Андрей Конев - Золотой лев
— Высокий, — сообщил Санчо приметы преступника. — Под два метра. Его шаг равен двум моим. И тяжёлый… Отпечаток глубокий. Чёрт… Свалка началась. Какие теперь следы…
Солнце спряталось за лесом, незаметно на землю опустилась темнота, поднялся ветер, и тучи в небесах набухли, повисли над полигоном тяжело и страшно, и оттого свалка изменилась. Она гудела и ворчала с глухой угрозой, и в этом ропоте слышались и стоны, и плач, и отчаянные крики. А над кирпичными горами, и над лесом железных ежей, и над башнями танков, как испуганная птичья стая, метался ветер. Он касался лиц друзей холодными лапками, пронзительно свистел на оперении стрел. Казалось, что кто-то идёт следом, огромный и мокрый, в сапогах сорок пятого размера — разевает пасть, то рычит, а то воет как собака на луну, жалобно и надрывно. И безнадёжность дышит в затылок могильным холодом.
— Вон он! — пригнулся вдруг Санчо. — Стоит у самой ограды, руки раскинул, будто ловит кого.
Сыщики замерли, затаили дыхание и смотрели на зловещий силуэт, чёрный на фоне пламенеющего неба.
— Так ведь это пугало, — облегчённо вздохнула Антонина. — То самое, утреннее. — Она нервно рассмеялась, хлопнула Саньку по плечу. — Эх ты!.. Шерлок Холмс липовый.
— Не может быть…
Но это действительно было то самое соломенное чучело — в солдатской шинели, в штанах с лампасами, с фуражкой на чугунном горшке. Чучело улыбалось нарисованной улыбкой, словно насмехаясь над незадачливыми сыщиками.
— Пошли домой, — зябко повела плечами Антонина. — Холодно.
— Пошли, — уныло согласился Санчо. Он поковырял носком кроссовки слежавшийся мусор, ещё раз посмотрел на чучело и вдруг напрягся, будто собирался куда-то бежать, прошептал горячо и страшно:
— Фуражка!
— Что фуражка?
— На чучеле! Мы её сбили, а потом нашли, а потом её надел дядя Гоша.
— Ну и что? Пусть поносит. Она ему очень идёт. — Максим посмотрел на чучело и вдруг начал дергать себя за мочку уха с такой силой, что, казалось, вот-вот её оторвет. Так они и подошли к чучелу: ничего не понимающая Тонька, молчаливый Санчо и отчаянно дёргающий себя за ухо Максим.
Они стояли и смотрели на милицейскую фуражку с блестящей, тщательно отполированной кокардой, смотрели и не произносили ни слова, потому что это была очень знакомая фуражка и принадлежала она дяде Гоше, но теперь она почему-то сидела на чугунной башке чучела. И сапоги у чучела были сорок пятого размера. Это Санчо определил сразу, едва взглянув на подошвы. И набойки на каблуках были в форме трезубца. А в правой руке, в своих скрученных из верёвки пальцах чучело сжимало чуть согнутый отрезок металлической трубы, и место сгиба было испачкано бурыми пятнами.
— Кровь, — побледнел Макс. Он попятилась, забормотал речитативом: — Отойди от плоти моей, от мяса моего и от костей моих…
И в этот момент за его спиной глухо и мрачно заухал филин.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СОВЕТ РЫЦАРЕЙ ЗОЛОТОГО ЛЬВА
На следующее утро, мрачные и растерянные, они собрались за круглым столом в рыцарском зале — в увитой плющом беседке во дворе Антонины. Её бабушки не было дома, и поэтому никто не мог помешать их тайному совещанию. Председательствовал Санчо, потому что, по его словам, время чехарды кончилось и наступил час анализа. Что это за час, ни Тонька, ни Максим не понимали: для них слово «анализ» ассоциировалось с больничными процедурами.
— Я не верю, — заявила Тонька. — Этого просто не может быть. — Она выспалась, плотно позавтракала, и вчерашние страхи казались ей пустой выдумкой. — Потому что быть этого просто не может.
— Хорошо, если так. — Санчо пребывал в глубоком унынии. Вчера он получил от матери на орехи: и за позднее появление, и за испачканную одежду, которую он, по её мнению, старательно прополоскал в курином помете. Поэтому сегодня Санчо всё видел в чёрном свете. — Но некоторые вещи существуют независимо от того, веришь ты в них или не веришь. Я вот, например, не верил, что мать может взять в руки отцовский ремень, а поди ж ты…
— Или сидишь на уроке и не веришь, что тебя вызовут, — поддержал друга Максим. — А тут, как на зло, — бац! И опять два балла. — Он покачал головой, сетуя на странное устройство мира, и добавил: — Опять же факты…
— Подумаешь, факты! — хмыкнула Тонька. — Вон, к примеру, стоит банка сметаны — я люблю есть клубнику со сметаной. Это первый факт. Если я её уроню, то она разобьётся, и мне влетит от бабушки по первое число. Это второй факт.
