Олег Раин - Отроки до потопа
Словом, нормальный зоопарк, ничуть не хуже, чем у всех прочих. Джины — в обтяг, юбки — в подпряг, а пачка сигарет уже у каждой второй. Хорошо, хоть Анжелка осталась Анжелкой. Серега давно заметил: красивых хоть в мешковину обряди, все равно обуют любую разрисованную модель. А уж когда она сидела, закинув ногу на ногу и с умудренной задумчивостью листала комиксы, у Сереги начинала обморочно кружиться голова. Карусель, ради которой, верно, и стоило шастать по свету. По этой самой причине на уроках он сидел в основном вполоборота, стараясь не упускать свою мечту из виду.
— …С незапамятных времен человек думал и мечтал о небе. — вещал, между тем, Федюня, и ясно было, что приземленность Серегиных мечтаний его ничуть не волнует. — Попыток взлететь предпринималась масса, и история знает сотни трагедий, разыгравшихся на стартовых площадках и в воздухе. Однако пытливый ум грызет гранит, и наконец чуть более трехсот лет назад мечта человечества осуществилась. В небо поднялись братья Монгольфье. Гигантскую оболочку отважные конструкторы наполняли горячим воздухом, и шар медленно, но верно поднимался ввысь. Подъемной силой подобные аппараты обладали совсем небольшой, однако этого оказалось достаточно…
Серега без труда представил Анжелку и себя, взмывающих под огромным куполом к белоснежным облакам. Он спокоен и нахмурен, она визжит и изо всех сил обнимает его. Не картинка, а блеск! До мурашек по коже… А еще лучше — если не на шаре, а на дельтаплане с двумя люльками. Серега такие уже видел. В одной — Анжелка, в другой — той, что для инструктора, — он. И лихое запрокидывание в петле Нестерова. Земля исчезает, сменяясь на несколько секунд синевой, и неожиданно вновь появляется перед глазами, с шелестом несется навстречу. Серега сжимает раму и сосредоточенно смотрит вперед. Анжелка, понятно, визжит, стискивает партнера руками. Ее кричащий рот где-то рядом с его ухом, Серега теряет от счастья сознание, оба врезаются в землю. Все! Свежая лепешка! Осовремененный вариант Ромео и Джульетты…
— Между прочим, я видел в Крыму, как летают, — Серега с трудом разогнал туман грез, обернулся к Антону.
— На шарах?
— Да нет, на дельтапланах. Там гора такая плоская есть — гора Клементьева называется. Вот с нее и порхают людишки. Их там — как мух. Хочешь — записывайся и летай себе на здоровье.
— Ничего себе — на здоровье!
— Конечно, на здоровье! Это же чистый кайф! Сплошные положительные эмоции.
— И ты летал?
Искушение было велико, и Серега открыл уже было рот, чтобы сказать да, однако припомнил сегодняшнюю установку «не врать». Скучная, конечно, установка, но нарушать ее в первый же день — это как-то по-кислому. Вон и Антоша напрягся — даже черкаться перестал. Наверняка, ждал очередной байки… Серега скосил глаза и рассмотрел на его рисунке воздушный шар с огромной, наполненной какими-то монстрами гондолой. Монстры у Антона получились хорошо, шар с гондолой — не очень.
— Я полетел бы, — признался он, — да только один полет тянет триста гривен.
— Гринов? — вскинулся Антон. — Так дорого?
— Гривен, говорю! Это фантики украинские. Но тоже дорого. На наши бабки — полторы тысячи. Это, прикинь, всего за пятнадцать минут.
Антон тут же набросал на листе этажерку цифр — поделил рабочий день на пятнадцатиминутные интервалы, быстро помножил на сумму, названную Серегой.
— Кучеряво живут!
— А то! — Серега придвинулся к Антону поближе. — Я что думаю! — можно и здесь организовать такой бизнес. Купим аппарат, научимся летать, а потом знай себе — обслуживай клиентов.
— Или клиенток.
— Конечно!
— Вообще-то идея неплохая…
Они призадумались.
— …Первые же дирижабли появились только в девятнадцатом веке, — продолжал урок Федюня. — В 1852 году француз Жиффар сконструировал управляемый аэростат, который и принято считать первой ласточкой в истории дирижаблестроения. При этом устанавливались на небесных исполинах самые примитивные двигатели: паровые, газовые, бензиновые, но все чрезвычайно маломощные. Бывало и так, что винты раскручивались руками и ногами.
— Это что — типа велика? — сипло поинтересовался Крабов Миша, мальчик, которого Мишей никто в школе не называл.
— Можно сказать и так. Простейшая цепная передача и ворот с педалями, — учитель с энтузиазмом кивнул. — Конструкции были, конечно, крайне несовершенными — быстро теряли газ, не отличались маневренностью и плохо справлялись с ветром, но изобретатели продолжали соревноваться. Уже в 1901 году инженер Сантос-Дюмон на одной из своих моделей поднялся в воздух и обогнул Эйфелеву башню. За это он получил денежный приз в сто тысяч франков.
— Ух ты! — восхитились ребята.
— А франк у нас сегодня сколько? — Антон покосился на Серегу.
— Франков вообще не стало, — на еврики перешли.
