Зента Эргле - Таинственная находка
Новое задание юные друзья милиции приняли без особого энтузиазма. Тоска зеленая ходить по дворам, да еще в такую жарищу. Но юные друзья милиции усвоили в отряде непреложное правило — личные интересы подчинять общественным.
Уна зашла в соседнюю комнату и обратилась к дружинникам:
— Не заметили вы, случайно, парня — в джинсах с бахромой, на майке картинки и надпись «Луи Четырнадцатый»?
— Можем тебе предложить Бубнового Туза, Пиковую Даму, Золите, Длинного, Усатого, даже Кеннеди, — засмеялись ребята, — но Луи Четырнадцатый еще не показывался в наших охотничьих угодьях.
— Когда появится, сообщите нам.
— Что ж натворил этот Луи? — поинтересовался Янис Клява.
— У нас с ним свои счеты, — уклонилась Уна от ответа. — Скажите, если встретится.
— Скажем, скажем! — пообещали дружинники.
Янис Клява внимательно посмотрел на Уну.
— Предупреждаю, никакой самодеятельности. Если дело серьезное, поставьте меня в известность.
— Слушаюсь, никакой самодеятельности! — зардевшись, Уна вскинула руку к виску и выскочила из комнаты.
— Сдается мне, наши детективы опять что-то затеяли, — Янис Клява покачал головой. — Придется не спускать с них глаз.
Глава третья. Тетушка Эллинь не договаривает
Уна и Атис молча шагали по улице Плиедеру…
«На солнце у нее волосы как огонь, — Атис словно впервые увидел Уну. — А по всему лицу рассыпаны веснушки, точно золотистые колесики».
Спроси у него кто-нибудь месяц назад, какого цвета Унины глаза, он бы недоуменно пожал плечами. Сейчас он точно знал — они цвета воды, в которой отражается синее летнее небо. В последнее время, Атис сам это чувствовал, с ним что-то происходило. Ему, например, хотелось совершить подвиг и чтобы Уна непременно поразилась и сказала: «Этого я от тебя не ожидала!»
Первым прервал молчание Атис.
— Ты дворничиху хорошо знаешь?
— Знаю. Дедушка рассказывает, что она управлялась со многими домами на улице Плиедеру. В Ригу Эллини переехали в 1940 году, когда сам Эллинь — коммунист — был направлен руководить каким-то заводом. Когда началась война, он ушел на фронт и пропал без вести. Тетушка Эллинь — это сейчас ее все так называют — осталась одна с тремя детьми. Надо было на что-то жить, и она устроилась дворником, ходила стирать, убирать квартиры. Теперь дети, выросли и разъехались кто куда. Дедушка говорит, что ей давно уже пора отдыхать, но она, как и раньше, встает в пять утра, убирает свою часть улицы, а затем принимается за лестницы и коридоры. Дедушка и дворничиха большие друзья. Старушка любит играть в рич-рач. Дедушка иногда приглашает ее к себе. Ты бы слышал, как весело она смеется, когда капитан ошибается. Дедушка тогда сердится, и в комнате то и дело звучит «полундра». Мой старый джентльмен отлично справляется со своей ролью.
Это было все, что знала Уна о дворничихе.
Вот и сейчас старинные друзья были увлечены игрой рич-рач. Тут же на столике лежал кулек с леденцами, предназначавшийся победителю.
— Мы из отряда юных друзей милиции, — услышал капитан Лея голос внучки.
В комнату вошли два подростка в форменных милицейских рубашках, отдали честь как положено, приложив руку к пилотке. Глянув на дедушку, Уна несколько смешалась.
— Наш разговор должен остаться в тайне, — сказала она.
— Ничего, ничего, спрашивайте, — ответила матушка Эллинь, с сожалением посмотрев на оставленную игру. — Мне от Кристапа, то есть от товарища Леи, скрывать нечего.
Атис достал блокнот и приготовился записывать, что должно было означать, что разговор носит официальный характер.
— Присядьте, — предложил капитан Лея, притворившись, что не знаком с Уной. — Пожалуйста, вот конфеты, угощайтесь.
Гости из вежливости отказались.
— До нас дошли сведения, что в семнадцатом доме, который предназначался на снос, во время немецкой оккупации жил военный преступник, — начала Уна.
— Действительно ли военный преступник, точно не скажу, но гитлеровец жил, — подтвердила мамаша Эллинь.
— Вы знаете, как его звали?
— Знаю, Ганс Хаммель, с двумя «м». Что по-нашему означает Ансис Баран. — Дворничиха засмеялась.
— Расскажите о нем, пожалуйста, подробнее.
— Люди говорили, что его отцу здесь же неподалеку принадлежала мясная лавка.
