Владимир Кузьмин - Под знаком розы и креста
Защита раз за разом отказывалась от вопросов к свидетелям обвинения.
Наконец настал черед вызывать наших свидетелей.
Первым был введенный в заседание охранниками господин Артем Ипполитович Барсуков.
Прокурор не преминул бросить реплику, что одного преступника станет выгораживать другой.
– Законом это не воспрещается, – спокойно ответил адвокат. – К тому же на данный момент господин Барсуков является лишь подследственным и называть его преступником преждевременно.
И ободряюще улыбнулся Барсукову. Тот и в самом деле от этих слов приободрился.
– Господин Барсуков, по возможности кратко расскажите, в чем вас обвиняют? – попросил адвокат.
Свидетель ответил кратко, но умудрившись несколько раз продемонстрировать свое раскаяние и готовность сотрудничать по любому вопросу.
– И какое отношение это имеет к сути нашего дела? – не удержался от вопроса прокурор. – Не вижу связи.
– Да уже то, что разговор идет о ценных бумагах покойной Людмилы Станиславовны Ясень, указывает на связь между этими делами, – пояснил Осип Иванович и обратился к суду: – Могу я прервать на время допрос этого свидетеля, чтобы задать оставшиеся у меня вопросы позже? Благодарю. Тогда я вызываю на свидетельское место господина Степана Анатольевича Пузанова.
Степка, можно сказать, прошествовал на место для свидетелей, никак не отреагировав на смешки в зале.
– Странные у вас свидетели, господин защитник, – счел нужным вставить колкую реплику обвинитель, но ответа на нее не последовало.
Степан четко и уверенно рассказал о событиях на заднем дворе дома госпожи Ясень, свидетелем которых он был несколько дней спустя после преступления и следствием которых стало обнаружение измазанного кровью кинжала.
– Позвольте, но какое отношение это имеет к нашему делу? – вскипел прокурор, едва дотерпев до конца допроса свидетеля. – Речь идет о предмете, никакого отношения к делу не имеющем!
– Речь идет об улике, которую обвинение сочло нужным не представлять в суде, – возразил адвокат. – Отчего?
– Да по той простой причине, что предмет, названный уважаемым свидетелем, – тут прокурор не стал сдерживать сарказма и даже сделал жест в сторону скамьи присяжных, предлагая им разделить его иронию в адрес мальчика, – не является орудием убийства. И что найденные на нем отпечатки пальцев не являются отпечатками пальцев обвиняемого.
– То есть вы представляете суду лишь те улики, которые указывают на вину подсудимого? – ухватился за оговорку Осип Иванович. – А те, что противоречат вашей версии, скрываете!
– Мы ничего не скрываем! – искренне возмутился прокурор. – А причину не приобщать к делу в качестве улики найденный во дворе дома кинжал я уже назвал. Весомую причину.
– А как же тот факт, что кинжал этот принадлежал обвиняемому? Или вам это не известно?
– Известно. Но повторяю…
– Мне вот тоже это непонятно, – вмешался в перепалку судья. – По сути, на месте преступления обнаружен кинжал. Испачканный кровью. Принадлежавший подсудимому. И обвинение полагает, что эта улика излишня?
– Хорошо. Обвинение готово представить данный предмет в суд в качестве улики по делу. А пока могу я задать вопросы свидетелю?
– Задавайте.
– Скажите, господин Пузанов, вот вы с товарищами играли вблизи дома…
– Мы не играли, мы проводили сыскные мероприятия, – вежливо, но твердо поправил прокурора Степан.
Зал пришлось успокаивать, но сам свидетель, сказавший фразу, вызвавшую громовой хохот, остался спокоен.
– Хорошо, вы проводили сыскные мероприятия, – не скрывая усмешки, согласился обвинитель. – Кстати, в чем они заключались? Это и суду, и публике весьма интересно узнать.
– Так я же все подробно рассказал! Нет, если кто не понял и если нужно, могу и повторить.
Тут Степан отклонился от линии поведения, которой его просил придерживаться адвокат, но Осип Иванович лишь одобрительно ему кивнул.
Новый взрыв смеха, кажется, сбил обвинителя с мысли, и он отказался от дальнейших вопросов. Но сказал, что детские игры нельзя рассматривать как доказательства в суде и что свидетель не слишком уверенно показал на человека, которого обвинил в подбрасывании улики.
Осип Иванович промолчал и вызвал Василия Антоновича Уткина.
Василий повторно, но своими словами изложил суть происшествия и заявил, что он-то совершенно уверен, что видел входящим во двор и выходящим из него именно господина Барсукова, так как имел возможность рассмотреть его лучше своих товарищей. Также он заявил, что лично осматривал то место, где был позже обнаружен кинжал, и его там до появления Барсукова не было.
– Ох! – вздохнул обвинитель. – И сколько вы таких мест осмотрели, господин свидетель?
– Мест мы осмотрели множество, но подходящих, чтобы спрятать там кинжал, было одиннадцать.
– И вы уверены, что ничего не перепутали? То есть не перепутали одно такое важное для вас место с другим?
– Да уж уверен, будьте спокойны. Мы же не просто там лазали по щелям и углам всяким, а все записывали в реестр.
– Скажите, пожалуйста, а вас господин адвокат как-то наставлял, перед тем как вызвать в суд? Ну, подсказывал или объяснял, как вы себя должны вести?
