Валерий Гусев - Наследник собаки Баскервилей
– Норма мастера спорта! Оболенский, стой! Давай пульс! – Она взяла Алешку за кисть, и глаза ее полезли на лоб, под кудряшки парика: – Поразительно! Пошлем тебя на городские соревнования. Будешь защищать спортивную честь нашей школы и станешь ее гордостью.
Потом Алешка мне объяснил, почему он так бездарно прокололся. И приобрел сомнительную честь и гордость. Дело в том, что в этот раз он не балдел под музыку, а продолжал анализировать информацию, почерпнутую им накануне из наших газет. И мгновенно сделал вывод. И мгновенно помчался искать меня. Чтобы поделиться своей находкой и новыми, в связи с этим, планами.
– Понимаешь, Дим, все оказалось очень простенько. Зачем у людей отбирают их жилье? Во-первых, чтобы его потом подороже продать. Это нам не подходит…
Действительно, эта кривобокая развалюха стоит недорого. Не больше старой маминой мясорубки.
– Во-вторых, Дим, если кто-то узнал, что в этом доме запрятан клад, всякие сокровища. Хозяевам, конечно, не сказал, заплатил им какую-нибудь мелочь, и – пожалуйста тебе – куча денег. Это логично?
Это логично. Только что-то не очень в это верится.
– Подозрение мое крепнет, Дим! Знаешь почему? Потому что в дом нас этот дядька не пустил – раз! И пахло от него тухлой сыростью – два!
Ну пахло и пахло. Мало ли от кого чем пахнет? Это вовсе не значит, что пахучий человек клад ищет. Чтоб сокровища искать, необязательно вонять тухлой сыростью. Хотя как знать…
– Он под полом роется! – чувствуя мое недоверие, поднапер Алешка. – Это надо проверить.
– А как? – охладил его я. – Он нас на порог не пустил. А в подпол – тем более не пустит.
– Я придумаю, – успокоил меня Алешка. – Это элементарно, Ватсон. – Он помолчал, задумавшись: – А третье знаешь что?
Да нам и первых двух хватит!
– Третье, это когда какая-нибудь богатая фирма захочет строить себе шикарный офис…
Как раз домище Зайцевых им подходит – я не сдержал улыбки.
– Сначала дослушай, потом досмеешься. – Это прозвучало с угрозой. – И вот, например, ты узнаешь об этом. И бегом к Зайцевым. Так, мол, и так, продайте мне ваш милый домик. Очень он мне нравится. А я вам столько денег отвалю, что вы купите себе квартиру в самом центре города с видом на «Макдоналдс». Они, конечно, рады до потолка…
– Как это – до потолка?
– Ну скачут до потолка от радости. Не перебивай. Ты этот домик покупаешь и спокойненько ждешь себе. И вот подъезжает к твоей развалюхе шикарный белоснежный лайнер… То есть линкор.
– «Линкольн», – усмехнулся я.
– Выходит из него фирмач в белом костюме и говорит: «Сэр, наш фирма имеет строить сам себе маленький хаус, йес?» – «Стройте на здоровье, сэр», – отвечаешь ты и поворачиваешься к нему… этой… спиной. А он хватает тебя за руку и падает перед тобой на колени… Ну, это все ясно. Мой дом стоит на земле, где он хочет строить свой хаус. И тут я начинаю выламываться: «Что вы, сэр, это мое родовое гнездо, здесь бредят… то есть бродят тени моих предков – ни за что!» Тогда он достает из кармана чемодан денег, – подхватил Алешка, – и ты, очень нехотя, соглашаешься. Это логично?
Это логично. Особенно – чемодан из кармана. И более того – понятно, что эти версии Алешка, не задумываясь, щедро доверит отработать мне. И про клад в вонючем погребе, и про строительство «маленький хаус», и про перепродажу лубяной избушки. Вот фиг ему!
– А ребенок? – печально спросил Алешка, угадав мои черные мысли. – Бедный одинокий мальчик, которого выгнали на улицу… У тебя есть совесть? Или жалость?
– Не знаю, – буркнул я. – У меня есть «двойки» по физике и химии. И еще будут, если ты не остановишься.
– Тебе кого больше жалко – чужого несчастного ребенка или твоих несчастных «двоек»?
Во завернул! Аргумент.
Что ответить, я не нашелся, меня звонок выручил.
А дома, после школы, меня выручил, избавил то есть от Алешкиных приставаний, еще один звонок – телефонный. Позвонил какой-то очень вежливый дядечка, назвался Андреем Петровичем и попросил к аппарату Алексея или Диму. Я взял трубку.
Оказалось, что это тот самый дядька, у которого парень отобрал на рынке куртку. Он начал благодарить нас изо всех сил, заставил записать все свои телефоны и сказал:
– Если, братцы, у вас возникнут какие-нибудь проблемы, вспомните обо мне. Я помогу вам. Как брат брату.
– Вы крутой, да? – вмешался Алешка, который подслушивал наш разговор по параллельному телефону в папином кабинете. – Братан?
– Какой братан? – изумился Андрей Петрович. – Чей братан? Я служу в районной администрации Поречья.
