Мария Некрасова - Доктор-мумия
Осел и сам сообразил, что мимо, но разглядеть, где находится котел, по-прежнему не мог: стоило ему повернуться, как хвост и поварешка тоже поворачивались – в сторону от котла. Провальсировав пару раз по лаборатории, осел сообразил: расставил передние ноги пошире, просунул между ними голову и из-под брюха наблюдал, что там делает его хвост с поварешкой.
Меня посадили на банкетку, сказали: «Не мешай», – и я добросовестно не мешал.
Потом Геннадию понадобились какие-то порошки из больших банок. Взять ложку зубами он то ли не догадался, то ли не захотел, черпал из банок ушами. А что, большие, удобные! Травку для отвара он чуть не сжевал, но вовремя спохватился, что это не ему. Кому – я старался не думать. Не очень-то приятно пить отвар, который осел мешал хвостом.
– Вот и готово, – обрадовался доктор-мумия. Зачерпнул поварешкой и протянул мне: – Пей.
Я зажмурился. По крайней мере дохлых тараканов здесь нет – Геннадий готовил при мне, я бы увидел. Отхлебнул: непонятно что и немножко мяты. Сносно. Сразу захотелось петь, плясать и лечить зубы.
– Вот и славно, – подмигнул Дупло. – Пойдем еще раз червячков выжжем!
А конфетный дождь так и не начался.
Глава VII
Утро в хосписе
– Всех предать огню и мечу! – радостно крикнул Ван и принялся ритмично стучать «уткой» об пол: – К оружию! Власть советам! Зарплату шахтерам! Абырвалг!
Кажется, пора вставать.
– Иду-иду, не ори! – раздалось от двери.
Вошел Федор с утренней кашей и первому дал тарелку Вану, чтобы он заткнулся. Вторую поставил на тумбочку рядом с Кирюхиной кроватью. Хотел предложить Сереге, но, получив на ботинок порцию червяков, плюнул и оставил тарелку на подносе. Мне тоже поставил на тумбочку и скомандовал:
– Подъем!
Я отпихнул ногами одеяло и уставился перед собой.
Ван сидел на полу. В одной руке он держал тарелку, в другой «утку» и рассеянно заглядывал то в одну, то в другую. Наверное, ему было непонятно: стучал вроде уткой, а кашу почему-то дали в тарелке… Подтверждая мою догадку, он поставил «утку» на пол и нацелился было переложить туда кашу, за что получил подзатыльник от Федора:
– Я те похулиганю!
– Сам дурак! – обиделся Ван. – Инквизитор обугленный! – всхлипнул и принялся за еду.
У меня во рту все еще болело, поэтому кашу я проигнорировал. И Серый с Кирюхой тоже – у них были свои причины.
Кирюха изобрел новый способ отрывания головы: разогнул железные прутья на спинке кровати, засунул туда многострадальный свой череп, согнул обратно и стал пятиться, отрывать голову, зажатую прутьями. Ничего у него не получалось: Кирюха пятился, а койка ехала за ним.
– Дай помогу, братан! – Ван радостно плюхнулся на Кирюхину койку, прихватив с собой тапочки и «утку» для весу. Кирюха попятился, Ван в койке поехал, как Емеля на печи: – Эх, тачанка-ростовчанка…
Где только песен таких наслушался?
Безрадостное вообще-то было зрелище. Один Серега нормальный. Если, конечно, можно назвать нормальным человека, который с самого утра сидит на полу, плюется червяками и между делом пытается мило беседовать:
– По-моему, группа «Белки» – это (буэ-э!) то, что осталось от «Сатисфакции» после того, как они (буэээ!) распались. Взяли пару новых музыкантов – и готова группа. Больно рожи у них (буээ!) знакомые. Тебе не кажется?
Я кивнул: рожи у них действительно «буэ!»
– И отец говорит, что, когда он сам был (буэ!) в моем возрасте, он видел эти рожи (буэ!) по телику. Прикинь, сколько им лет?!
Я рассеянно прикинул: да, большие девочки. Но на Серегу разозлился. Как он может тут сидеть и спокойно плеваться червями, когда рядом Кирюха с Ваном в невменяемом состоянии, и не первый месяц уже? Да и сам он рискует остаться здесь надолго. И я. И еще десятки и сотни неосторожных пациентов, которых черт занесет в клинику доктора Дупло. Странно, что нас здесь всего четверо. Хотя я видел только одну палату…
– Буээ!
Ну, достал меня Серега! Неужели ему самому не хочется положить этому конец?
– Ты понял, почему сбываются все его дурацкие диагнозы? – перевел я разговор.
– Буэ!
– Знаю, что понял. Тебе не приходило в голову с этим бороться? Скажем, надеть на него скафандр, чтобы он не чувствовал нашей боли и вообще был не в курсе, что происходит вокруг? Не станет чувствовать нашей боли, не будут сбываться его диагнозы…
– Буэ!
– Ну да, скафандра нам не достать, я утрирую. Так, для примера. Но можно использовать гидрокостюм, лидокаин, алкоголь в конце концов…
– С ума сошел, Леха? – Серого даже перестало рвать. – Если он на трезвую голову такую чепуху молотит, что ж будет, когда выпьет? И я вообще сомневаюсь, что они тут держат спирт. У них собачьей мочи в избытке. Видал, сколько собак по двору бегает?!
