Жорж Байяр - Мишель в Адской долине
Здравствуйте и вы, молодые люди! Не заблудитесь тут у нас? Вы ведь, поди, не здешние?
Мы здесь на каникулах, в гостях у Гюсту Лебера, — ответил Мишель.
Старик поднялся и бодрой походкой подошел к забору, будто навстречу долгожданным гостям.
Вблизи ему можно было дать лет шестьдесят. На нем была грубая хлопчатобумажная рубаха и заплатанные вельветовые штаны. Подбитые железными подковами башмаки стучали по камням, которыми была выложена дорожка.
Так вы те самые ребята, что живут у Гюсту? — с интересом посмотрел на них старик. — Ваш Гюсту — замечательный человек, просто замечательный. Не то что некоторые… Ну, Бог с ними… Это дело прошлое.
У вас очень красивый дом, мсье, — произнесла Мартина, лишь бы что-то сказать.
Мсье… мсье… За всю жизнь меня столько не величали «мсье», сколько за минувший год. А какая мне с этого радость? Скорее одни неприятности. Было время, когда меня все звали просто Антонен, и мне это было больше по душе!..
Немного сбитые с толку его речами, молодые люди не знали, что ответить. Но Антонена было уже не остановить: как все одинокие люди, он был очень словоохотлив. Он говорил и говорил, скорее себе самому, чем им.
— А дом-то?.. Да, дом красивый… Ничего не скажешь. Господа с плотины свое дело знают. Я же вам говорил: они первые и стали звать меня «мсье Антонен». А зачем, знаете? Чтобы сообщить мне, что собираются затопить долину вместе с моей хибаркой! Нет, этот красивый дом и в подметки не годится моей хибаре!..
Старик устремил взгляд вдаль, на реку — очевидно, туда, где он прожил всю свою жизнь.
На какое-то время он впал в задумчивость; Мишель и Мартина не осмеливались прерывать его размышления. Затем он вновь заговорил, словно рассуждая вслух.
— Странные дела у нас однако творятся…
В своей Адской долине я себя чувствовал как у Христа за пазухой. А тут, на берегу, и рыбнадзор еще над головой… Нет, в долине мне жилось куда вольнее!
Потом старик повел себя совсем странно. Он вдруг устремил на молодых людей подозрительный взгляд, от которого им стало не по себе. Но сразу же улыбнулся, обнажив неровные, почерневшие от никотина зубы.
И откуда же вас к нам занесло? Небось из Парижа?
Нет мсье Антонен, — вежливо ответила Мартина. — Мы с Мишелем из Сомма: я живу в Амьене, а он — в Корби.
Фраза ее произвела необычный эффект. Возле глаз Антонена собрались морщинки, он положил локти на забор и произнес:
Сомм… занятно… Может, вы знаете и Перон? Это такой городок…
Конечно, знаем, — ответила Мартина.
Случалось мне бывать в тех местах… Хотя с той поры много воды утекло… Когда же это было?.. Погодите… В октябре восемнадцатого… Под Пероном стояла моя часть. Правда, недолго — дело шло к концу войны, не было смысла нас там мариновать. Но у меня остались славные воспоминания…
Антонен подмигнул с видом человека, который собрался поделиться сокровенными «воспоминаниями».
— Перон, можно сказать, весь на воде стоит.
Озера, кругом озера. И мы на эти озера ходили рыбачить…
Старик выдержал паузу, давая слушателям возможность в полной мере проникнуться его сообщением. Мартина с Мишелем стояли, не зная, что Делать: тот факт, что старик, Бог знает в какие времена, удил рыбу в Перонских озерах, не казал ся им таким уж экстраординарным. Но Антонен, оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что никто их не слышит, продолжал:
— Это не обычная рыбалка была… Рыбу глушили гранатами!
Последние слова он произнес шепотом, но все равно в голосе его звучали торжествующие нотки.
Само собой, это запрещено… Но знали бы вы, ребятки, какая это была рыбалка!..
А как это — «глушить гранатами»? — с любопытством спросил Мишель. — Рыбу что, убивают осколки?
Нет, не совсем, мальчик мой… Граната, она взрывается, верно? Конечно, при взрыве летят осколки. Так что, как бросишь ее, не стоит стоять истуканом и ждать, чем дело кончится. Но при взрыве в воде получается взрывная волна, она и оглушает рыбу так, что та всплывает пузом вверх. Только собирай! Мы полные корзины оттуда тащили. Жалко было уходить. Слов нет, знаменитая была рыбалка!.. Во время войны тамошним краям досталось. Наверно, теперь уж все восстановили?
Мишель объяснил, что многие города сильно пострадали и в последней войне, но с тех пор их отстроили заново.
А вы и здесь рыбачите? — спросила Мартина.