— Рядом с домом Голдбаума, — вступил в разговор капитан Лея. — Моя жена там обычно делала покупки. В конце 1939 года все семейство Хам мелей вместе с другими местными немцами отправились в фатерланд, как пелось в той песенке:
«В Двине стоит «Штайбен»,
Нам завтра в поход
Не можем здесь бляйбен,
Коль фюрер зовет».
— Запиши, Атис, надо выяснить, что это за песенка.
— В те времена ее распевала вся Рига. Постой, как там было? Нет, дальше не помню, хоть убей. А длинные вирши были.
— Скажите, пожалуйста, а Ганс снова появился в Риге?
— Говорят, его сбросили с воздуха на этом, как его…
— С парашютом, — подсказал Атис.
— Вот, вот. В порту еще стреляли, когда он прибежал с автоматом в руках. В дом, где жили его родители, угодил снаряд. Тогда Ганс выгнал из дома, что стоял неподалеку, старую еврейскую пару, и поселился в нем. Грязный человек был. Когда он узнал, что мой муж ушел с Красной Армией, стал звать меня коммунисткой, заставил стирать на него и убирать квартиру даром, а то, говорит, передам в гестапо. Ничего другого мне не оставалось — ведь трое малышей на руках, — оправдывалась мамаша Эллинь.
— А вы знали, чем занимался Ганс Хаммель?
— Да нет, откуда ж нам знать, но люди утверждали, что видели его на Московском форштадте, среди охранников гетто. Однажды какую-то девушку… — Тут мамаша Эллинь разволновалась и умолкла.
— Уна, что все это значит? — строго спросил капитан Лея. — Не изображай из себя бог знает какого следователя! И не обременяй людей, не заставляй вспоминать давно забытое!
— Матушка Эллинь, миленькая! — Уна прильнула к старой женщине. — Мы пока говорить не имеем права, но в отряде ЮДМ нам поручили выяснить все о Гансе Хаммеле. И только вы можете нам помочь.
— Сколько воды уж утекло! Я и запамятовала все! — отказывалась дворничиха.
— А то, что Ганс Хаммель грабил жителей, особенно евреев из гетто, правда?
— Сама я не видела, но, должно, так и было. Во всех комнатах у него висели шубы, меха, стоял фарфор и хрусталь. В последний год войны пьянствовал все, чуть не каждую ночь пировал с дружками. А на утро мне приходилось всю эту грязь разгребать, иной раз и плохо делалось. Но попробовала я, было, раз ослушаться, так озверел прямо, револьвером угрожал.
— А потом что с ним стало?
— Сама своими глазами видела труп во дворе. Голова вся в крови.
— Ну, а дальше?
— Шестого октября это было. Запомнилось мне, потому что в тот лень моей Анне семь лет минуло. Приехали дружки, все с крестами железными, ключи у меня взяли, погрузили в машину награбленное и уехали. С того дня и не появлялись больше.
— Спасибо! — сказала Уна прощаясь.
За дверью Атис остановил Уну.
— Ты обратила внимание, как она сказала: «Однажды какую-то девушку…» — и вдруг замолчала?
— А ведь верно. Давай спросим.
— Шестерка! — раздался из комнаты ликующий голос мамаши Эллинь. Помолчав, она задумчиво произнесла: — Не понимаю, чего это они вдруг, спустя тридцать с лишним лет, заинтересовались этим негодяем Гансом Хам мелем, чтоб ему и на том свете покоя не было. Вчера старый Голдбаум, сегодня твоя внучка.
Уна на цыпочках вернулась обратно.
— Наверно, про эту девушку не так важно, а то бы она рассказала. Но вот почему Голдбаум интересовался Гансом? — вслух размышляла Уна, шагая рядом с Атисом в штаб ЮДМ. — Но самое главное мы, по-моему, выяснили — драгоценности в старой кровати спрятал, по всей видимости, этот самый Ганс.
В комнате, где находился штаб добровольной народной дружины, сидел только дежурный. В штабе юных друзей милиции вообще никого не было. Только из подвала доносилось эхо выстрелов. Атис заложил два пальца в рот и по-разбойничьи свистнул. Через минуту появился Ивар.
— Из десяти выстрелов три в десятку, два в девятку, четыре в восьмерку и только один в семерку, — похвастался он.
— Не дурно. Будешь продолжать в том же духе — имеешь шанс стать чемпионом республики среди юношей.
Ивар недоверчиво посмотрел на Уну. Никогда не поймешь, говорит она то, что думает на самом деле или шутит.
— Ребята! Дело это серьезное. Ведь речь идет об огромной сумме, если один-единственный бриллиант стоит десять тысяч. Поэтому все, что мы ни делали, будем записывать в эту тетрадь. — Уна вытащила из ящика толстую тетрадь в черной коленкоровой обложке. — Как мы назовем операцию?
