Вахтанг Ананян - Пленники Барсова ущелья
- Ладно, вы пока ставьте стенки, а я скоро вернусь, - сказал Асо и вышел.
Он давно заметил поблизости тонкую, но довольно большую каменную плиту и теперь, кряхтя, притащил ее в пещеру.
- Замечательно! - воскликнул Ашот. - Это “крыша” нашей печки.
Не прошло и часа, как стенки бухары были сложены, каждая почти в метр высотой. Получилось действительно нечто вроде камина.
- Теперь осталось самое трудное, - сказал Гагик, - но это предоставьте мне.
Самым трудным были, конечно, трубы. Никто из ребят не знал, как их сделать. А в голове у Гагика бродила какая-то очередная идея.
Гагик обмазал глиной стенки бухары, а над нею построил что-то вроде неуклюжей трубы. Внизу она была широкой, как сама плита, а кверху сужалась. В общем, это была большая глиняная воронка, поставленная раструбом вниз. Она-то и должна была собирать весь дым и “провожать” его в предполагаемый дымоход.
- Ну, теперь мы будем делать трубы по полметра каждая, - объявил Гагик. - Что вас смущает? Вспомните, как колхоз отвел воду из горного родника, в село. Глиняные трубы проложил. И мы сделаем так же. Один конец - широкий, другой - поуже, и соединим одну с другой. Потом сделаем колено и выведем трубу из пещеры через отверстие над дверью. Ясно?
Все утро ребята провели за изготовлением труб, и, хотя Гагик славился своим гончарным мастерством, лучшие трубы сделала Шушик. Все выходило у нее складно, ловко, не как у ребят. Их трубы были неровные, хотя в дело, конечно, годились.
До обжига готовые трубы необходимо было высушить.
Сложив их у огня, ребята уселись отдохнуть, очень довольные собой. Хорошо! Теперь у них будет печка!
Воспользовавшись свободной минутой, Ашот стал подсчитывать сделанные им запасы мяса - хватит ли его до весны.
- Не твое это дело, - перебил его Гагик и начал считать сам. - В день на человека шестьсот граммов, на всех - три килограмма. Значит, на месяц надо девяносто килограммов, на два - сто восемьдесят. В медведе вряд ли столько будет. Да, надо еще кило двадцать козлятины посчитать - еще одна неделя. Какой сегодня день? Тринадцатое декабря, кажется? Значит, до Чернухи очередь дойдет только к восемнадцатому февраля.
- Нет, так не годится, - запротестовал Асо. - Нельзя столько мяса съедать.
Он мечтал, чтобы Чернуху не трогали, но не решался прямо сказать об этом.
- Почему, братец? - вскинулся Гагик. - Эскимосы едят в день по пять кило жира, а мы по кило мяса не съедим? Нет уж… Если ты приведешь свою многоуважаемую неприкосновенную Чернуху, мы вполне дотянем до весны.
Да, Асо с радостью пойдет за Чернухой, только вовсе не за тем, о чем думает Гагик. Асо пойдет для того, чтобы хоть денек провести со своими любимыми животными.
И, получив согласие, пастушок отправился в Овчарню.
У родника свежих следов овец не было. Ясно, что одичалые животные не осмеливались перескочить через костер и сегодня вовсе не ходили к воде.
Но Асо это не беспокоило. Он решил именно водой и заманить Чернуху с ее потомством.
Вернувшись в пещеру, мальчик взял глиняный горшок, с водой и поднялся по крутому склону к Овчарне.
На тропинке под золой все еще тлели угольки. Асо собрал их горкой и раздул огонь. Над камнями поднялся дым.
Вынув из-за пояса свирель, пастушок присел и, не отрывая глаз от входа в “овечий хлев”, заиграл знакомые Чернухе мелодии. Вскоре ее голова высунулась из черного зева пещеры, а вслед за нею показались и изогнутые рога. Наконец все овцы вышли на тропинку.
Асо поднялся, тихонько пошел им навстречу и, не доходя, поставил горшок с водой на лежавший посреди тропинки плоский камень.
Барашек и овечка испугались и, скрывшись за выступом скалы, с тревогой поглядывали оттуда на Асо. А Чернуха застыла…
Асо вернулся к костру и снова взял в руки послушную свирель.
Крутые завитки дыма, поднимавшегося от костра, и мягкие звуки пастушьей свирели с неотразимой силой притягивали овцу. Она словно окаменела, услышав звуки, какими овец сзывают на водопой. Затем по телу пробежала легкая дрожь - вероятно, вспомнилось, как вместе с огромным стадом спускалась она по горе вниз к ручью, сладко журчащему в ущелье.
Ах, как хотелось ей пить! А свирель звала, звала… И под заманчивые звуки овца медленно, робко приближалась к воде.
Дойдя до горшка, Чернуха осторожно протянула к нему губы, но, точно испугавшись чего-то, отпрянула. Потом снова подошла и, убедившись, что ничто ей не грозит, прильнула к прохладной, прозрачной воде.