— Ну, если бы евриков сто тысяч, вышло бы не хило…
— А спустя всего двенадцать лет в Европе стали создаваться воздушные дивизионы, — дрожащим от волнения голосом возвестил Федюня, — и воюющие страны начали бомбить друг друга с помощью дирижаблей. Немцы бомбили Англию, англичане — Берлин…
— Я чё-то не понял, — возмутился Кокер. — Почему одни иностранцы-то? А россияне чего дирижабли не фигачили? Тоже, небось, могли Берлин с Лондоном прессануть.
— В нашей стране проект цельнометаллического дирижабля длиной в двести десять метров представил Константин Эдуардович Циолковский. К сожалению, тогдашнее правительство посчитало нецелесообразным выделить деньги на постройку.
— Вот уроды!
— Потише, пожалуйста! — Федюня движением экстрасенса воздел руку.
— А чё тише-то! — забазлал Васена. — Вечно так! Как воевать и припахиваться, все наши кирзачи, а как открытия какие или еще что, так дуля с маком. Берлин-то — не Жираф ваш брал.
— Ну, во-первых, не Жираф, а Жиффар…
— Да какая, блин, разница! На нас ездят, а мы терпим. Нефть вон направо-налево разливаем. Прям пивнушка, блин!
— А тебе чё, жалко? У нас, может, этой хрени под завязку! — хмыкнул Кокер.
— Ослина, блин! Я про другое! — Васена молотнул себя по шее. — Хомут-то не надоело таскать? Все другим да другим!
— А ты не давай, — фыркнул Кокер. — Без тебя давалок хватает.
— Чё ты сказал?
— А ты, с понтом, не слышал?
— Умней паровоза стал? Я тебе рельсы живо поправлю.
— Поправлял один заправляла! Потом на лекарства всю жизнь работал…
Федюня растерялся.
— Пожалуйста, тише! Ребята!..
Изящно проголосовав, с места поднялся Сэм.
— По сути народ прав, — хорошо поставленным голосом сообщил он. Обращался, как показалось Сергею, больше к окружающим, нежели к учителю. — Этим летом я был в Европе, так вот в Париже мы заехали в один музей. Дом инвалидов называется. И вот какая деталь, Федор Тимофеич: в экспозиции Второй мировой войны выставлены немцы, поляки, англичане, французы — словом, все, кроме наших русских солдатиков. Нехорошо получается.
— Да ваще западло! — прорычал с задних рядов Шама. За минувшее лето он повзрослел больше других. Ломкий голосок Шамы наконец-то сломался, прорезавшись в утробный бас.
Занимающиеся своими делами ученики оживились. Кто играл в карты, подняли головы, болтавшие прекратили свои россказни о летнем отдыхе.
— Зато у нас ракеты самые крутые! — патриотично брякнул Гера. — И этот еще летал в космос… Гагарин.
— Только знают ли его на западе? — елейно улыбнулся Сэм. — Там больше в курсе про Луну с Армстронгом, про марсоход и «Ангар-18» с телами инопланетян.
— Дак мы же их, стопудняк, и сбили! — пробасил Шама. — А америкосы взяли — и обломки к себе заныкали! В ангар, значит. А теперь тупят по-черному, не показывают никому.
— Их давно прижать надо! — заорал Кокер. — Тайсона в тюрягу упекли. Ниггеров похлеще нашего трамбуют. А они вон как на ринге пашут!
— Да гвоздануть бомбой сотого размера, и все дела!
— Они тоже гвозданут.
— Бамбук кури! Пусть попробуют. Китай им сбоку навернет, и мы в лобешник добавим. Аляска-то наша была…
Довольный поднятым переполохом, Сэм преспокойно уселся на место, выложил перед собой руки, точно царь Петр на скульптуре Шемякина. Кто-то запустил к потолку самолетик, и бумажный ястребок, описав крутую дугу, стукнул Федюню в колено. Народ заржал. Урок, точно отцепленный партизанами вагончик, с грохотом покатился под откос. Роль партизана в данном случае сыграл Сэм.
— Видал, как он их! — шепнул Антон. Он тоже смотрел на Сэма. Почти с восхищением.
— Не их, а нас, — поправил друга Сергей.
Сколько он знал Сэма, тот вечно манипулировал людьми. Еще с тех давних пор, когда коллег-первоклашек легко было купить за булочку с повидлом или за порцию пломбира. Теперь манипулирование шло более витиевато — за счет интонаций, за счет грамотно поставленной речи. Никто в классе так больше не разговаривал. А уж за умение плавно и обтекаемо выдавать более десяти фраз кряду Сэма смело можно было выдвигать в сэнсеи. Он и цитатами сыпал, как древний сеятель пшеном. Когда впервые Сэм выдал что-то такое из какого-то Бонч-Бруевича, девки аж пискнули. То есть именно в тот день Серега по-настоящему уверовал в поговорку о том, что женщины любят ушами. Сэм это тоже, конечно, знал, отчего словесная мутота его год от года набирала силу, превращаясь в сахарно-ядовитый сироп. А точнее — в клейстер, на который склеить можно было кого угодно — от тех же девок до будущего Сэмовского электората.
