Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица (текст оригинала)
Он подержал маленькую Мишину руку в своей большой, подмигнул ему и ушел.
Глава 10
ОТЪЕЗД
Эшелон уже стоял на станции, и Миша с Генкой бегали его смотреть.
Красноармейцы строили в теплушках нары, в вагонах — стойла для лошадей, а под классным вагоном ребята высмотрели большой железный ящик.
— Смотри, Генка, как удобно, — говорил Миша, залезая в ящик: — тут и спать можно и что хочешь. Чего ты боишься? Всего одну ночь тебе в нем лежать. А там, пожалуйста, переходи в вагон, а я поеду в ящике.
— Тебе хорошо говорить, а как я сестренку оставлю? — хныкал Генка.
— Подумаешь, сестренку! Ей всего три года, твоей сестренке. Она и не заметит. Зато в Москву попадешь!— Миша соблазнительно причмокнул губами. — Я тебя с ребятами познакомлю. Знаешь у нас какие ребята! Славка на пианино что хочешь играет, даже в ноты не смотрит. Шурка Огуреев — артист, бороду прилепит, его и не узнаешь. В доме у нас кино, арбатский «Арс». Шикарное кино! Все картины не меньше чем в трех сериях… А не хочешь, оставайся. И цирка не увидишь, и вообще ничего. Пожалуйста, оставайся.
— Ладно, — решился Генка, — поеду.
— Вот и хорошо! — обрадовался Миша. — Из Бахмача напишешь отцу письмо. Так, мол, и так. Уехал в Москву, к тете Агриппине Тихоновне. Прошу не беспокоиться. И все в порядке.
Они пошли вдоль эшелона. На одном вагоне мелом написано: «Штаб». К стенам вагона прибиты плакаты. Миша принялся объяснять Генке, что на них нарисовано.
— Вот царь, — говорил он, — видишь: корона, мантия и нос красный. Этот, в белой рубахе, с нагайкой, — урядник. В очках и соломенной шляпе — меньшевик. А вот эта змея с тремя головами — это Деникин, Колчак и Юденич.
— А это кто? — Генка ткнул пальцем в плакат.
На нем был изображен буржуй в черном цилиндре, с отвисшим животом и хищным, крючковатым носом. Буржуй сидел на мешке с золотом. С его толстых пальцев с длинными ногтями стекала кровь.
— Это буржуй, — ответил Миша, — не видишь, что ли? На деньгах сидит. Думает, всех за деньги можно купить
— А почему написано «Антанта»?
— Это все равно. Антанта — это союз всех буржуев мирового капитала против советской власти. Понял?
— Понял… — довольно неопределенно протянул Генка. — А почему здесь «Интернационал» написано? — Он показал на прибитый к вагону большой фанерный щит.
На щите был нарисован земной шар, опутанный цепями, и мускулистый рабочий разбивал эти цепи тяжелым молотом.
— Это Интернационал — союз всех рабочих мирового пролетариата, — ответил Миша. — Рабочий, — он показал на рисунок, — это и есть Интернационал. А цепи — Антанта. И когда цепи будут разбиты, то во всем мире будет власть рабочих и никаких буржуев больше не будет.
Наконец наступил день отъезда.
Вещи погрузили на телегу. Мама прощалась с дедушкой и бабушкой. Они стояли на крыльце, маленькие, старенькие. Дедушка — в своем потертом сюртуке, бабушка — в засаленном капоте. Она утирала слезы и плаксиво морщила лицо. Дедушка нюхал табак, улыбался влажными глазами и все время бормотал:
— Все будет хорошо… Все будет хорошо.
Миша взгромоздился на чемодан. Телега тронулась. Она громыхала по неровной мостовой, подскакивая, наклоняясь то в одну, то в другую сторону.
Когда телега свернула с Алексеевской улицы на Привокзальную, Миша оглянулся и в последний раз увидел маленький деревянный домик с зелеными ставнями и тремя вербами за оградой палисадника. Из-под его разбитой штукатурки торчали куски дранки и клочья пакли, а в середине, меж двух окон, висела круглая ржавая жестянка с надписью: «Страховое общество «Феникс». 1872 год».
Глава 11
В ЭШЕЛОНЕ
Прижавшись лицом к стеклу, Миша смотрел в черную ночь, усеянную светлыми точками звезд и станционных огней.
Протяжные гудки и пыхтенье паровозов, лязг прицепляемых вагонов, торопливые шаги и крики кондукторов и смазчиков, сновавших вдоль поезда с болтающимися светляками ручных фонарей, волновали эту ночь и наполняли ее тревогой, неведомой и тоскливой.
Миша не отрываясь смотрел в окно, и чем больше прижимался он к стеклу, тем ясней вырисовывались предметы в темноте.