– Большую чепуху трудно придумать. А спиртное притупляет чувства, делает речь заторможенной, движения становятся неуверенными… – Я уже цитировал наизусть учебник по ОБЖ (или, может, по биологии, не помню), лишь бы Серега согласился хоть что-то предпринять, а не сидел сложа ручки в своем уголке.
– А если не мудрить, а просто поместить его в воду… – подхватил Серега. – Там невесомость все-таки…
Сказано—сделано. Мы синхронно подорвались вон из палаты – на поиски то ли воды, то ли спиртного, то ли новых идей. Распахнули дверь… И перед нами возникла ошалевшая морда Геннадия.
Осел предстал на пороге во всей своей красе: медицинская шапочка, растянутая длинными ушами, маска, едва прикрывающая огромные ноздри, бахилы на копытах и коробка с лекарствами на спине. Похоже, Дупло держит хирургов за провизоров, санитаров и медсестер в одном флаконе. Геннадий явно собирался раздать нам лекарства, только еще не придумал, как. Стащить зубами коробку со спины ему мешала маска. Снять копытом маску мешали бахилы. Хвост осла был упакован в резиновую перчатку, поэтому тоже имел ограниченные возможности. Геннадий так и стоял в дверях. А Кирюха продолжал возить по палате койку с распевающим Ваном. Возил, пятясь, потому что его голова была зажата прутьями. Мы-то с Серегой успели отскочить, а вот Геннадий, пока путался в своих перчатках-бахилах, получил Кирюхиной пятой точкой в нос.
– И-а! – завопил он, встал свечкой, развернулся и дал было стрекача, но Кирюха все продолжал пятиться: ему по фигу, что там у него на дороге, лишь бы голова оторвалась. Пятясь, он наступил ослу на бахилу, как на шнурок. Геннадий споткнулся, сделал стойку на передних ногах. Могучий зад Кирюхи толкнул осла в живот, Геннадий сделал кувырок и растянулся на полу. Тут подошла Кирюхина очередь спотыкаться. И он споткнулся о лежащего осла, упал ему на спину, потянув за собой койку с Ваном. Ван шмякнулся на Кирюху сверху, койка сказала «дзынь!» и встала на две ножки, оставив спинку с прутьями на Кирюхиной шее, хомутом. На дне кучи-малы жалобно икал Геннадий. Да, трудно быть ослом.
Мы с Серегой кинулись всех поднимать.
– Ты что-то, Кирюх, совсем ни фига не видишь, – ворчал Серый, поднимая валяющихся и расставляя их на ноги. Вану он сказал: «Заткнись», а Геннадию досталось только «буэ!». Оказавшись на четырех ногах, осел по-собачьи отряхнулся, аккуратно развесив Серегиных червей по стенам и спинкам кроватей, и принялся за раздачу лекарств. Бахилы, маска и даже перчатка с хвоста слетели, а шапочка на ушах не мешала. Осел зубами подобрал с пола коробку с лекарствами, зубами же открыл, хвостом раскидал пузырьки по тумбочкам и гордо удалился.
Пора.
Глава VIII
Диогеновы лавры
Серега классно придумал: чем носиться по хоспису в поисках спирта (который к тому же тут вряд ли есть), пихать несчастного доктора в воду или одевать в скафандр (которого точно нет), мы просто запечатаем его в саркофаге, как джинна в бутылке, и утащим куда подальше. Оставалась ерунда: найти гипс, цемент, глину, одним словом, что-нибудь, чем реально можно загерметизировать саркофаг. В стоматологии (даже в той, где до сих пор лечат выжиганием червей!) этого добра должно хватать. Только где оно?
Серега борзо тащил меня куда-то по коридору.
– Быстро, а то не успеем. Обход через час.
Ладно, он здесь давно, ему виднее. Я на цыпочках летел за ним. Коридор как коридор – длинный и скучный. Дверь, дверь, дверь… И все без номеров. Как Серега их различает?
– Сюда! – Он на бегу развернул меня носом к одной из дверей и толкнул.
Мы влетели в большую светлую комнату, заставленную бочками, ванночками, захламленную крючками и щепками. В ванночках кисла какая-то дрянь, подозрительно похожая на цемент.
– Оно! – шепнул Серега. – Напихай в карманы побольше и пойдем.
Я подумал, что длительное пребывание в клинике доктора-мумии сказывается на умственных способностях независимо от диагноза. Ну зачем тащить в карманах, когда тут полно всяких склянок и коробочек? Я заглянул под стол и вытащил пустую трехлитровую банку с несодранной этикеткой «Огурец маринованный „Дедушкин“ и начал перекладывать дрянь туда. Серега посмотрел, крякнул, нашарил под тем же столом другую банку („Помидор зеленый „Бабушкин“, – гласила этикетка на ней, если кому интересно) и одним движением зачерпнул полбанки. Глянул на мою, сказал: «Хватит, пошли“ – и подтолкнул меня к выходу. Если обход через час, то и впрямь стоит поторопиться: Дупло ведь не будет вылезать из саркофага за две секунды до обхода. Покидание саркофага – дело медитативное, неспешное. Надо же отбросить все мысли о возвышенном, вернуться на грешную землю, настроиться на обход… Не удивлюсь, если мумия уже начал потихоньку вылезать.
