Лев Давыдычев - Руки вверх! или Враг №1
Когда он открыл глаза, Бокс-Мокс протягивал ему стакан воды и приговаривал:
— Выпейте, пройдёт. Выпейте, поймают. Выпейте, пройдёт. Выпейте, поймают.
Генерал Шито-Крыто, опираясь на Бокса-Мокса, с трудом поднялся, выпил воду и заговорил усталым голосом:
— Я всегда подозревал, что этот проныра предаст меня. Он всегда врал, что не умеет водить машину. Предатель… обормот… надуватель… Куда он мог деться? Куда? — Он то багровел, то зеленел, два раза подряд посинел. Зевок перекосил его рот. — Что это?.. Срочно… теле-фо-о-о-о-он… — Он опять зевнул шире прежнего. — Балдин… сто тринадцатый отдел… кого-нибудь… как-нибудь… что-нибудь… это же лень… все пре… все… да… все те… все ли… у-у-у — … — Генерал Шито-Крыто попытался приподняться, но, сморённый ленью, захрапел.
Бокс-Мокс передохнул облегчённо, снял телефонную трубку, вызвал сто тринадцатый отдел, сказал:
— Срочно к шефу все запасы балдина и все инструкции по изготовлению. Срочно.
Чтобы проверить степень воздействия балдина на организм начальника «Гроба и молнии», Бокс-Мокс подразнил его:
— Дурак ты, дурачок, Шито-Крыто. Бездарная ты личность, Шито-Крыто. Болван ты неотёсанный, господин генерал.
В ответ раздался мощный, похожий на рёв сирены храп.
Глава № 49
Старший санитар Тимофей Игнатьевич применяет метод физического воздействия на организм офицера Лахита
Поразительная быстрота, с которой выздоравливал офицер Лахит, объяснялась тем, что старший санитар Тимофей Игнатьевич втайне от охраны и медицинского персонала применял метод воздействия на заднюю поверхность организма.
Он, то есть старший санитар Тимофей Игнатьевич, брал ремень, проникал в палату и производил, как он выражался, профилактическую санитарную обработку пациента.
Пациенту, естественно, было больно, и он, естественно, пытался вырваться, прыгал, скакал, а движения, тем более резкие, — одно из средств борьбы с ленью.
Вот и получалось, что комплексное использование обыкновенного ремня с научными методами давало наибольший эффект.
Однако первым из троих, заражённых балдином, поправился лейтенант Васильков. В одно прекрасное утро он проснулся, полежал ещё немного не двигаясь, потом встал и сам себе шепнул:
— Кажется, я чем-то был болен.
— Дорогой мой Юрочка! — растроганно воскликнул Моисей Григорьевич, увидев его сидящим на постели. — Вы первый, кого я вылечил от заболевания ленью, вызванного введением в кровь препарата балдина!
— А что это такое?
— Со временем узнаете.
На другой день выздоровел офицер Лахит. Произошло это следующим образом.
Не надо забывать, что по специальности офицер Лахит был проныра. И едва только его сознание стало к нему возвращаться, он сразу начал хитрить. Он уже кое-что понимал, но вида не показывал. Сквозь огромную лень всё настойчивее в голову пробивалась мысль о какой-то опасности.
Офицер Лахит очень боялся старшего санитара Тимофея Игнатьевича, и это ощущение явилось как бы первым шагом к выздоровлению. С каждым сеансом профилактической санитарной обработки задней поверхности организма офицер Лахит всё больше приходил в себя. И однажды он дал старшему санитару Тимофею Игнатьевичу такую сдачу, что тот бухнулся на пол без памяти, а от сильного и резкого движения из больного организма помощника начальника «Гроба и молнии» выскочили остатки лени.
Хорошо ещё, что тут же подоспела охрана.
И хотя старший санитар Тимофей Игнатьевич применял ненаучный метод лечения пациента, он, пациент, выздоровел, а сторонник метода физического воздействия на организм с этого дня гордо именовал себя жертвой науки.
Моисей Григорьевич сразу догадался о том, как в действительности протекал курс лечения, но всё-таки радовался. Вполне может быть, что старший санитар Тимофей Игнатьевич сделал какой-то маленький вкладыш в науку, хотя и ненаучным путём.
Но ведь был ещё один больной, лечение которого пока не давало никаких результатов.
Беда-то заключалась в том, что лень у каждого своя! Предположим, если грипп там или ревматизм (или насморк хотя бы) имеют какие-то одинаковые признаки и требуют примерно одинаковых методов лечения, то лень-матушка, повторяю, у каждого своя. И к каждому лентяю надо найти, как говорят специалисты, индивидуальный подход и методы лечения. Ленивую Тамару надо лечить несколько иначе, чем, к примеру, ленивого Алёшу.
