Это не укладывалось в голове Кости. Мрачный, злой, он не хотел никого видеть, сидел нахохлившись на морском берегу.
В таком положении нашел товарища Слава. Была получена телеграмма от доктора Шумилина. Он извещал, что зачислен на госпитальное судно, и просил жену немедленно ехать с детьми в Одессу, к его сестре.
— Папа не знает, что дорога отрезана, — грустно сказал Слава.
Костя не ответил.
— Наша школа тоже эвакуируется.
Костя молчал.
— Завуч передал, чтобы все пришли помогать…
Костя поднялся на ноги, нехотя произнес:
— Пошли.
Сам-то он не поедет, это он твердо решил, но помочь нужно.
На школьном дворе, обсаженном молодыми деревцами (их посадили в прошлом году), они увидели несколько соучеников. Были и школьники из других классов. Распоряжалась заведующая учебной частью Зоя Павловна, худощавая строгого вида женщина в больших роговых очках. Костя ее недолюбливал: это она преподавала в его классе русский язык и поставила ему «пос».
— А, — сказала Зоя Павловна, — нашего полку прибыло!
По ее указанию Костя и Слава принялись упаковывать и выносить из физкабинета электрофорную машину, лейденские банки, магдебургские полушария. Школа выглядела запущенной после пребывания в ней госпиталя. Но это была их школа, здесь они провели целых пять лет. И вот все кончилось: не будет ни занятий, ни экскурсий, ни пионерского отряда…
Косте вдруг сделалось так тяжело, что он готов был убежать. Выполнив порученную работу, он вместе со Славой прошелся по опустевшим комнатам, постоял в своем классе. Здесь недавно лежали раненые. Где они теперь? Где тот боец, которому Костя написал письмо? Если бы он знал, что здесь скоро будут фашисты!
Костя повернулся и быстро пошел прочь. Он снова уселся в одиночестве на берегу моря, думая все о том же: как попасть на фронт? Он согласен быть даже санитаром, кашеваром, лишь бы его взяли…
Костя вспомнил о старике Познахирко. Неужели и он уедет? Ведь когда-то он воевал с немцами, партизанил вместе с матросом Бакланом. Может, он посоветует, что делать?
Познахирко не оказалось дома. И Борьки не было, что удивило Костю: куда он потащился с раненой ногой? На вопрос, где Борька, его сестра Настя не пожелала ответить. Костя вышел на улицу, опять не зная, что делать.
Тут прибежал Сема Шевелевич с новостью: в горсовете формируется отряд самообороны. Это сразу изменило настроение Кости. По пути они прихватили с собой Славу и поспешили к горсовету. Но там, у подъезда, по-прежнему стоял часовой и пропускал лишь по документам. Костя вертелся вокруг него, надеясь как-нибудь прошмыгнуть. Но часовой стоял как скала.
Вдруг Костя разглядел в окне второго этажа знакомое, оливково-смуглое лицо. Семенцов! Он хотел окликнуть его — и не решился. Что он ему скажет? Семенцов его даже в лицо не знает. Сема заявил, что нечего попусту торчать здесь, и ушел; Слава колебался, а Костя все еще не терял надежды. Может быть, ему опять повезет и он встретит Аносова. Аносов поможет… Увы, вместо Аносова явилась тетя Даша.
— Где ты был? — сказала она. — Столько хлопот — и еще тебя ищи. Собирайся: едем!
— Куда? — разом спросили Костя и Слава.
— Детский сад эвакуируется, и мы с ним.
— Я не поеду, — мрачно ответил Костя. — Пусть они едут! — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону улицы, по которой двигались повозки, брички с домашним скарбом.
— Вот как! — Тетя Даша внимательно посмотрела на Костю, так что ему стало не по себе. — А ты? — обратилась она к Славе.
— И я… мы вместе.
— Вместе так вместе. Помогите нам собраться, иначе не успеем.
На это товарищи согласились. Они были заняты почти до вечера и, наконец, усталые, голодные, отправились по домам.
Костя прошелся по комнатам и в нерешительности остановился. Хотя он заявил, что не поедет, но собрать кое-какие вещи, не свои, конечно, а теткины, нужно. Он достал рюкзак, живо нагрузил его всякой всячиной и вышел во двор.
Со двора, через низкую ограду, ему видно было все, что делалось у Познахирко. Епифан Кондратьевич уже был дома, складывал в лодку вещи и покрикивал на Настю, которая и без того ветром носилась из дома к берегу и обратно. Костя понял, что раненого Борьку отец отвез куда-то, а теперь сам вместе с дочерью собирается в дорогу. Этого Костя не ждал от бывшего партизана.
Направо, во дворе Шумилиных, тоже готовились к отъезду: выносили чемоданы, корзины, картонки.
«Куда им столько? — удивился Костя и с беспокойством подумал: — Значит, и Славка?»
Действительно, Слава прибежал в полном дорожном снаряжении, оживленный, шумный, и пригласил Костю ехать с ними. Мать Славы достала вместительную повозку, места хватит, а скоро, говорят, придет пароход и заберет всех.
— Ну как… ну как, Костя? — спрашивал Слава, поправляя на голове морскую фуражку и пытаясь заглянуть товарищу в глаза.
Зеленоватые глаза Кости сузились, круглые маленькие ноздри затрепетали. Он нахлобучил тюбетейку низко на лоб, засунул руки глубоко в карманы и отвернулся.
— Постой, Костя… ведь все… ведь Дарья Степановна…
— Езжай, езжай, морская фуражечка!
Круглое лицо Славы начало краснеть.
— Значит, не поедешь?
Костя, не отвечая, пошел со двора.
Слава догнал его:
— Тогда и я… вместе… я тоже не боюсь! — Он с трудом перевел дыхание и, не оглядываясь, последовал за Костей.
Делать им, в сущности, было нечего. Но Костя шагал с таким решительным видом, словно очень важное дело ждало его.
Между тем улицы заметно пустели. С бульвара видно было, как двигались внизу, по прибрежной дороге, повозки и люди. Над дорогой кружила белая пыль, которую относило ветром в сторону степи. А в степи на западе висела черная туча дыма. Она росла, наползала, заслоняя собой небо, дневной свет, и казалось, что там, в степи, уже наступила ночь.
Возле пристани тоже сгрудился народ. Ждали парохода. Слава бросил исподтишка взгляд на Костю, но ничего не сказал. Молча они миновали пустой бульвар, закрытый газетный киоск и повернули к горсовету.
Сквозь распахнутые ворота одного из домов они заметили человека, заглядывавшего со двора в окно. Человек стоял к ним спиной. На нем была широкополая соломенная шляпа-бриль, какие носят в этих местах молдаване. Постояв у окна, человек направился к дому. Теперь Костя и Слава узнали его. Это был Данила Галаган. Что делал он в чужом, опустелом доме?
Мальчики остановились. Они видели, как Галаган расправил и вытряхнул большой мешок, открыл дверь. Костя и Слава быстро переглянулись. Спустя некоторое время Галаган вышел из дома, сгибаясь под тяжестью плотно набитого мешка.