Поезд дернулся назад, лязгнул буферами и остановился. Потом он снова дернулся, на этот раз вперед, и, не останавливаясь, пошел, громыхая на стрелках и набирая скорость. Вот уже остались позади станционные огни. Луна вышла из-за распушенной ваты облаков. Серой лентой проносились неподвижные деревья, будки, пустые платформы… Прощай, Ревск!
Когда на следующий день, рано утром, Миша проснулся, поезд не двигался. Миша вышел из вагона и подошел к ящику.
Эшелон стоял на какой-то станции, на запасном пути, без паровоза. Безлюдно. Только дремал в тамбуре часовой да стучали копытами лошади в вагонах. Миша поскреб по ящику и прошептал:
— Генка, вылезай!
Ответа не последовало. Миша снова постучал. Опять молчание. Миша залез под вагон и увидел, что ящик пуст. Где же Генка? Неужели убежал вчера домой?
Его размышления прервал звук трубы, проигравшей зорю.
Эшелон пробудился и оживил станцию. Из теплушек прыгали бойцы, умывались, забегали дежурные с котелками и чайниками. Запахло кашей. Кто-то кого-то звал, кто-то кого-то ругал. Потом все выстроились вдоль эшелона в два ряда, и началась перекличка.
Бойцы были плохо и по-разному обмундированы. В рядах виднелись буденовки, серые солдатские шапки, кавалерийские фуражки, матросские бескозырки, казацкие кубанки. На ногах у одних были сапоги, у других — ботинки, валенки, калоши, а кто и вовсе стоял босиком. Здесь были солдаты, матросы, рабочие, крестьяне. Старые и молодые, пожилые и совсем мальчики.
Миша заглянул в штабной вагон и увидел Генку. Он стоял в вагоне и утирал рукавом слезы. Перед ним за столом сидел молоденький парнишка в заплатанной гимнастерке, перехваченной вдоль и поперек ремнями, в широченных галифе с красным кантом и кожаными леями. Носик у парнишки маленький, а уши большие. Во рту трубка. Он меланхолически сплевывает через стол мимо Генки, который вздрагивает при каждом плевке, как будто в него летит пуля.
— Так, — строго говорит парнишка, — значит, как твоя фамилия?
— Петров, — всхлипывает Генка.
— Ага, Петров! А не врешь?
— Не-е-е…
— Смотри у меня!
— Ей-богу, правда! — хнычет Генка.
Опять пауза, посасывание трубки, плевки, и допрос продолжается, причем вопросы и ответы повторяются бесчисленное множество раз.
Генку арестовали! Миша отпрянул от вагона и побежал искать Полевого. Он нашел его возле площадок с орудиями, которые Полевой осматривал вместе с другими командирами.
— Сергей Иваныч, — обратился к нему Миша, — там Генку арестовали. Отпустите его, пожалуйста. Он с нами в Москву едет.
— Кто арестовал твоего Генку? — удивился Полевой.
— Там, в штабе, начальник в синих галифе, молоденький такой.
Полевой и остальные военные переглянулись и расхохотались.
— Ай да Степа! — крикнул один из них.
— Ладно, — сказал Полевой, — пойдем до штаба, попросим того начальника. Может, и отпустит.
Все влезли в штабной вагон. Парнишка вскочил со скамейки, спрятал трубку в карман, приложил руку к сломанному козырьку и, вытянувшись перед Полевым, баском произнес:
— Дозвольте доложить, товарищ командир. Так что задержан подозрительный преступник. — Он указал на хныкающего Генку. — Согласно моему следствию, признал себя виновным, что фамилию имеет Петров, имя Геннадий, сбежал от родителей в Москву до тетки. Отец — машинист. Оружие при нем обнаружено: три гильзы от патронов. Пойман на месте преступления, в ящике под вагоном, в спящем виде.
Он опустил руку и стоял, по-прежнему вытянувшись, маленький, чуть повыше Генки, не обращая никакого внимания на хохот присутствующих.
Сдерживая смех, Полевой строго посмотрел на Генку:
— Зачем под вагон залез?
Генка еще пуще заплакал:
— Дяденька, честное слово, я в Москву, к тетке, пусть он скажет. — Генка показал на Мишу.
— Сейчас разберемся, — сказал Полевой. — Ты, Степа, — обратился он к парнишке, — беги до старшины, пусть сюда идет.
— Есть сбегать до старшины, пусть сюда идет! — молодцевато ответил Степа, отдал честь, повернулся кругом и выскочил из вагона.
— А вы, — обернулся Полевой к мальчикам, — марш отсюда!
Генка вылез из вагона. Миша задержался и шепотом спросил у Полевого:
— А кто этот парнишка?
— О, брат! — засмеялся Полевой. — Это большой человек: Степан Иванович Резников, главный курьер штаба.
Глава 12
БУДКА ОБХОДЧИКА
Вторую неделю стоял эшелон на станции Низковка.
— Бахмач не принимает, не хватает паровозов, — объяснял Генка.