– Вот вы-то нам и нужны! – взвизгнул Алешка.
Андрей Петрович, похоже, испугался. И очень пожалел о том, что позвонил нам. Он долго молчал, а потом как-то неуверенно отозвался:
– Что ж, приезжайте, я приму вас. В шестом кабинете на втором этаже. Всего доброго, бра… братаны.
– Ты соображаешь? – заорал я на сияющего как медный самовар Алешку. – Что ты людей пугаешь? Да еще и так напуганных.
– Спокойно, сэр. Вы очень недальновидны.
Туповат, стало быть, перевел я его фразу на нормальный язык.
– И потому, – спокойно продолжил Алешка, – я не требую от вас извинений.
Он внимательно посмотрел мне в глаза, будто хотел натолкнуть на какую-то простую мысль.
Тактичный у меня братишка – хочет, чтобы я сам догадался.
И я, кажется, догадался… Но вслух свою догадку не высказал. Не хотелось возможной ошибкой окончательно ронять авторитет старшего брата. Поэтому я только молча кивнул.
Дальше день тянулся до вечера довольно скучно: уроки, посуда, болтовня…
А вечером папа усадил перед собой Федю Зайцева и стал его дотошно расспрашивать, чтобы начать розыск его потерявшихся родителей.
– Так, – сказал папа добродушным голосом, – фамилию твоих родителей мы знаем. А как их зовут?
– Папа и мама, – с готовностью ответил Федя и вежливо встал.
Папа хмыкнул, мы хихикнули.
– Ну, хорошо, – продолжил он. – А вот когда мама с тобой ласково и весело разговаривает, как она тебя называет?
– Зайчонок.
– А когда строго? Или когда на тебя сердится?
– «Федор Михалыч, – нахмурившись, произнес мальчуган, – пожалуйте в угол».
– Ну вот, – удовлетворенно сказал папа, записывая в блокнот. – Теперь мы знаем, что твоего папу зовут Михаилом.
– Мишей, – поправил Федя. – Папа Миша Иваныч.
– Еще лучше, – улыбнулся папа. – А мама? Оля, Вера, Надя?
Федя пожал плечами. И сказал:
– Нет!
– Ладно, – смирился папа. – Твоя бабушка как твою маму называет?
– Доченька, светик, радость моя.
Папа из трех выбрал одно – самое подходящее:
– Значит, твою маму зовут Светланой?
Федя опять пожал плечами и ответил:
– А может – Солнышко.
Рассудительный мальчик.
– Ты соседей ваших знаешь? – не отчаивался папа.
Федя кивнул, вгрызаясь в яблоко, которое положила перед ним наша добрая мама.
– Тетя Люба, баба Надя, деда Коля.
– Тетя Люба как маму называет?
– По-разному.
– Как это?
– То Иркой, то Иришкой. То соседкой.
– Понятно. А баба Надя?
– Дочкой.
– А деда Коля?
– Ираидой Павловной.
– Молодец! – похвалил его папа и взялся за телефон. – Олег Иванович? Записывай и объявляй в розыск. Да, Зайцевы. Михаил Иванович и Ираида Павловна. Возраст ориентировочно, – он оглядел Федю, – двадцать пять – тридцать лет. – А дальше он стал быстро задавать Феде вопросы и быстро передавать его ответы Олегу Ивановичу: – Какие волосы у мамы?
– Длинные.
– А цвет какой?
– Курчавый.
– Глаза какие?
– Голубоглазые.
– У папы на лице что-нибудь есть? Какие-нибудь приметы?
– Много всего, – Федя огляделся – куда бы деть огрызок – и воспитанно сунул его в карман. – Нос, брови, кажется. На носу очки. – И уточнил: – За ушами.
– Уши, значит, тоже есть? – серьезно спросил папа.
– А зубы? – подсказал Алешка.
Папа на него цыкнул, а Федя согласился:
– Ага. Много зубов. Наверное, десять.
Папа вздохнул и попрощался с Олегом Ивановичем. И стал выяснять у Федора, как он оказался в Москве. И почему один.
Выяснилось, что Федя гостил у бабушки. Бабушка приболела и дала телеграмму старшим Зайцам. Мол, встречайте своего младшего Зайца такого-то числа с таким-то поездом в таком-то вагоне. Проводила его на вокзал и попросила соседку по купе присмотреть за малышом и передать его по приезде в руки родителей.
Но, видимо, вмешался в это дело какой-то случай. Или какие-то недобрые люди. Телеграмма Зайцевых не застала, и на вокзал встречать своего любимого Федора они не пришли.
Хорошо еще, что предусмотрительная бабушка сунула Федору в карман записку с адресом. И еще лучше, что попутчица оказалась доброй и обязательной женщиной. Она не бросила Федора, не сдала его в милицию, а проводила почти до дома.
– Спасибо, тетя Света, – вежливо сказал ей Федор, когда увидел свою лубяную избушку. – Теперь я сам дойду.
Тетя Света с ним попрощалась и помчалась обратно в город, потому что ей надо было успеть на другой поезд, на пересадку – она ехала в Киев.
