Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной
До поры до времени Ваня нисколько не задумывался над тем, как живет его семья. Родители обували-одевали его и младшего брата, перед первым сентября «обмундировывали», как выражался отец, не отказывали в спортивных принадлежностях, которые, правда, становились все более дорогими. И это-то и заставило Ваню впервые задуматься — откуда берутся большие деньги в их семье?
Когда прошлым летом он оказался в спортлагере и понимающие ровесники начали оценивать его упаковку и прикид, у Ивана засосало под ложечкой. Вернувшись домой, он стал невольно прислушиваться к мачехиным разговорам с подругами о часиках, брошках и ожерельях и к отцовским вполголоса, на полусловах беседах по телефону с сослуживцами.
Ваня не знал, какою была его родная мать. Ее убили бандиты, когда ему было три года, — мстили отцу. Но по каким-то признакам — разговорам теток, бабушки он чувствовал, что она была другая. И отец до ее смерти был вроде бы другим — честным, не желавшим иметь дела с бандитами: то есть принимать их условия — и не трогать их. По тихим разговорам родных Ваня понял, что за это и расплатилась своей жизнью его жена, Ванина мама.
Получалось, что ее смерть отца напугала. Это было понятно. Но ведь испуганным нечего делать в милиции. Тогда надо было из милиции уходить. Отец остался.
И вчера вечером все вдруг встало на свои нехорошие места. Несколько дней назад в доме приятеля Ваня слушал рассказ их гостя, только что приехавшего из Новосибирска на машине, — «афганца», работающего, как выражались сослуживцы отца, в президентских структурах. Тот неторопливо повествовал, как у Челябинска стали «очень грамотно тормозить» его машину:
— Красный жигуль разворачивается, перекрывает путь. А слева девятка открывает окно, оттуда говорят: «Останавливайтесь, платите деньги и проезжайте»…
— А ты? — ахая, спрашивала мать Ваниного приятеля.
— Что я?.. — похохатывая, продолжал гость. — Я, конечно, останавливаться не думаю, говорю им в окно, а на них и не гляжу: «Вы, ребята, берега попутали — это администрация президента по Уральскому округу!» Ну, они, конечно, перестроились, стали отставать, а один еще обиженно говорит: «Так бы и говорил. А чего же хамить — берега попутали!..» Ну, я был, конечно, психологически готов — Челябинск что в одну, что в другую сторону без рэкетиров не проедешь. И всегда в ста метрах от поста ГИБДД этого!.. Чтобы деньги сдавать ближе, что ли?..
Гость не знал, кто у Вани отец. А хозяева постарались быстро сменить тему. Но не запомнить колоритный обмен репликами было невозможно.
И вот вчера, накануне своего выходного дня, отец вечером пришел с сослуживцами. Сразу сели выпивать. Отец не знал, что Иван дома, и говорил громко.
— Последние дни орлы наши что-то совсем мышей не ловят!
— Если мышей — то почему орлы? Коты, значит… — пьяно возразил один из гостей.
— Почему — коты? А мышь-полевка? Орлы ее очень даже приветствуют.
После короткой дискуссии насчет фауны отец сказал:
— А один, они рассказывают, им так загнул: «Вы что, ребята, берега попутали?» И будто бы из аппарата нашего полномочного… Так пустые к нам вечером и подъехали.
— Да ты слушай их больше! Ловчат, скрытничают…
Затихли. Только слышен был звон стопок и кряканье. А у Ивана на несколько мгновений будто остановилось сердце.
Он не спал всю ночь. Ему казалось, что за эту ночь он стал старше на много лет. А наутро решил уйти из дома. Мачеха о нем не пожалеет. Хоть он и звал ее по просьбе отца мамой, матерью ему она стать не захотела или не смогла. Жалко ему было только младшего брата. «Сделают из него такого же вора», — горько думал Ваня.
Глава 12. Урал. Европа и Азия
Женя между тем пересекала Ульяновскую область.
— Слышь, Калуга, что тут, мужики совсем, что ли, завили горе веревочкой — уже не сеют, не пашут?
Саня, с виду небрежно, еле касаясь, держа руль, изумленно озирался по сторонам.
Зрелище и правда было странное.
На протяжении всего пути по области вокруг были видны только заросшие лебедой поля. Хотя, как помнила Женя из географии, область входила в полосу черноземья. Как же можно было бросать незасеянной такую землю?
— Калуга, глянь — тыщи гектаров не засеяны!
— Санек, тут же и покосы хорошие — луга вон какие! А трава перестоялась, теперь уж не скосишь. Да что они, скотину, что ли, не держат?
Остановились заправиться; вышла и Женя — как всегда, постоять хоть по минуте на каждой ноге, подняв другую повыше, и сделать несколько приседаний на растяжку. Леша-Калуга говорил с заправщиком:
— А чего — вы скотину не держите?..
