Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
Выдернув с Евсеичевых грядок две морковины, отер их ботвой и позавтракал на ходу.
Окно в комнату Никиты было закрыто. Петька осторожно растворил его, прыгнул на подоконник и, прихватив со стола кружку йоды, хотел было вылить ее на подушку спящего Никиты. И уже брызнул чуток под самое одеяло, когда спящая фигура вздернулась, и Петька увидел перед собой рассвирепевшую бабку Алену.
— Ты чевой-та, пострел, удумал?! Ты энто откедова тут? Вот я те!..
Но Петька не стал дожидаться, когда бабка нашарит ногами под кроватью свои калоши. Приткнув злополучную кружку на сундук возле окна, он тем же путем, как и прибыл, выскочил на улицу.
— Чуру нет на бесенят! Де ж энто в окна ходют люди?! Мож, в Германии?! Так мы не германцы, чай!..
Оказывается, Никита пристроился спать на сеновале.
Петька предчувствует опасность
Корову пришлось гнать вверх по берегу Туры до переката. Здесь — Никита впереди с веревкой, Петька сзади с двумя парами брюк и длинной хворостиной в руке — кое-как перетащили Ягодку на противоположный берег реки. Глупая животина упиралась, тянула вверх по течению, мотала головой, так что один раз, на том коротком участке пути, где нужно было пробираться вплавь, Никита едва не выпустил из рук натянутый повод, и кто знает куда после этого вздумалось бы Ягодке направить свои копыта…
Корову, понятное дело, можно бы попасти и на своем берегу. Но просидеть возле нее целый божий день — это еще Кольке тетки Татьянину куда ни шло. А у друзей было достаточно своих забот.
Ягодку решено было предоставить самой себе. Загнали ее на треугольник леса, с одной стороны которого была река, с другой — овраг, а от общей массы тайги этот благодатный клочок отделяла высокая изгородь из колючей проволоки, неведомо зачем и в какие годы установленная лесничеством.
Затем, завершив традиционный крюк — через лес и болото, предприимчивые пастухи скоро добрались до камышей, от которых двадцать шагов — и землянка.
Но тут Петька неслышно присвистнул. Никита сначала не понял его, а когда выглянул из камышей, то не присвистнул, а прямо сел на месте. Достаточно было одного опытного взгляда, чтобы увидеть следы вторжения на территорию между землянкой и болотом. Трухлявый ствол осины кем-то сдвинут и развалился. Слой прошлогодней хвои в междуелье будто вспахан кем…
Под пихту нырнули одновременно. Стукнулись головами. Надо бы стукнуться еще раз, чтоб не умер кто из родных, но тут уж было не до суеверий.
Хорошо замаскированный вход с виду был не тронут. Но мало ли что с вцду… В четыре руки расшвыряли по сторонам валежник, Петька впереди, Никита — за ним спрыгнули вниз.
Чиркнула спичка. Дрожащими от нетерпения руками Петька зажег фонарь. Потом минуту или две с молчаливым удивлением оглядывали землянку. С удивлением не потому, что за их отсутствие что-нибудь изменилось здесь, а как раз потому, что было все совершенно таким, каким они оставили вчера. И на смену первому напряжению явилось новое. Петька выглянул наружу и аккуратно, насколько это возможно изнутри, прикрыл вход. Никита, сосредоточенный, сел на ящик у стола. Когда Петька спустился, друзья обменялись одинаково тревожными взглядами.
Первая законная мысль о Мишке отпала сама собой. Зачем бы Мишке ворочать хвою, когда он и без того знает сюда дорогу? А кому понадобилось это… Засунув руки в карманы, Петька еще раз медленно оглядел стены: ящики с инструментом, полку, луки…
— Кто-то шарит нашу землянку… — сказал Петька.
И вот когда он это сказал, на некоторое время установилась полная тишина: до звона в ушах. А потом Никита сказал такое, от чего у Петьки все на мгновение похолодело внутри, а широкие глаза Никиты зажглись точечными огоньками напряжения, и обоим показалось вдруг, что они здесь не одни в землянке, что рядом присутствует, слышит и, может быть, видит их кто-то еще один, третий.
У порога тайны
— Ты знаешь, там камень! — сказал Никита и вытянутой рукой показал при этом на глинистую, оползшую стену землянки.
Петька не сразу смог увязать воедино события последних дней, но для того у Никиты и была голова как шар, чтобы все увязывать быстрее.
Проня твердил о каком-то камне…
И еще вчера уловил Никита в бормотании сумасшедшего упоминание о «подземных хоромах». Эти «хоромы» тогда же навели его на мысль о землянке, но потом, в ходе дуэли, связь между ними распалась.
