Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
Только потом, позже, они признают, что не имело смысла рисковать лишний раз, похищая ящик. Но ящик был у Пронй, им приходилось волноваться вдвойне.
Проня вышел на лужайку, бросил хворост и остановился, тупо соображая, что здесь произошло… Глянул вправо, влево от себя, повернулся кругом… Глаза его расширились в ужасе. Медленно поднимая голову и распрямляясь, он оглядывал поляну все дальше, Дальше от себя… И вдруг застонал: протяжно, с тоской и ужасом.
Заметил след на траве. Кинулся с ружьем по этому следу, Через кусты. Упал. Вскочил на ноги.
— Где?! Где?! — закричал он. — Я убил тебя! Ты не можешь! Кто ты?!
Страшен был этот дикий крик. Мурашки пробежали по спинам путешественников, и они отступили от поляны.
— Я убил тебя! Слышишь?! Убил! Отдай! Слышишь?! Кто ты?! Отдай!..
Он пробежал далеко по направлению следа. Потом назад. Потом в другую сторону. Потом заметался вокруг поляны, крича и плача…
Он метался долго. Седые космы его развевались в движении, цеплялись за ветки. Он ничего не замечал, оставляя на колючей хвое клочья волос… Потом еще раз со всего маху упал, споткнувшись о корень, и вдруг сразу умолк. Будто пала на тайгу тишина. Страшно озираясь, привстал на коленях… Сумеречная вечерняя тайга окружала его. Безмолвие. Он попятился на коленях… С трудом поднялся на деревенеющих ногах… Прижал к себе ружье со взведенным курком и задом, задом выпятился на лужайку.
Это был уже не тот Проня, что собирал камни по деревням, и не тот, что убил чернобородого: маленький, жалкий, сморщенный, — казалось, он еще больше поседел вдруг и сник весь, сжался на глазах. Лицо его искажал страх… Остановился посреди лужайки. Тихо-тихо спросил:
— Кто здесь?.. — Помедлил. — Кто?.. — Закричал: — Выходи, я не боюсь тебя!..
Тайга безмолвствовала.
— Выходи, я говорю! — истерически взвизгнул Проня.
Голос его потонул в безмолвии. Проня опустил ружье прикладом на землю. Обеими руками рванул на голове волосы и зарыдал.
Крупные, катились по его щекам слезы, плечи тряслись, он весь дергался и рвал, рвал свои волосы, бороду…
Потом оборвал пуговицы ватника, разодрал рубаху на груди…
И, опомнившись будто, сразу опять утих. Опять взял ружье и, жалкий и в то же время напряженный весь, огляделся вокруг.
Он ничего не понимал, но, кажется, догадался, что ящика ему не видать, и, веря и не веря в окружающее его безлюдье, решил, видимо, спасать последнее из того, что он еще мог спасти, — жизнь.
Судорожно ухватился за ворот телогрейки, чтобы застегнуться. Вспомнил, что пуговицы оборваны. Подхватил котомку с остатками продуктов, вскинул ее на плечо и, чуть слышно, однообразно подвывая, побежал — побежал что было сил, напрямую, через кусты, через кучи муравейников, через болотца, через гнилые балки…
Преследователи чувствовали, что близится развязка.
Ночная погоня
Проня остановился, когда ночь опустилась на тайгу, — окутала ее вязкой, непроглядной гущиной. Хриплое дыхание его то и дело срывалось, вызывая приступы глухого удушливого кашля.
Остановился на поляне. Сел. С таким остервенением утер лоб и щеки, что казалось, хотел снять ладонью кожу с лица.
— Кр-р… Кр-р… — негромко прокричал Петька. Проня вскочил на ноги и, задыхаясь, быстро-быстро огляделся по сторонам. Потом застыл, вглядываясь в темноту.
Ни шороха, ни звука в тайге. Безмолвие.
— Кто?.. — тихо спросил Проня.
И как недавно Никита с Петькой, он не решился остаться один на один с квакающей по-лягушачьи темнотой. Выждав еще секунду, Проня бросился собирать хворост.
Лучше было бы не давать противнику передышки, но у друзей подкашивались от усталости ноги. Энергия их опять иссякла.
Петька знаками приказал отойти назад, в небольшую ложбинку, нырнул под пихту.
— Не уйдет! — сказал Петька. — Спим! Он побоится теперь. Два часа спим. Кто проснется — будить…
Первым проснулся Никита. Они лежали рядышком, на правом боку, подложив под себя одну из телогреек и укрывшись двумя. Грели спины друг другу. Спина почему-то всегда больше мерзнет, чем живот, например, или бока. Но так как Никита лежал с краю — его спину было некому греть. Он проснулся и разбудил остальных.
— Надо было раньше… — сказал Петька, с трудом расправляя оцепеневшие суставы.
Никита согласно кивнул в темноте.
