Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица (текст оригинала)
Алексей Иваныч замолчал. В классе стояла все та же напряженная тишина.
— Вот о чем я хотел с вами поговорить…— сказал Алексей Иваныч.— А теперь,— он повернулся к Борису Федоровичу,— прошу продолжать урок.
Он вышел из класса.
Генка стоял у своего мольберта и смотрел на Бориса Федоровича.
— Ты чего встал? — спросил Борис Федорович.
— Борис Федорович, — сказал Генка, — извините меня, я вас очень прошу.
— За что?{3}
— Это я подсказал Китову, извините меня.
— Ладно, — просто сказал Борис Федорович, — рисуй.— Потом посмотрел на Китова и добавил: — Значит, и киты на удочку попадаются.
И, усмехаясь в усы, Борис Федорович пошел по классу, рассматривая приколотые к мольбертам рисунки «классической лошади».
Глава 62
БАБУШКА И ТЕТЯ СОНЯ
Леля все же дала Мише бабушкин адрес. На другой день вечером Миша, Генка и Слава, направляясь к Лелиной бабушке, скользили по ледяным дорожкам, тянувшимся вдоль тротуаров Борисоглебского переулка.
Тихая пелена снежинок струилась в мутном свете редких фонарей. Голубые звезды висели в небе, Над зданием Моссельпрома, выкрашенным в белые и синие полосы, вспыхивала и гасла, пробегая по буквам, электрическая реклама: «Нигде кроме, как в Моссельпроме».
Генка, как обычно за последнее время, был на коньках, прикрепленных к валенкам веревками, затянутыми деревянными палочками. Его старенькое пальтишко было расстегнуто, уши буденовки болтались на плечах.
— Что за безобразие! — негодовал Генка. — Раньше только улицы песком посыпали, а теперь уж до переулков добрались! Жалко им, если человек прокатится. Видно, только на катке придется кататься. Эх, жалко — нет у меня «норвежек», а то бы я показал Юрке Стоцкому, какой он чемпион…
Они подошли к небольшому деревянному домику.
— Всем идти неудобно, — сказал Миша. — Я пойду один, а вы дожидайтесь меня здесь.
По темной, скрипучей лестнице с шатающимися перилами Миша ощупью добрался до второго этажа и зажег спичку. В глубине заваленной всякой рухлядью площадки виднелась дверь с оборванной клеенкой и болтающейся тесьмой. Миша осторожно постучал.
— Ногами стучите, — раздался в темноте голос поднимавшегося по лестнице человека.— Старухи-то глухие, ногами стучите.
Миша загрохотал по двери ногами. За дверью послышались шаги. Женский голос спросил:
— Кто там?
— К Подволоцким! — крикнул Миша.
— Кто такие?
— От Лели Подволоцкой.
— Подождите, ключ найду.
Шаги удалились. Минут через пять они снова раздались за дверью. В замке заскрежетал ключ. Он скрежетал очень долго, и наконец дверь открылась.
Натыкаясь на какие-то вещи, Миша шел вслед за женщиной. Он ее не видел, только слышал шаркающие шаги и голос, бормотавший: «Осторожно, не споткнитесь, осторожно», как будто он мог что-нибудь видеть в совершенно темном коридоре.
Женщина открыла дверь и впустила Мишу в комнату. Тусклая лампочка освещала столик и разложенные на нем карты. За пасьянсом сидела бабушка Подволоцкая, а тетя Соня вошла вслед за Мишей. Это она открывала ему дверь.
Миша огляделся. Комната была похожа на мебельный магазин. В полном беспорядке стояли здесь шкафы, столы, тумбочки, кресла, сундуки. В углу виднелись округлые контуры рояля. Через всю комнату от железной печи тянулись к окну трубы, подвешенные на проволоке к потолку. На полу валялась картофельная шелуха. В углу облезлая щетка прикрывала кучу мусора, того мусора, который всё собираются, но никак не соберутся вынести. Возле двери стоял рукомойник, и под ним — переполненное ведро.
— Проходите, молодой человек,— сказала бабушка и отвернулась к картам. Края ее потертого бархатного салопа лежали на полу. — Проходите. За беспорядок извините — теснота. — Она задумалась над картами.— От холода спасаемся. (Пауза и шелест карт.) Вот и перебрались в одну комнату: дровишки нынче кусаются…
— Мама, — перебила ее тетя Соня, взявшись за ручку ведра с явным намерением его вынести, — не успел человек войти, а вы уже о дровах!
— Соня, не перечь,— ответила бабушка, не отрывая глаз от карт.— Ты положила на место ключ?
— Положила. Только вы, ради бога, его не трогайте.— Тетя Соня опустила ведро, видимо прикидывая, можно ли его еще наполнить.
— Куда ты его положила?
— В буфет, — нетерпеливо ответила тетя Соня.
