Буало-Нарсежак - Тайна ядовитой мухи
На земле, уже, очевидно, не первый год, лежат огромные тыквы, наполовину съеденные мышами, и осколки стекол от теплицы. Щелканье секатора становится более отчетливым. Густу, видимо, недалеко, по другую сторону дома. Как раз на то месте были расстреляны партизаны. Может, спрятаться и подождать, пока Густу выйдет? Но звук секатора не дает мальчику покоя. Что он там делает? Во — первых, это может быть совсем и не секатор, а ножницы для разрезания проволоки. Густу ведь наверняка умеет делать капканы. Может он охотится на крыс? Надо же ему чем — то кормить своих ужей! Франсуа представляет себе крысу, бьющуюся в объятиях ужа, и его передергивает от отвращения. Какая гадость! Гадюки с этой точки зрения ведут себя лучше — кусают и ждут, пока яд подействует.
Стараясь двигаться бесшумно, Франсуа огибает дом. Что сделает Густу, если заметит его? Ударит? Позовет на помощь? Бросит в него ужа с криком: «Взять его!» — как приказывают сторожевым собакам? Нет, это смешно, хотя и страшно. Франсуа недоверчиво разглядывает дом — точнее, то, что от него осталось. Пожар разрушил второй этаж, оставив лишь две обуглившиеся балки. Первый этаж небрежно залатан досками, картоном, пленкой… Все это похоже больше на кабанье логово или на конуру, чем на человеческое жилье; и все же оно производит впечатление надежного убежища. Справа, в кладовой без двери, видна груда пустых ящиков. Вот где можно спрятаться! Сдвинув немного в сторону некое подобие тележки, сколоченной из старого ящика и пары велосипедных колес, Франсуа устраивается в этом укрытии и ждет.
Он чувствует себя в безопасности. Ему удается даже расчистить квадратик в заросшем грязью окошке, которое выходит на внутренний двор. Мальчик видит Густу: держа в руках секатор, тот крудит вокруг великолепного куста роз, растущего прямо около входной двери. Одну за другой старик срезает самые лучшие розы и делает из них букет.
4
Они идут по дороге к кладбищу. Впереди Густу со своим букетом роз, а за ним, крадучись, Франсуа, увешанный рыболовным снаряжением. Их разделяет метров пятьдесят. Густу не обращает внимания на мальчика, который, однако, старается держать дистанцию. Старик шагает с опущенной головой, прижимая к груди букет, словно защищая цветы от неведомой опасности.
Кладбище расположено в северной части городка. Окружающая его территория понемногу начинает застраиваться новыми жилыми домами. Обычно здесь полно народу. Проезжают похоронные кортежи, магазины торгуют венками и цветами, возле кафе толпятся небольшие группки людей. Но сейчас стоит такая жара, что на улице не ни души. Никто не здоровается с Густу, никто не обращает внимания на Франсуа. И все же мальчик остро чувствует, как странно выглядят они двое: впереди бродяга с букетом роз, а за ним мальчишка с удочкой, который, похоже, вознамерился поискать среди могил рыбные места.
Чувствуется, что Густу дорога хорошо знакома. Не колеблясь, он проходит аллею, потом другую, сворачивает на узкую дорожку между памятниками. Здесь начинается старая часть кладбища. Большинство могил запущено, надписи стерты. Между плитами проросла трава. Густу продолжает идти с той же скоростью, не глядя по сторонам, словно выполняет скучное поручение. Возможно, он слышит звук шагов Франсуа, но не обращает на это никакого внимания. Кажется, он спешит, словно боясь опоздать к назначенному часу… И вдруг резко останавливается. Франсуа прячется за угол часовни. Он видит, как Густу замирает у одной из могил. Что он делает? Молится? Думает? Собирается с мыслями? Нет. Он подносит розы к лицу, в последний раз вдыхает их аромат, медленно разбрасывает цветы по каменной плите и… все. Густу разворачивается и уходит.
Франсуа ничего не понимает. Приложить столько усилий, выбирая самые красивые розы, — и все для того, чтобы побросать их на могильную плиту, даже не наклоняясь? Нет, это не дань любви. Скорее это какой — то ритуал, значение которого Густу давно позабыл, вроде ежегодных открыток «С днем рождения», «С Рождеством»… И вдруг Франсуа вспоминает. Черт подери! Ведь как раз в этот день, сорок лет назад, Густу стоял под пулями! Видно, он что — то вспомнил. В его затуманенном мозгу существует некая связь между розами и той давней трагедией. Но какая? Как это разгадать?
