Анжелина Мелкумова - Тайна графа Эдельмута
Или черт защекотал гнедого, или…
— Беда! — защемило сердце у Бартоломеуса.
Пока мчался, стиснув в руке меч, к конюшне, невольно вспомнилось вчерашнее предчувствие: не сядет ведь, не сядет больше на гнедого никогда!
В конюшне было темно. Но даже слепой заметил бы, что гнедому совсем не плохо. Чав, чав… — раздавалось. Гнедой с аппетитом жевал сенцо.
Зато вороной конь Вилли Швайна, хрипя, дрожа и упираясь всеми копытами, жался к стене.
— Ничего не понимаю, — прошептал Бартоломеус.
Оставив Вилли в конюшне, он вышел и обошел ее вокруг. Никого. Только стая ворон на крыше.
Когда же вошел обратно, глаза Вилли напоминали две большие плошки.
— Барти!
— Да?
— Ты меня звал?
— Когда?
— Не валяй дурака! Ты сказал сейчас «Доброе утро, Вилли Швайн»?
— О чем ты, Вилли? — озабоченно вгляделся в лицо товарища Бартоломеус.
Вилли побелел.
— Значит, не говорил!
— Нет, конечно. Да что приключилось с тобой?
— Приключилось… — Вилли выхватил меч и зашарил по углам. — Ага!.. Ага!..
Летело сено во все стороны, стучал меч о голые стены.
Но абсолютно ясно было, что углы пусты.
— «Доброе утро, Вилли Швайн»… Кто-то сказал мне это так ясно! Как если б с двух шагов.
— Вилли!.. — Глаза Бартоломеуса расширились. — Вилли, неужели и ты тоже? — Он протянут руку и осторожно коснулся плеча друга. — Нет, но может ли это быть?..
Вилли вздохнул. А Бартоломеус продолжал оживленно:
— Должен тебе сказать, один мой знакомый святой юродивый все время слышит голоса. Причем всякий раз голос черта призывает его продать душу. Но мой знакомый тверд и в ответ только показывает кукиш. Для черта это большое огорчение. А поелику хвостатый постоянно донимает беднягу, то тот, если посмотреть, сидит на паперти с вечно сжатыми в кукише пальцами. Святой человек!
— Барти, неужели ты думаешь… — недоверчиво улыбнулся Вилли.
— Несомненно! — горячо затряс головой Бартоломеус. — Несомненно! Голоса слышат только блаженные!
— А ведь я действительно слышал! — ободрился Вилли. Щеки его порозовели и он смущенно улыбнулся. — А было сказано это так…
— Доброе утро, Вилли Швайн!
Однако произнес это не Вилли. И даже не Бартоломеус. А прозвенело это как бы из воздуха, прямо над их головами.
Мурашки поползли по спине у обоих. Несколько мгновений оба стояли, дико озираясь по сторонам. Далее конюшня сотряслась от дикого ржания.
— И-и-хо-хо-хо-хо!.. — задрав морду к потолку, заливался гнедой. — И-и-хо-хо-хо-хо!..
Конь явно сошел с ума.
— И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо! — Выражая какие-то свои лошадиные чувства, он не переставая громко ржал, топал ногами и в самозабвенном экстазе мотал головой.
— И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо! И-и-хо-хо-хо-хо!..
Ей-ей, вспоминал смешной лошадиный анекдот.
Как начался, так и кончился приступ веселья неожиданно. Замолкнув, конь устало вздохнул, повернул морду к людям и прошлепал губами:
— Раз-два-три-четыре-пять — иду прятаться опять. И-и-хо-хо-хо-хо!.. Умора с вами, право. Но стоило простоять в конюшне целую ночь, только чтобы увидеть ваши рожи. Ладно.
С этими словами конь потянулся мордой в темный угол, подобрал что-то губами…
Хрум-хрум.
Не стало больше коня. А получился граф Шлавино.
* * *— С вами, ребята, не соскучишься, — заметил граф, вытирая слезы. — Ей-ей! Очень признателен вам за компанию. Отличное получилось приключение.
Первым опомнился Бартоломеус.
— Что все это значит, ваше сиятельство? — сдвинул он брови. — Где мой конь?
— Твой конь, Бартоломеус, остался в трактире «Счастливого пути». А я два дня катал тебя на своей спине. Ух, любезность тебе оказал! За эту любезность ты мне дорого заплатишь. Но забавно-то как было! «Господи, сохрани нас от оборотней и нелюдей!.» «Пошли нам ангела!.» Черт возьми!
Скрючившись в три погибели, граф затрясся в приступе хохота.
— А как ловко вы расправились с вампирами! Ой-ой-ой-ой!.. Тоже ведь видел. Летучей мышью обернувшись. Вот зрелище-то было! Уверен был, вас съедят! Нет, не съели, — покачал головой удивленно. Уважительно поглядел. — Большая, большая благодарность вам за представление!
Он снова покатился со смеху.