— Это уже не факт, — заметил Санчо. — Это уже следствие. Печальное.
— Вовсе нет. Вот когда я вымажу в эту сметану нашего Мурзика, а бабушка воспримет это как факт, тогда и начнётся следствие. Очень печальное для Мурзика.
Санчо вздохнул. Логика была железной. Только Мурзика было жалко.
— Уж не намекаешь ли ты на то, что мы всё придумали?! — завёлся Макс. — И про заваленный булыжниками люк, и про чёрного вурдалака, и про летучих вампиров!.. А следы от сапог сорок пятого размера?! Ты ведь сама видела эти сапоги на чучеле! А фуражка? А железная дубинка, измазанная кровью? Это тоже выдумки?!
— Да я не о том… Я говорю, что факты, как и время, тоже можно относить туда-сюда. Возьмите дядю Гошу.
— Ну?
— Он целыми днями обедает, смотрит телевизор, разгадывает кроссворды… Это факт, да?
— Да.
— А на самом деле он сторожит полигон, — торжествуя закончила Антонина. — Бдит.
— Во-первых, сейчас он не обедает, не смотрит телевизор и не разгадывает кроссворд, а лежит в кровати с мокрым полотенцем на голове, — возразил Макс. — А во-вторых…
— Всё. Хватит. — Санчо стукнул рукой по столу. — Так мы ни к чему не придём. Давайте начнём, как положено у всех порядочных сыщиков, с мотива. Кому было выгодно запереть нас в блиндаже?
— Известно кому. — Макс сплюнул через левое плечо, трижды постучал по круглому столу и прошептал: — Чёрному Генералу. Хотя, конечно, всё это брехня…
— Вот именно, — констатировала Тонька. — Факт, что брехня.
— Тихо, тихо…
Санька достал из кармана огрызок карандаша, раскрыл блокнот и в начале чистой страницы написал: «Факты». А чуть ниже: «Факт первый. Некто закрыл люк и завалил его камнями с целью…». Здесь Знаменитый следопыт долго грыз карандаш, пока его наконец не осенило: «…с целью удушения оных».
— Чтобы, значит, из нас душа вон, — пояснил он.
— А потом некто послал чёрного вурдалака с целью угрызения оных, — продиктовал Макс. — И это факт второй.
— Откуда ты знаешь, некто его послал или не некто, — встряла Антонина. — Может, пёс сам по себе хотел вас укусить. И мотив у него был. Гуляла себе собачка по подземелью, о косточке мечтала, а тут свалились, понимаешь, на голову два лоботряса и сразу ну стрелять! Я бы на её месте тоже вас укусила.
— Да не собака это была! — вскричал Максим. — Оборотень! Вурдалак. Весь чёрный, а на лбу белая отметина — печать дьявола! И одно ухо висит.
— Постой, постой… — наморщила носик Антонина. — Кажется, этого вашего вурдалака я уже видела… Здоровенный такой?
— Угу. — Макс развёл руками. — С добрую корову.
— А ну-ка, за мной!
Антонина сорвалась со скамейки и помчалась к калитке, а потом вниз по улице до самой реки и остановилась перед домом номер шестьдесят шесть. Это был дом художника Захара Кирилловича Донского, имя и фамилию которого Антонина сократила до начальных слогов: получилось звучно и ёмко — художник За… Ки… Дон.
— Похож? — шёпотом спросила Тонька.
— Нет, — покачал головой Макс. — У Закидона голова как голова, и шерсти нет.
— Да я о собаке!
Только сейчас мальчишки заметили, что у ног старика лежит пёс — лохматый, чёрный, как смола, с белой отметиной на лбу. Даже левое ухо у него висело точно так же, как у подземного вурдалака.
— Не похож, — дёрнул себя за ухо Максим. — Тот был с корову, а этот и на телёнка не тянет. И на задних лапах он не ходит, и адского пламени в глазах нет. Точно, не похож.
Закидон, по своему обыкновению, разглагольствовал о жизни. На этот раз слушателей у него не было, и он вразумлял чёрного пса, называя его именем венецианского мавра.
— …А всё дело в том, Отелло, дурья твоя башка, — говорил он, — что в жизни не осталось ничего героического! Люди не понимают героев, не любят героев. А почему? А потому что герои слишком шумные, слишком активные, слишком требовательные! Герои задают вопросы, которые смущают простых смертных, потому что те не знают на них ответов, а во всём нужна мера. Ты согласен?
Отелло зевнул. Конечно же, он согласен. Конечно же, во всём нужна мера. Кроме еды.
— Ахиллес, Гектор, Персей… Скажу тебе, куриные твои мозги, что это всё выдумки. Может, и существовали люди с такими именами, но они были простыми смертными, как ты и я… То есть, как я. А потом их возвели в герои. А почему? А потому что людям нужны обманы, которым можно поклоняться. Верно, бревно ты неотёсанное?