Франсуа подходит к плите и пытается разобрать надпись. «Симона Лабати». Или, может быть, «Лабади». Или «Лаборд». «12 августа 1944 года. Молитесь за нее». Он быстро подсчитывает. Да, она умерла сорок шесть лет назад, когда немцы расстреляли партизан Рюйна. Симоне было бы сейчас шестьдесят шесть. Как странно, что история юношей и девушек, почти подростков, сражавшихся за честь Франции, — это одновременно и история сумасшедшего старика, потерявшего связь с реальностью. Трудно себе представить Густу в виде пленника с гордым взглядом, со связанными руками, в распахнутой на мускулистой груди рубашке… Ведь теперь это просто неопрятный бродяга, чьи щеки покрыты жесткой щетиной, а седые волосы вылезают из — под бесформенной кепки. Зачем он разбрасывает розы на забытой всеми могиле? Может, здесь все же история любви — любви сумасшедшего к тени?
Сорок шесть лет назад, день в день… Наверное, тогда так же светило солнце и немецкие солдаты, словно жнецы, косили партизан автоматными очередями. А Симона стояла рядом с Густу; может быть, они даже держались за руки. Они упали вместе; Франсуа казалось, он все это видит. Он слышал много рассказов об этой трагедии, но впервые она по — настоящему его взволновала. И все это из — за неразборчивой надписи на камне: «Симона такая — то». Мальчик встал одной ногой на плиту, наклонился… Да, кажется, Лабори. Надо будет расспросить учителя.
В траве что — то зашевелилось. Франсуа вздрогнул, но не убежал. Только что пережитое им волнение пересиливало страх. мальчик смотрел, как змея, которую он потревожил, не торопясь выбирает себе другое солнечное местечко. Гадюка это или уж? Говорят ведь «ленив, как уж». В таком случае, судя по тому, как змея вытянулась, потом снова свернулась клубочком и стала пристраивать поудобнее свою головку, это наверняка был уж.
До сих пор, сколько ни повторял про себя Франсуа: «Я форель! Я форель!» — ему не удавалось понять рыбу, так сказать, изнутри. Но сейчас, вопреки не совсем еще побежденному страху, мальчик легко «почувствовал» змею, вместе с ней наслаждался солнышком. Может, причина этому — уж, который живет у Густу за пазухой? Франсуа подумал, что между тем ужом и этим, наверное, существует какая — то таинственная связь… Но нет, хватит фантазировать! Мальчик медленно направился к центральной аллее. То, что он сегодня узнал, может оказаться очень важным…
Адвокат поздравил сына.
— Вот видишь! Теперь ты знаешь, что, когда тебе страшно, надо просто заставить себя посмотреть в глаза опасности. Разумеется, соблюдая осторожность! Раньше ты вообще ничего не знал о змеях, а теперь тебе известно, как себя с ними вести.
— А эта девушка?
— Ну, что сказать о девушке?.. Я знал, что она была расстреляна. Но вот что мне было неизвестно, так это существование романтических отношений между ней и Густу. Возможно, это все меняет. Мне никак не удается докопаться до причины, по которой группа партизан разделилась. Я успел поболтать со старым Малэгом, но чтобы войти в доверие к каждому из персонажей этой истории, нужны недели. Прошло столько времени, и теперь трудно себе представить старика Малэга и других совсем молодыми людьми. А ведь между ними существовали разногласия, споры, соперничества. Разумеется, все они боролись против оккупантов. Но ведь существуют разные способы борьбы! Насколько мне известно, одни из них предлагали отойти к нагорью Лимузен, другие призывали заняться саботажем; кое — кто намеревался уехать в Северную Африку, а были и такие, кто надеялся просто переждать. Но теперь я, кажется, лучше понимаю, что их разделяло. Симона Лабори! Она появилась в Сен — Флуре перед самым разгромом отряда. Симона приехала из Лилля, где училась в институте. Легко представить, какую сумятицу вызвало ее появление. Старый Малэг до сих пор волнуется, когда говорит о ней. Это была красивая, храбрая девушка, но, похоже, не слишком осмотрительная… Может, и вправду не стоит мне ворошить эту историю?
Адвокат умолк. Перед ним на столе, заставленном бутылками из — под минеральной воды, лежала раскрытая папка, а в ней — множество заметок, фотокопий и разных других документов.
— Скажи мне, — спросил Франсуа, — почему ты принимаешь все это так близко к сердцу?
— Хороший вопрос! — отозвался отец. — Сначала я занимался этим расследованием из чувства дружеского долга…
— А теперь что — то изменилось?
— Теперь… Мне кажется, дружеский долг превратился в долг справедливости. Если, как я предполагаю, маленький отряд Густу был выдан немцам, то кто — то должен за это ответить. Почему этот человек стал предателем? Из страха? Возможно. За деньги? Не исключено. Но ты напомнил мне о мотиве, который тоже мог сыграть решающую роль: ревность! Остается только узнать, кто были те два человека, которые претендовали на любовь Симоны Лабори. Один из них, конечно, Густу. Но кто другой?