Когда-нибудь, со временем, наука, конечно, добьётся успеха в борьбе с ленью. Но ведь пока она этого добивается, может произойти масса неприятнейших событий. Например, вот вы, держащий данную книжку в руках и читающий эти строки, возьмёте да и станете, на горе всем родным и близким, тунеядцем! Видите, какое серьёзное создалось положение…
В организме Толика Прутикова образовалось два вида лени: одна — его собственная, и вторая — которая развивалась под действием балдина. Моисей Григорьевич старался вернуть мальчику вкус к пище, осознанное удовольствие двигаться. Этим да ещё многочисленным вливанием крови людей энергичных и деятельных предполагалось удалить из детского организма оба вида лени.
Утром санитары с трудом будили мальчика и несли его под холодный душ.
Затем Толика сажали в специальное кресло для кормления, в так называемое кормокресло. Руки вставлялись в зажимы, под подбородком укреплялось жевательное устройство. Включался мотор, и аппарат заставлял Толика брать пищу, класть её в рот, жевать. На мгновение через горло мальчика пропускался ток высокого напряжения, вызывал короткую спазму — пища проглатывалась.
Таким образом удалось избавиться от применения искусственного питания.
После завтрака Толика сажали на специальный велосипед или в специальную лодку, и аппараты заставляли мальчика крутить педали или грести.
Увы, увы, всё это пока не давало никаких положительных результатов!
Глава № 50
Фон Гадке спасается от почётной спиртизации и убегает от солдат из охраны Центрхапштаба
Вечером господина оберфобергогердрамхамшнапсфюрера фон Гадке привезли на площадь перед шпионской школой, чтобы подвергнуть почётной спиртизации.
Здесь на гранитном пьедестале стояла стеклянная банка, наполненная спиртом и закрытая притёртой пробкой.
По инструкции фон Гадке должен был выпить три литра спирта и забраться в банку. Но конвоиры — два солдата и офицер — стали пить сами, словно им предстояла почётная спиртизация.
«Вот я и закончил свой жизненный путь, — с очень большой грустью подумал фон Гадке. — Завтра здесь будет стоять почётный караул. Молодые шпионы, проходя мимо, будут кричать мне „Майль!“. А ответить им я уже не смогу. Конечно, это почётно, но глупо и несправедливо. Я не хочу уходить на тот свет с пустыми руками! Я должен сделать человечеству большую пакость! У меня отобрали гавриков, но я могу достать самолёт и бомбу и шарахнуть её куда следует!»
И фон Гадке улизнул от своих захмелевших конвоиров.
Сделал он это просто: забежал в здание, влез в отверстие мусоропровода и полетел вниз. Надо было придумать, что же делать дальше, но фон Гадке не успел ничего сообразить, как внизу загремело, заскрежетало, и он оказался в кузове автомашины.
Долгое получилось путешествие. Через каждые несколько минут машина останавливалась, открывался кузов, и на фон Гадке обрушивалась груда мусора. И каждый раз он упрямо выкарабкивался наверх.
Наконец кузов был заполнен до предела, и машина помчалась дальше. Эх, надо выжить во что бы то ни стало! Назло барону Барану, назло всему Центрхапштабу, назло всему человечеству! Фон Гадке даже сейчас, в обстановке, как он выразился, позорной мусоризации, не собирался отправляться на тот свет, хе-хе, с пустыми руками. Он ещё прихватит с собой несколько миллионов человек! Ради этого он готов перенести самые жестокие испытания.
Выжить, выжить, выжить, выжить, выжить, чтобы не дать жить другим!
Кузов раскрылся, опрокинулся, и фон Гадке полетел в огромную железную коробку — бункер, и на него обрушились горы мусора из нескольких машин сразу. Едва ему удавалось выбраться наверх, как очередная группа автомашин снова засыпала его.
И, выбиваясь из сил, фон Гадке снова выбрался на поверхность. Ни на одно мгновение в его покрытую шишками, ранами и ссадинами головку не проникла мысль о том, что он зря старается. Нет, нет, он действовал и действовал, потому что впереди у него была главная цель: выжить, чтобы сделать человечеству пакость.
Бункер всё наполнялся и наполнялся. Когда до края стенки, за который можно было ухватиться, осталось метра полтора, загудел мощный мотор — включили пресс.
— Прекратите! — не своим голосом завопил фон Гадке, но сам не услышал своего голоса. — Выключите мотор, а то человека раздавите!