Чернобородый насмехался. А сумасшедший, возможно, говорил правду… Только о чем же он говорил еще?.. О каких речках упоминал? Что за камень ему нужен? Какую роль во всем этом играет библия? Почему сумасшедший Проня вспомнил о землянке теперь, а не два дня, не месяц, не год назад? Откуда он пришел в Белую Глину?..
Расспросить бы подробней чернобородого. Но где его сыщешь — мало ли охотников по тайге бродит? А разбираться в остальных вопросах при столь скудных и столь расплывчатых сведениях сумасшедшего не имело смысла. Надо было действовать.
Когда первое волнение в связи с заявлением Никиты улеглось, Петька кошкой прыгнул на лестницу и, весь превращенный в слух, попытался уловить какое-нибудь движение на поверхности. Эта маленькая предосторожность йесколько успокоила его. Он спрыгнул назад.
— Роем!
Но Никита и без того уже вытаскивал из ящика все сколько-нибудь пригодное для рытья. Как они раньше не догадались, что одна стена не может быть земляной при таком добротном срубе!
Никита вооружился штыком, Петька взял нож. Землянка, которая еще два дня назад казалась обоим самым надежным бастионом, теперь напоминала ловушку…
Первые куски глины с шорохом упали на бревенчатый пол. Вчера они оберегали его от мусора, а сегодня оба уже почувствовали, что недолго осталось им хозяйничать здесь… И рубашки на обоих взмокли от пота.
Острые орудия легко входили в грунт, так что скоро от былой чистоты в землянке ничего не осталось.
К тому же только первый слой сантиметров на двадцать — двадцать пять в глубину был плотным. Глубже в стену порода стала рыхлее: песчаная, влажная.
Работали молча, перекидываясь лишь деловыми командами: «Бери слева… Шибче… Так…»
Существование тайны казалось неоспоримым. И все же, когда Никита ударил своим штыком во что-то твердое, когда шепнул: «Есть!» оба замерли ненадолго, веря и не веря в это загадочное «есть». Прислушались. Но кроме собственного дыхания, ничего не уловили.
Оказалось, что твердое под ножом — это бревно. С трудом развернули его вдоль землянки. Потом час (или двадцать минут — они не знали) работали снова, пока выворотили еще одно бревно…
Наконец, когда в землянке стало не повернуться из-за бревен и глины, обнаружили бревенчатую стену и дверь, окованную железными полосами. Такими же полосами был окован люк, прикрывавший ход в землянку. Но люк находился под мхом и прогнил со временем. А дверь могла выдержать, наверное, еще сто лет.
Открыть ее не удалось. Вынужденные отдыхать, друзья могли в общих чертах восстановить происшедшие здесь события. Судя по штыку и патронам, найденным в землянке Петькой, события эти относились ко временам гражданской войны, то есть к тем временам, о которых еще и по сей день напоминает в скалах водопада часть выцарапанной на камне надписи: «Здесь насмерть стояли…» Дописать ее безвестному солдату, видимо, не удалось.
Землянка служила кому-то убежищем. Около метра восьмидесяти сантиметров высотой, два метра в ширину и три метра в длину — от лаза до только что обнаруженной двери. Потом хозяин вынужден был покинуть ее. А время подточило три последних бревна верхнего перекрытия. Последних — если считать, что стенка с дверью конечная. Там, за дверью, возможно, хранились запасы… Но два бревна приятелям удалось развернуть, а третье, одним концом уходящее вверх, другим намертво уткнулось в нижний угол двери и так прочно замкнуло ее, что сдвинуть дверь не удалось даже на миллиметр.
— Надо пилу, — подытожил Никита, утираясь подолом рубахи.
Вдруг будто тюкнуло что над ними. И с приоткрытыми ртами они оба оцеленели. Никита стиснул, в кулаке штык. Петька с ножом приготовился увидеть самое неожиданное и самое страшное из всего, что можно представить в жизни…
Так они прождали долго. Наконец переглянулись, пожали плечами. «Ничего?..» — «Ничего…»
Проглотив слюну, Петька сказал больше ради самоуспокоения, чем из убежденности:
— Проня, что ли напугает? Заставим сплясать…
Никита не ответил ему. Но в дальнейшем они переговаривались так тихо, только чтобы слышать друг дру га, а огонь фонаря убавили до крошечного.
Одному ехать в деревню, одному оставаться — незачем…
Решили обернуться вдвоем.
Никогда еще Петька не освобождал выход на поверхность так осторожно и так медленно. Лишь свет яркого дня вернул обоим некоторое самообладание. Вокруг — ни души..