Оба друга молча стояли, не зная, что и делать.
— Да, а самое главное! — вспомнил меж тем граф, восторженно приподняв брови. — Торжественное освобождение достойного графа Эдельмута!
При последних словах голос его перешел на тоненький визг. И слабея от смеха, он согнулся пополам. Только вздрагивал, выдавливая из себя болезненное:
— Ах!.. Ах!.. Ах!..
— Ну, вот что, — все более и более мрачнея, произнес Бартоломеус. — Мой господин вне всяких сомнений достойный рыцарь. И говорить о нем в неуважительном тоне я не позволю никому. Тем более проходимцу-колдуну.
— Да? — поднял на него пунцовое от смеха лицо Шлавино. — Да? А что ты скажешь, когда тебя прикуют цепями к стене?
— Кто? Это ты-то? — краем рта усмехнулся Бартоломеус.
В тот же миг снаружи послышался шум.
Шум и лязг оружия.
Вилли с Бартоломеусом резко обернулись.
* * *Не медля более, оба выбежали из конюшни.
Ну и ну. Спаси, Пресвятая Дева. С дюжину графских слуг, вооруженных кто чем — кто топориком, кто копьем, кто просто боевой косой — поджидали у выхода. Половина из них была знакома Бартоломеусу по замку Наводе.
«Пусть убьют», — мелькнула мысль. — Пусть лучше убьют, чем…»
Дико вскрикнув, он бросился в направлении к воротам. Вилли — следом. Ибо ворота были открыты — оба хорошо помнили!
Люди графа опомнились не сразу. Без графских указаний они продолжали толпиться кучкой у конюшни, так что Вилли и Бартоломеусу удалось без препятствий добежать до распахнутых внутренних ворот.
— Взять их! Остолопы! — прозвенел издалека голос Шлавино. Надо отметить, уже не такой веселый, как прежде.
Просвистела стрела.
Вторая.
Третья.
Послышались топот ног и крики догоняющих.
Еще немного. Они миновали несколько хозяйственных построек, пробежали привратницкую… Внутренние ворота были открыты — это подбодрило.
Миновав распахнутые ворота, они ворвались в небольшой туннель, проходивший внутри крепостной стены.
Покинуть замок! Только бы наружные ворота были открыты!
Звенели шпоры, сотрясались эхом стены каменного туннеля от топота ног. Там, в конце туннеля, оставались лишь наружные ворота!
…Ворота были заперты.
Оба разом похолодели. Решетка — железная, толстая — преграждала им путь.
Прислонившись к решетке спинами, оба переглянулись.
— Вилли… Я перед тобой… тысячу раз…
— Тысячу и один, — поправил Вилли, совсем не к месту улыбнувшись.
— Ну да… — кивнул Бартоломеус, попрочнее упершись в решетку спиной. — Во всяком случае, со спины на нас никто не нападет.
Он вытащил из ножен меч.
В конце узкого туннеля показались люди графа — с топориками и косами в руках.
— Я беру на себя того в кольчуге.
— А я — того с длинным копьем. Я знаю, этот парень силен…
Блестя острыми косами, нестройная толпа вооруженных слуг медленно приближалась.
— Я, пожалуй, возьму на себя тех четверых, что слева.
— Я — тех пятерых, что справа.
Звенели, стуча друг о друга, боевые косы. Те четверо, что слева — ведь это, пожалуй, те самые вороны, что сидели давеча на крыше конюшни. Сердце стучало ровно — «тук, тук…», дыхание было спокойно. Только костяшки пальцев побелели, сжимая меч.
— И вообще, Вилли, я хотел тебе сказать… знаешь…
— Знаю.
Подняв бровь, Бартоломеус бросил удивленный взгляд на товарища.
Нестройный крик раздался со стороны нападавших. Ощетинившись острыми секирами, они вдруг разом бросились вперед.
«Прощай, жизнь! Успеть бы зарубить хоть кого-нибудь..» — промелькнуло в голове у Бартоломеуса. Во всяком случае, он честно искал своего господина, и не его вина, что все так обернулось. Он прикусил губу и встал в позицию, вытянув руку с мечом…
— Стойте! — раздался издалека слабый возглас.
Слуги замедлили бег.
— Стойте! — Задыхаясь и расталкивая толпу, Шлавино протиснулся вперед.
Приблизившись, озабоченно оглядел обоих.
— Живы еще?
— Живыми мы не сдадимся, — коротко объяснил Бартоломеус. И сжал губы.
— Погоди, Безголовый, — Шлавино замахал руками. — Ты мне испортишь все приключение. В мои планы не входит тебя так быстро убивать. Давайте-ка по-хорошему — сдавайтесь живыми.
— Никогда! — ответили оба товарища, выставив мечи.
— Эк несговорчивые! А если я смогу вас убедить?
Бартоломеус недоверчиво прищурился. Вилли выпятил губу.
А граф обернулся:
— Рабэ!