— Уж и слова сказать нельзя! — Бабушка смешала карты и начала их снова раскладывать.— Постыдилась бы — чужой человек в доме.
Потом бабушка обратилась к Мише:
— Садитесь, — она показала на стул,— только осторожнее садитесь. Беда со стульями. Столяр деньги взял, а толком не сделал. Кругом, знаете, мошенники… Приходит мужчина, прилично одет — хочет купить трюмо. Я прошу десять миллионов, а он дает пятнадцать рублей. И смеется. Каково? — Старушка переложила карты. — Каково? Я ему говорю: «Знаете, милостивый государь, когда миллионы ввели, я год не верила и по твердому рублю вещи продавала, а теперь уж извините, миллионы, так миллионы…»
— Мама, — опять прервала ее тетя Соня, все еще в нерешительности стоявшая у ведра, — кому интересно слушать ваши басни? Спросили бы, зачем человек пришел.
— Соня, не перечь,— нетерпеливо ответила бабушка.— Вы, наверно, от Абросимовых? — обратилась она к Мише.
— Нет, я…
— Значит, от Повздоровых?
— Нет, я…
— От Захлоповых?
— Я от вашей внучки Лели. Скажите: вы знали Владимира… Владимировича Терентьева? — одним духом выпалил Миша.
Глава 63
ПИСЬМА
— Как вы сказали? — переспросила старуха. Миша медленно повторил:
— Не знали ли вы Владимира Владимировича Терентьева, офицера флота? Он учился в академии у вашего мужа, адмирала Подволоцкого.
— Терентьев, Владимир Владимирович? — Старушка задумалась. — Нет, не знавала такого.
— Как же вы не помните, мама! — сказала тетя Соня. Она уже подняла ведро и теперь, вмешавшись в разговор, поставила его обратно. От этого помои еще больше расплескались.— Это несчастный Вольдемар, муж Ксении.
— Ах! — Старушка всплеснула руками. — Ах, Вольдемар! Боже мой! Ксения! — Она подняла глаза к потолку и говорила нараспев: — Вольдемар! Ксения! Боже мой! Несчастный Вольдемар… — Она повернулась к Мише и неожиданно спокойным голосом добавила: — Да, но он погиб.
— Меня интересует судьба его семьи. — Что же, — старушка вздохнула, — знавала я Вольдемара. И супругу его, Ксению Сигизмундовну, тоже знавала. Только давно это было.
— Простите, — Миша встал, — как вы назвали его жену?
— Ксения Сигизмундовна.
— Сигизмундовна?
— Да, Ксения Сигизмундовна. Красавица женщина,— затараторила старушка, — красавица, картина!..
— Ее брата вы не знали? — спросил Миша.
— Как же, — с пафосом ответила старушка, — Валерий Никитский! Блестящий офицер. Красавец. Он тоже погиб на войне. — Она вздохнула. — Всех знавала, да ушло это время. Мамашу Владимира Владимировича, эту самую Терентьеву… как, бишь, ее… Марию Гавриловну, скажу по правде{4}, я недолюбливала. Из простых… Впрочем, нынче простые в моде…
— Вы не знаете, где они теперь? — спросил Миша.
— Не знаю, не знаю. — Старушка отрицательно покачала головой.— Вся их семья странная, загадочная. Какие-то тайны, предания, кошмары…
— Возможно, вы знаете их прежний адрес?
— В Петербурге жили, а адрес не помню.
— Адрес можно узнать,— сказала вдруг тетя Соня. Она стояла у самой двери с ведром в руках.— На его письмах к папе есть обратный адрес. Но разве в таком хаосе что-нибудь найдешь!
— Я вас очень прошу, — сказал Миша, переводя умоляющий взгляд с бабушки на тетю Соню и с тети Сони на бабушку. Знаете, родственник, пропал без вести… — Он вскочил со стула: — Только скажите, что надо сделать. Я вас очень прошу.
— Найди ему, Соня, найди, — благосклонно проговорила бабушка, снова принимаясь за карты.
Тетя Соня колебалась, но представившаяся возможность отложить выливание помоев взяла, видимо, верх. Она поставила ведро обратно в лужу и начала указывать Мише, что надо делать. Он передвинул шкаф, комод, влез на рояль, вытащил ящик, за ним корзину. Тетя Соня нагнулась над корзиной и вытащила из груды бумаг пакет, на котором потускневшими от времени буквами было написано: «От В. В. Терентьева».
— Большое спасибо, — сказал Миша, задвигая обратно корзину и надевая шапку,— большое спасибо!
— Пожалуйста, молодой человек, пожалуйста, — сказала бабушка, не отрывая глаз от карт. — Заходите к нам. До свиданья.
Сжимая в кармане пакет с письмами, Миша выскочил на улицу, к дожидавшимся его ребятам.