Жадно, досыта напившись, она обернулась и заблеяла - должно быть, звала детей. Впрочем, незачем было звать их. Старший уже сам подходил к матери, боязливо оглядываясь, каждое, мгновение готовый к бегству. Однако в последний момент он струсил. А маленькая овечка так и оставалась в своем укрытии.
Асо встал и начал медленно подходить к Чернухе, протянув вперед руку. “Прру, прру, прру”, - издавал он губами звук, знакомый домашним овцам. Звук этот говорил о том, что в ладони пастуха есть соль - любимое овечье лакомство. Но соль не соблазняла Чернуху. Она каждый день получала ее вместе с родниковой водой и с течением времени утратила рефлексы, связанные с солью у всех травоядных.
Целый день просидел Асо у костра. Целый день пела его свирель, пел и сам Асо, говорил сам с собою. Так, постепенно, он приучил животных к своему присутствию, голосу, укрепил в них веру в безопасность. Они убедились в мирных побуждениях этого двуногого существа, в том, что от него им не будет никакого вреда.
Тем не менее опыт, вынесенный из суровой борьбы за существование, требовал от них осторожности и бдительности. Кто знает, какие предательские замыслы таятся за сладкими мелодиями волшебной свирели.
Под вечер Асо с пустым горшком в руках возвращался домой. По пути он решил осмотреть террасы и ущелья и, бродя по ним, в одном открытом солнцу месте наткнулся на густые заросли какой-то колосистой травы.
Растерев траву в ладонях, мальчик увидел какие-то синеватого цвета длинные, тоненькие и остроконечные зерна. Разжевав их, Асо что было сил закричал:
- Ашот, Гагик, сюда скорее. Пшеницу нашел, пшеницу!
Известие всполошило обитателей пещеры. Пшеница? Она была их мечтой. Ведь для человека, привыкшего к хлебу, не может быть ничего тяжелее одной только мясной пищи. “Мы стали настоящими эскимосами”, - не раз говорил Ашот. Он хотел сказать, что, если эскимосы могут жить одним мясом - значит, смогут и они. Однако сильный, здоровый юноша сам очень страдал от отсутствия хлеба.
От полусырого шашлыка у ребят болели желудки. Немного выручала лишь мята, найденная под ивой, да дикие плоды, особенно шишки мушмулы, постоянно хранившиеся в “аптечке” у Шутник.
- Идем, идем! - донеслось снизу.
И вскоре Ашот, Гагик и Шушик, с трудом переводя дыхание, взобрались на гору. За ними медленно плелся Саркис.
Асо ждал товарищей, стоя в колосьях. Все с жадностью набросились на мелкие зернышки, едва успевая очищать их от шелухи.
- Милые мои, родненькие! - причитал Гагик. - Вот уже больше месяца умираем в тоске по вам.
- Нельзя, ребята! Сырые есть нельзя, - остановил их Ашот.
Уж этот Ашот! Уморить может своими правилами и распорядками! Не дает людям жить так, как им хочется. Однако что поделаешь? Дали слово подчиняться - возражать не приходится!
Нарвав колосьев, ребята вернулись в пещеру и здесь, у костра, стали молотить их, вылущивая и провевая зерна. Потом, собрав их в глиняный горшок, поставили на огонь поджарить и вскоре с наслаждением грызли.
- Ну вот, теперь мы и достигли жизненного уровня нашего отшельника, светлая ему память, - с трудом открывая набитый рот, сказал Гагик. - Интересно, каков же был его конец?
- Должно быть, умер в пещере и дед нашего медведя нашел его и выволок отсюда, - высказал предположение Ашот.
- Почему ты так думаешь?
- Там, в кустах, череп какой-то лежит.
- Ой, череп? - испуганно глянула на дверь Шушик.
- Ладно, поговорим о других делах, - поморщился Асо.
- А другие дела вот какие. Завтра нам надо будет весь день собирать дикую пшеницу, - объявил Ашот тоном, не терпящим возражений. - Мясо и соль у нас уже есть. Коренья малины соберет Асо, а по следам барса пойдем послезавтра.
Однако вскоре в пещере воцарилось молчание - все притихли, погрузившись в свои думы, Снова охватила детей тоска по близким, по родному селу. Или это была просто тоска по свободе?
…От зари до зари ребята были заняты поисками пищи, топлива и о близких своих почти не успевали думать.
А сейчас, в минуты отдыха, их сердца снова вернулись к тому, что было ближе и дороже всего. Каждый думал о том, какую радость вызвало бы в сердцах родных людей их возвращение из этой темницы.
- Почитаем что-нибудь, - заметив упавшее настроение товарищей, сказал Ашот. - Возьми-ка, Шушик, “Родную литературу”.
Нежным, звенящим голоском Шушик читала отрывки из поэмы Маяковского “Владимир Ильич Ленин”.
Народ
разорвал
оковы царьи,
Россия в буре,
Россия в грозе -
читал
Владимир Ильич
в Швейцарии,
дрожа,
волнуясь
над кипой газет…
Шушик сначала читала, пересиливая себя, неохотно, но постепенно она вдохновилась, и голосок ее зазвенел серебром. Щеки у девочки разрумянились.