– Обязательно, – закивал Васька. – Это ж не простое дело в суде отвечать. Он нам все разъяснил.
– И что конкретно он вам говорил?
– Чтобы держались смело. Если станут смеяться над нами, так не обращали на то внимания. Это первое. И чтобы не вздумали приврать чего по глупости! Только одну правду говорили и ничего кроме. Все, больше ничего не велел!
Пожалуй, на этом было бы можно допрос мальчишек и завершить, но это было бы несправедливо по отношению к третьему участнику сыскной группы. Прохор Антипов по сути не сказал ничего нового, но умудрился повернуть все так, что у него запросили предоставить суду и реестр потайных мест, и приметы преступника, ими записанные. Что он и проделал с важным видом.
Не скажу за присяжных, но публика уже была полностью на стороне мальчишек.
– И все же, не пойму, куда вы клоните, господин адвокат? – спросил судья Осипа Ивановича. – Я повторюсь, но кинжал, подброшенный – согласен, вы это убедительно доказали – этим господином во двор дома, не является орудием убийства.
– А вас совсем не интересует цель, с которой он был подброшен?
– Интересует, но боюсь, что выяснение этого вопроса в очередной раз уведет нас далеко в сторону от сути дела и попусту затянет время.
– Защите тоже не хотелось бы уходить в сторону и затягивать судебное разбирательство. Поэтому я позволю себе представить суду вот этот документ.
Он извлек из папки несколько листов бумаги.
– Это свидетельские показания Семена Борисовича Ясеня, пасынка покойной Людмилы Станиславовны Ясень. Коротко их суть сводится к тому, что в ночь убийства, непосредственно перед преступлением, он находился в квартире, принадлежавшей им, что у них произошла жуткая ссора с мачехой. И что отпечатки пальцев на кинжале, несомненно, принадлежат ему.
Пауза была долгой. Воспользовавшись ею, я стала всматриваться в те лица, которые представляли сейчас для меня самый большой интерес.
Барсуков, старавшийся держаться независимо и делавший вид, что все это его не касается, все же нахмурился и даже дернул щекой. Зато Михаил Юрьевич, уже при показаниях мальчишек обретший веселый вид, повеселел окончательно.
Первым пришел в себя прокурор.
– Вы, стало быть, встречались с господином Ясенем? – резко спросил он Осипа Ивановича.
– Да. Эти показания он написал собственноручно в моей конторе на прошлой неделе.
– То есть уже неделю назад вы знали, что исходя из этих показаний виновным в совершенном убийстве можно полагать именно его? И скрывали подозреваемого?
– Помилуйте, никто его не скрывал. Вот он здесь, в зале суда.
Все взоры обратились на сидевшего на дальней скамье Семена Ясеня. Тот побледнел, но взгляды все выдержал, глаз не отвел.
– Так это его я той ночью катал! – закричал с места извозчик. – Они вон как фигурами схожи, вот я и сомневался. Нет, ну точно этого, а не того!
Когда все стихло, адвокат обратился к прокурору:
– Если вы внимательно меня слушали, то мною было сказано, что ссора произошла непосредственно перед совершением преступления. Господин Ясень ушел, оставив свою мачеху живой и в полном здравии. Сразу после его ухода появляется подлинный и весьма хитроумный преступник, совершающий ужасное злодеяние – хладнокровное убийство госпожи Ясень. Почти при любом раскладе событий он оказывается в выигрыше. О приезде сына никому не известно, следовательно, шум ссоры и крики мужчины соседи и полиция почти наверное истолкуют как указание на то, что убийцей является мой подзащитный. Таким образом, племянник обвиняется в убийстве, а сын становится объектом шантажа – ведь достаточно сообщить о том, что господин Ясень в ночь убийства пребывал не только в Москве, но и даже в квартире своей матери, как главным подозреваемым станет уже он сам. А тут еще сам господин Ясень подбрасывает идею: во время ссоры он, пребывая в нервном возбуждении, хватается за все, что подвернется под руку, в том числе за кинжал господина Пушкина, и бросает оружие прямо на пол. Измазав кинжал в крови жертвы, преступник получает в руки улику, способную сыграть хоть против одного, хоть против другого. С отпечатками пальцев – против господина Ясеня, со стертыми отпечатками – против господина Пушкина, как владельца кинжала. Несомненно, избавившись от настоящего орудия убийства, эту вещь преступник сохранил. Впрочем, и скорее всего, кинжал был взят с целью запугивания господина Ясеня, этакой вещью в крови его мачехи он был бы напуган много сильнее, чем любыми доводами и угрозами. Но дело приняло неожиданный оборот – господин Ясень попросту исчез! Шантажировать стало некого. Оставался еще план с подлогом, но несвоевременное неожиданное появление сына и очевидного наследника, поверившего уже в то, что на него подозрения не падают, могло сыграть злую шутку, стать большой помехой в реализации очередного задуманного преступления. Скажем, господин Ясень мог бы сам обратиться за своим наследством, опередив преступника. И именно для того, чтобы бросить на него подозрения в убийстве, а следовательно, и воспрепятствовать ему, местному дворнику был подброшен кинжал, заранее измазанный кровью жертвы и с его отпечатками пальцев. Неужто всего сказанного мною сейчас не достаточно, чтобы понять, кто на данный момент является главным подозреваемым в этом страшном убийстве?