Слышалось ровное потрескивание костра.
Это потрескивание как бы чуточку обогрело всех.
— Нежится, собака… — выругался Петька. И, превозмогая остатки усталости, они друг за другом двинулись по направлению к поляне.
На двух колышках сушились портянки. Проня в сапогах сидел у огня и, опустив голову, спал. Ружье стояло между его колен. И выкрасть его не было никакой возможности.
— Зайду с той стороны! — сказал Петька, исчезая в темноте.
Никита хотел утащить Пронин мешок с провизией: без еды далеко не уйдет… Предательски треснул сук задетого им сушняка.
Проня вскочил, распрямившись как пружина, и не пришлось бы Никите сделать больше ни одного шага по земле, если бы Петька с противоположного края поляны не заорал во все горло:
— Квр-р!.. Квр-р!..
Проня круто развернулся и выпалил в темноту первый заряд. Петька предугадал это, спрятавшись за сосной.
Владька отбежал в сторону от Никиты и закричал:
— Ух-х! Ух-х! Ух-х!..
Второй выстрел на мгновение разорвал ночь. Проня машинально перезарядил ружье, кинулся в сторону Владьки.
Его ударила между лопаток выпущенная Никитой стрела, он развернулся и выстрелил в сторону Никиты.
Лес наполнился криками.
Перемещаясь от дерева к дереву, путешественники увлеклись перекличкой, каждым новым восклицанием как бы извещая друг друга, что все живы, все в порядке. Освещенный пламенем костра Проня метался по поляне из конца в конец, раз за разом перезаряжая двустволку и расстреливая кричащую темноту.
Никита опять спустил тетиву. Вторая стрела пролетела над самым ухом бандита. Он схватился за патронташ и вдруг застыл, будто разом избавился ото всех своих страхов: то ли понял наконец, что имеет дело с безоружными, то ли расстрелял уже все заряды…
Впрочем, нет, он не избавился от страха, как убедились путешественники в следующую секунду. Наоборот: похоже, теперь-то он и одурел по-настоящему. Зарядив оба ствола, он не бросился на крик Никиты, откуда прилетела стрела, а с искаженным ненавистью лицом, позабыв о продуктах, ринулся в сторону Петьки.
Тот едва успел отшагнуть за соседнее дерево.
Проня пролетел мимо него, ломая кусты.
Петька размахнулся изо всей силы и бросил в его спину дротик. (Жаль, дядька Николай Павлович не заострил наконечник как следует…) Проня вскрикнул от ярости и на полуобороте выпалил из одного ствола.
Как ни вовремя укрывался Петька за деревьями, утром он все же найдет две застрявшие в его ватнике дробинки.
Проня не остановился. Натыкаясь на деревья и проклиная кого-то, Проня бежал дальше.
Петька выскочил на отвоеванную поляну.
— Не затушил, фашист… — деловито заметил Никита, поливая костер водой из Прониной фляжки.
— Вы гасите, а я за ним! Буду кричать! — предупредил Петька, снова ныряя в темноту леса.
Никита и Владька попробовали гасить костер водкой, но от этого он разгорался еще ярче. Притоптали его ногами.
Владьке не терпелось в погоню. Никита разъяснил ему, что огонь, когда он враг, — это тот же Проня: зверя губит, человека губит, хлеба горят… Надо, чтоб огонь был другом, а не врагом.
Петьку нагнали минут через двадцать. Нагнали без труда, так как он не переставал «квакать», ступая почти нога в ногу с Проней.
А Проня уже не мог бежать в кромешной темноте. Пробирался на ощупь. И косматая его голова белела между кустами.
Когда Никита и Владька догнали Петьку, он перестал «квакать».
Преследовать ломившегося напропалую бандита было нетрудно. Опять решили затаиться: ведь Прониных зарядов они не считали… И стало даже чуточку стыдно друг перед другом за ребячество около поляны. Хорошо, что обошлось, а если бы хоть одна дробинка достигла цели?..
Посерьезнели.
Дротик свой Петька подобрал. Уже дважды он бросал его в Проню, а все без толку…
Услышали, как хлюпает под ногами Прони болотная жижа. Взяли чуть левее. И тут Никите пришла в голову очередная идея. Мгновенно привели ее в исполнение.
Спрятавшись на всякий случай за ближайшей пихтой, Никита завопил страшно, на весь лес, Петька отозвался ему точно таким же испуганным воплем, а Владька, опустив обе ноги в воду, забултыхал ими что было сил. Потом увлекся, засунул голову и оглушительно забулькал. Вопль стих. Слышалось одно бульканье. Потом опять всплеск. Еще один протяжный, захлебывающийся крик. Всплеск… И на тайгу упало безмолвие.
Когда они бесшумно обогнули болото, Проня стоял на берегу и жадно вглядывался назад.