— Почему не держим? Держим.
— А чего ж траву не косите?
— А попробуй покоси — сразу под суд попадешь. Не дают никому.
— Кто не дает-то?
— Начальство. Власти.
— А сами чего ж не косят?
— Говорят — денег нет.
Переехали реку Ардовать, затем Сызранку — 35 километров до Сызрани, 240 — до Самары. Пошли пологие всхолмия, простертые до самого горизонта. Жене казалось, что и дышится здесь по-другому, чем в Москве, — полной грудью. Как будто открывавшиеся просторы расширяли ее грудную клетку.
Спустя час езды от Самары дорога начала нырять и взмывать гораздо чувствительней, чем перед Мордовией. Сначала мягкие всхолмия накатывали на равнину, а потом все выше вздымались рыжие холмы, становились все круче и прорезались оврагами. Это были отроги Урала.
Уже темнело, и Жене было обидно, что она не увидит, как начинается Урал — через двести километров, как сказал Саня. На минуту остановились почти в полной уже темноте — и вдруг справа из леса послышался страшный крик.
Кричала девушка. Тут они разглядели, что впереди на дороге стоят два мотоцикла — без людей. Один с коляской. Саня и Леша, не раздумывая, выскочили одновременно из двух передних дверец и, крикнув Жене: «Из машины никуда!», оба кинулись в лес.
И очень скоро из леса донеслись уже другие крики, не женские, а мужские. Что там происходило, Женя, конечно, не видела.
А там было четверо не то чтобы пьяных, но отнюдь не трезвых местных парней. Младшему двадцать, старшему — двадцать четыре. Когда первого же Саня одним пинком сбил с ног, а второй от удара Леши в скулу отлетел и, стоя на четвереньках, стал выплевывать зубы, раздался ровный голос Калуги:
— Все отслужили?
Кто-то пролепетал:
— Все…
— Значит, родине урона не нанесем, — удовлетворенно подхватил Саня, сделал захват и дернул самому крупному, который только что прижимал вырывавшуюся девушку к земле, руку из плеча. Тот завыл.
Оставив всех четверых на лужайке под деревьями в лежачем положении и пообещав на обратном пути подъехать и добавить, приятели вывели из леса рыдающую девушку, на которой были джинсы, выпачканные в земле, и в клочья разорванная блузка. Они посадили ее назад к Жене и уселись сами.
— Куда едем? — коротко спросил Леша.
— Я в Похвисневском районе живу… Далеко, пятьдесят километров… — девушка говорила еле слышно, уткнув лицо в ладони.
— А сюда-то тебя как занесло?
— А у нас клуб не работает… На дискотеку только в Клявлино ездим…
— А чего ж с четырьмя пьяными поехала? Они ваши, что ли?
— Похвисневские… Они когда сюда ехали, не пьяные были… Тут напились…
— Так ты что села-то к ним? Не понимала, что ли?.. — не выдержал Леша. — Тебе лет-то сколько?
— Шестнадцать… А как мне домой добираться? — и девушка опять горько-горько заплакала. — Пятьдесят километров пешком-то не пройти…
Тут заговорила Женя, до этого слушавшая разговор, вдавившись в угол сидения, с расширенными от жалости к девушке глазами.
— Ты в школе учишься? А как тебя зовут?
— В одиннадцатый пойду… Оля…
— А что, Оля, у вас там хороших мальчиков совсем нет?
— Так пьют же все! — выкрикнула Оля, не переставая плакать уже навзрыд. — С десяти лет уже все пьют! Моя подружка в восемнадцать лет замуж вышла — полгода назад… Со школы дружили… Так он ее уже бьет!
Всю недолгую оставшуюся дорогу Оля проплакала. Сквозь горькие слезы она рисовала безрадостную картину жизни девушек в ее поселке и в селах вокруг. Из ее рассказа вытекало, что никакой надежды у них не было — иной жизни, кроме как со спившимися или спивающимися мужьями, будущее не сулило. Только те, кто уезжали в город, могли на что-то рассчитывать. Но это мало кому удавалось и не всегда хорошо кончалось.
Женя примолкла. В Москве, среди книг, телефильмов «про любовь», рассказов маминых подруг про чьи-то трогательные романы и удачные браки (может, про другие случаи при ней просто не говорили?) будущее выглядело иначе.
Глядя на полосочки, оставшиеся от Олиной блузки, — девушка придерживала их руками на груди, — Женя представила, как Оля появится в таком виде перед своей мамой, и попросила Саню остановиться. В багажнике она распатронила свою сумку и нашла для тоненькой Оли подходящий салатовый топик. Та тут же за багажником и переоделась, благодарно поцеловав Женю в щечку.
