Алексей Биргер - Тайна наглой сороки
А если, задал я вопрос, тот единственный, кто остался, не хочет, чтобы аукцион не состоялся? Если он до рези намылился купить этот завод? Тогда ему надо искать второго участника — для виду — и платить за него эти тридцать шесть тысяч... Так?
Допустим, так. Тогда у Города получится уже не три, а четыре взноса в кармане...
Это становилось совсем интересно, и я взял шариковую ручку, чтобы прикинуть, что тут может получаться и как, но тут со двора донесся дикий вопль моего брата:
— Ууууууаааауууу!..
Я подскочил как ошпаренный и помчался смотреть, что там случилось. Первой моей мыслью было, что Ванька сильно расшибся или что-то подобное нехорошее произошло.
На крыльцо я выскочил вместе с отцом и мамой, лица у которых были бледные и перекошенные — они тоже перепугались до смерти.
Ванька стоял возле Топиной конуры и завывал, высоко подняв правую руку:
— Ууууууаааауууу!..
В пальцах поднятой руки он держал что-то, сверкавшее в еще ярком, хотя и чуть прохладном, сентябрьском солнце.
Топа сидел рядом с ним и созерцал его, словно сообщника с каким-то радостным изумлением, я бы сказал. Словно сам Топа не ждал такой бурной реакции, но эта реакция доставляла ему истинное удовольствие, потому что он был причастен в Ванькиному потрясению и знал, что в этом потрясении нет ничего нехорошего или страшного.
— Иван! Что с тобой? — крикнул отец.
Ванька рванул к нам.
— Это все Топа!.. — орал он, задыхаясь. — Он молодец!.. Он мне показал!.. То есть объяснил!.. Ну то, что ему Брюс... То, что ему Брюс...
И, окончательно выдохнувшись, он протянул нам руку ладонью вверх. На Ванькиной ладони сверкало роскошное бриллиантовое кольцо.
— Та-ак... — процедил отец. — Брюс, говоришь?
— Ну да! — Ванька перевел дух и стал объяснять подробней — хоть и путано, но более-менее внятно. — Я ж щит хотел доделать, а к сараю мимо конуры... И я вспомнил, как Брюс утром Топу уговаривал... И Топа лежит с таким хитрым видом — ну, будто выполняет поручение... Ну, будто Брюс ему что-то поручил, а Топа выполняет, потому что знает, что это нормально... Ну, я и говорю, остановившись: «Топа, о чем Брюс тебя попросил? О чем-то важном, да?» А Топа так посмотрел на меня и голову своротил набок, как всегда он делает, когда внимательно слушает, и думает, попытаться что-то объяснить или нет... Ведь ему Брюс что-то так отчаянно вдалбливал, да, но мы решили, что собаки не понимают птичьего языка, значит, все эти объяснения впустую были, да? Но Топа ведь понял, это по его морде было понятно, и, выходит, Брюс не только что-то сказал, но и сделал, да? Ну, такое сделал, что Топа сразу понял, в чем дело, да? И потом вся болтовня Брюса, который ему дополнительно объяснял, как это важно, была уже ни к чему, Топа по ДЕЙСТВИЯМ Брюса все усвоил, ведь так выходит, да? А что Брюс мог сделать такого, понятного Топе? Или залететь в конуру, изображая, как он кошек заманивал — ну, показать Топе, что опять хочет кошку заманить, или опасность в конуре переждать — или что-то ему принести, такую вещь, чтобы Топа сразу понял, в чем дело! Ну, я и говорю: «Топа, Брюс тебе что-то принес, да?» Топа так глядит, как будто глазами смеется! А я говорю: «Топа, миленький, если Брюс тебе что-нибудь принес, то покажи, что это!» Топа немного подумал, а потом встал и подвинулся так, чтобы я мог в конуру пролезть! Я и понял, что он меня приглашает! Я протиснулся в конуру и стал шарить по всем углам! И в дальнем углу нашел вот это!
Пока Ванька стрекотал, не хуже Брюса, мы успели немного прийти в себя и обрести дар речи.
— Хм... — пробормотал отец. — Выходит, он выбрал Топу в сторожа своих сокровищ? На роль трехглавого дракона или цербера назначил, так сказать? И Топа у нас получился укрыватель краденого...
— Ну да! — воскликнула мама. — Ведь сороки тащат все блестящее! Интересно, откуда он спер это кольцо? А ведь жутко дорогое колечко! Говорила я вам, что эта сорока доведет нас до беды...
— Послушайте! — сказал я. — А не может это кольцо быть из тех драгоценностей, которые украли из ювелирного магазина?
— Мне кажется, так оно и есть! — уверенно сказал Ванька. — Надо у продавщиц спросить... или у самого Степанова! Опознает он кольцо или нет?