Жить-то надо! — лаконично ответил Антонен.
Вас, наверно, здорово напугали взрывы на плотине? Ну, сегодня ночью… — сказал Мишель.
Антонен насторожился; но затем улыбка его стала еще более хитрой.
Я же говорил, — произнес он серьезно. — Не трогайте вы природу, она вам отомстит! Им захотелось приручить Адскую долину — вот Адская долина и отомстила! Я же говорил!..
Вас, наверно, разбудил этот взрыв. Ночь беспокойная выдалась, — продолжал Мишель.
Старик, прищурив глаза, внимательно смотрел на него.
— Чего мне пугаться?.. На фронте не такое бывало. Антонена так просто не разбудишь, тут нужно что-нибудь посильнее грозы! Я так и заявил господам из полиции, когда они явились ко мне утром. Когда у тебя совесть чиста, тебе все равно, кто бы ни приходил. А вообще ничего не могу сказать, эти господа вели себя вежливо! Все было как надо. Моментально смекнули, с кем дело имеют.
Они и были-то здесь всего раз. А что: коли я ни чего не видел, ничего не слышал…
Молодые люди попрощались со стариком и потом всю дорогу говорили о причудах своего нового знакомого.
На стройке суетились рабочие, но никакого наводнения не наблюдалось. Вероятно, вода уже сошла, оставив след лишь на огромной груде мешков с цементом, сваленных в углу.
Один из рабочих объяснил ребятам, что второй взрыв, прогремевший утром, нужен был, чтобы расчистить отводной канал, который был завален в результате неудавшейся диверсии. Теперь все в полном порядке, ночная смена готовится работать в обычном режиме.
— Ложе отлично выдержало удар. Помогло то, что по нему уже несколько дней текла вода.
Вечером на ферме все разговоры вертелись вокруг диверсии и старого бобыля Антонена, который, по словам Гюсту, был известен как последний пастух в округе.
— И как отъявленный браконьер, — добавил он. — Никто с ним не может тягаться в ловле форели. По крайней мере, до сих пор он снабжал ею все гостиницы в кантоне. О, конечно, ему замечательно жилось в Адской долине!..
* * *
На другой день весь дом был с раннего утра на ногах. К стирке белья на Тарне готовились как к дальней экспедиции; даже дядя Гюсту принимал участие в сборах. Живописная тележка, ослик в колпаке с бахромой, защищавшей его от мух, корзины с влажным бельем, корзины с провизией для пикника — все это напоминало картину переселения, но переселения веселого. Руководство осуществляла тетя Жизель: она проверяла, все ли взяли, смотрела, хорошо ли заперты двери в доме — как будто они собирались отсутствовать несколько дней.
Мишель усиленно щелкал фотоаппаратом.
Дядя Гюсту должен был подъехать на берег попозже, на велосипеде, и помочь разгрузить тележку.
День выдался чудесным, а для Мишеля с Мартиной во многом еще и удивительным. Все было для них в диковинку: и деревянный валек, которым колотили белье, и сохнущие на траве огромные простыни из прочной ткани, в которые заворачивалось белье, чтобы потом его было легче гладить.
Молодые люди от души наплавались, потом воздали должное еде, даже отведали дядиного вина. Вино находилось в необычном бочонке — он был сделан из полого древесного ствола, к которому дядя, мастер на все руки, приделал водонепроницаемые днища.
Вечером дядя Гюсту появился на ферме с опозданием: все семейство уже было в сборе.
— Шину проколол! — с удрученным видом посетовал он.
Весь обратный путь ему пришлось проделать пешком, толкая перед собой велосипед.
— Мишель, — сказал он, — будь добр, снеси Режи камеру, пусть поставит заплатку. Мне моя «кобылка» нужна к завтрашнему утру. Я бы и сам с этим справился, да клей кончился. И потом, зачем мне возиться, когда Режи в два счета все залатает.
Конечно, дядя, — ответил Мишель. — Сейчас размонтирую колесо, мне это в удовольствие.
Только, пожалуйста, не задерживайся, — сказала вдогонку тетя Жизель. — Ужин готов. После такого денька я с ног валюсь…
Спустя какое-то время Мишель шагал по дороге, направляясь к деревне. На маленькой тихой улочке, которая, как почти все другие, начиналась от площади, он без труда отыскал дом Режи. Рядышком находился сарай, служивший мастерской.
Когда он вошел туда, Режи колдовал над ступицей от повозки.
— Сейчас сделаем, — сказал он, взглянув на камеру.
Режи накачал камеру, погрузил ее в бак с грязной водой и в момент определил место прокола. Затем быстро вытер покрышку, вынул из нагрудного кармана комбинезона огрызок химического карандаша и провел на влажной резине жирную фиолетовую черту.