— Дай-ка сюда... — Отец забрал кольцо у Ваньки и внимательно его осмотрел. — Да, работа современная... Проба... А проба семьсот пятидесятая! То есть, если верить объяснениям одного моего знакомого ювелира, это не Польша и не Индия, а наше российское производство высокого класса... Пожалуй, стоит позвонить Степанову — пусть взглянет на всякий случай.
И он прошел в свой кабинет, где стоял телефон, а мы потянулись за ним.
— Будьте добры Степанова, — сказал отец, набрав номер. — Передайте, что Болдин говорит. Да, Леонид Семенович, он самый... О, приветствую! Новости такие, которые сорока на хвосте принесла. Точнее, не на хвосте, а в клюве. Вы ведь знаете, какие сороки воровки. В общем, выкормили мы сорочонка, а он возьми и принеси нам бриллиантовое кольцо, очень вероятно, что из числа взятого в ювелирном магазине... Ну, цветок, как бы крупный бриллиантик, вокруг него шесть маленьких. И золото семьсот пятидесятой пробы. Все, ждем... — Отец положил трубку и уведомил нас: — Степанов лично к нам выезжает.
У отца и Степанова была очень странная манера общения: при посторонних они говорили друг другу «вы», а наедине могли иногда перейти на «ты». При этом как раз при посторонних, особенно при тех, кому надо «себя показать», Степанов периодически старался перейти с отцом на «ты», а наедине старательно «выкал» и даже старой привычке, порой называл его «хозяин». И очень следил, чтобы случайно не обратиться к отцу «хозяин» при ком-нибудь еще.
Степанов примчался очень быстро — буквально минут за двадцать. Видно, сразу вскочил в свой «ягуар», промчался к пристани, где стоял его моторный катерок, и на этом моторном катерке рванул напрямую, по кратчайшей линии к берегу под нашим домом. Ну а уж взбежать через заливной луг к нашему забору вообще было делом двух минут.
За это время мы только-только успели похвалить Топу и угостить его миской парного молока, да еще немножко повосхищаться Ванькой, который проявил такую сообразительность. Ванька сиял как начищенный пятак (мне нравится это выражение, хоть, наверно, и не все представляют, как может сиять настоящий, полновесный пятак, ведь сейчас таких пятаков уже нет; но мы-то с Ванькой представляли, потому что собирали коллекцию монет, в которую попало и несколько пятаков разных эпох, найденных в наших необъятных старинных подвалах, и мы отчищали эти пятаки перед тем, как убрать в специальный альбом, похожий на кляссер для марок, но не с полосками, в которую вставляешь марки, а прозрачными кармашками).
В общем, Степанов примчался чуть ли не быстрее молнии, влетел в калитку, сразу отпрянул назад, потому что Топа вскочил, ощетинился и большими прыжками кинулся разбираться — как выяснилось, метил он не в Степанова, которого все-таки помнил после наших летних приключений, а в двух мордоворотов, его сопровождавших, — и подождал, пока отец успокоит Топу и посадит на цепь, дав ему в виде компенсации за моральный ущерб и одновременно похвалы за бдительность еще одну миску парного молока.
Здесь не могу не отвлечься, чтобы не сказать о двух вещах. Во-первых, Топа обожал парное молоко — именно парное, — любил его больше мяса и, когда только видел, что к его миске идут с банкой парного молока, начинал трястись и терял всю свою обычную сдержанность. Мы предполагали, это оттого, что парное молоко напоминает ему блаженное щенячье время, когда он маму сосал. И пил он молоко по-щенячьи, жадно повизгивая, разбрызгивая во все стороны, а потом аккуратно подбирая все разбрызганное до последней капли, с каждой травинки и с земли. И во-вторых, Степанов и его мордовороты правильно сделали, что отступили. Тут даже пистолеты, которые, скорей всего, были у мордоворотов под пиджаками, могли оказаться бесполезными. Я, по-моему, уже пересказывал в повести об одном из наших прошлых приключений, как два мужика залезли ночью на мясокомбинат. Они вооружились топорами — и чтобы справиться с «кавказцем», который этот мясокомбинат охранял, и чтобы потом этими же топорами нарубить полные рюкзаки мяса. «Кавказец» положил их обоих и продержал до утра. И, к слову, Степанов ведь сказал, когда Топа бросился на него летом (он чуть-чуть знал Степанова по приездам в заповедник, но еще не знал, дозволено ли Степанову входить в наш новый дом), что, будь у него хоть один такой охранник, он бы всем своим мордоворотам дал отставку.
Ну а Степанов, можно считать, как раз вошел в дом, пока я делал это отступление.
— Где оно? — сразу же спросил он.
— Здесь. — Отец провел его в гостиную и показал на журнальный столик, в центре которого лежало кольцо.
Степанов схватил кольцо и стал внимательно его изучать.
— Да, — сказал он минут через пять. — Это из похищенного. Так как оно к вам попало?
