Роман Грачёв - Томка и рассвет мертвецов
Я вздохнул. Пошлепал губами. Покрутился на стуле. Оба главных фигуранта моей мистической истории покинули сцену в декабре, хоть и по-разному. Исчезновение Коршунова косвенно подтверждали и слова Стаса Комарина, который не видел его с той самой попойки в грузинском ресторане. Может, попытаться выйти на второго собутыльника Ястреба, пившего с ними в тот вечер? Как там его?
Не успел я задать Петру вопрос, как зазвонил телефон.
— Я вспомнил твоего камикадзе, — сообщил Николаев. — Он гнал как сумасшедший на очень скользкой дороге, будто шел на верную смерть.
— Самоубийца, что ли?
— Была такая версия. Парни, которые работали на месте, предположили, что парень мог покончить собой таким эффектным способом.
— Он был пьян?
— Старик, он обуглился к приезду бригады настолько, что пришлось собирать фрагменты ложечкой от мороженого. Обгорела вообще вся машина, остались только рамы салона и платформа. Насколько я помню, даже над установлением его личности особо не парились. Пробили по уцелевшим номерам, сообщили родственникам, сляпали опознание — и все дела.
— Кто-нибудь видел момент столкновения?
— Первый очевидец сообщил уже о полыхавшей «девятке», так что свидетелей самого столкновения не нашли.
Зеваки, которые экипаж вызвали, даже не пытались тушить, потому что вспыхнула тачка, судя по всему, моментально. Картину восстанавливали уже по следам. Скорость была что-то около ста тридцати — для декабрьского гололеда и на таком повороте это атас. На асфальте не осталось никаких свидетельств того, что парень пытался удержать машину, затормозить или хотя бы вписаться в поворот. Он шел ровно прямо, как будто даже держал руль. Буквально взлетел с дороги, и прямой наводкой — в дерево!
— А что странного ты нашел в этой аварии?
— Как тебе сказать… Ее очевидность. Ребята рассказывали, слишком она какая-то… картинная, что ли, киногеничная. Как будто в кустах стояли камеры и снимали для какого-нибудь боевика. Если бы не труп, вполне можно было бы представить, что это было кино.
— Ты пришлешь мне бумажки?
— Не наглей.
— Я же прошу только копии.
— Тогда мне уже можно выбирать ресторан? — хмыкнул напоследок Николаев, но я не успел ответить по существу, потому что в ухе у меня раздался сигнал параллельного звонка. Я взглянул на дисплей телефона…
… и тут же поспешил свернуть разговор со старым другом из ГИБДД.
— Сережка, прости меня, Христа ради, я переключусь на очень важный звонок!!!
— Что у тебя может быть важнее меня сейчас?!
— Долго объяснять! Все, целую, дорогой!
Получилось довольно грубо, и, боюсь, Сережка опять на меня обиделся. Не удивлюсь, если он выберет очень дорогой ресторан.
— Алло! — прокричал я в трубку новому абоненту.
— Вы все еще хотите знать, что происходит? — вкрадчивым голосом поинтересовался Кочубеев.
— Даже кушать не могу!
Он хмыкнул.
— Тогда сегодня в восемь на старом песчаном карьере у Преображенского кладбища. Знаете такой?
— А ближе никак? Боевиков насмотрелся?
— Будем спорить?
— Нет!!! Все годится, в восемь на карьере!
— Хорошо. Захватите видео.
— Какое еще…?
Но он уже бросил трубку, а в ближайшие полминуты, пока я пытался вновь набрать его, вообще отрубил аппарат.
Разумеется, я понял, что он имел в виду видео-компромат, обнаруженный мной в посмертной коробке Рожкова. Отсюда я мог сделать только один вывод: теплый прием на песчаном карьере меня не ждет.
Я нажал кнопку внутренней связи.
— Петь, ты тут?
— Ясень пень.
— Вызови Стадухина. Отмени все его дела и прикрепи ко мне на весь вечер. С транспортом.
— По двойной ставке?
— Возможно.
Я подкатил на своем стуле к сейфу, стоящему в углу, набрал шифр, крутанул ручку и потянул на себя дверцу. В темном углу нижней полки покоился мой старый добрый друг Макаров. По статусу мне не положено иметь огнестрельное оружие, но, друзья мои, положа руку на сердце, скажите, что у нас в стране работает как должно? За всю свою частную карьеру мне ни разу не приходилось использовать пистолет по назначению — я даже в воздух не стрелял, лишь маячил им перед носом с обязательным предохранителем — но я никогда с ним не расстанусь, даже не просите. Надеюсь, мне и не придется его применять, но с ним как-то спокойнее. Бывших оперов не бывает.
Когда я вынимал кобуру с оружием из сейфа, в кабинет без стука вошел Петр. Он тут же присвистнул:
— Все так серьезно?
Я с грохотом положил пушку на стол.
— Черт его знает. Мне только что назначили стрелку на заброшенном карьере.
Брови Петра поползли вверх.
— Может, к Стадухину добавить еще кого-нибудь? Двоих из ларца, одинаковых с лица, не?
— Пока не надо. Скажи Сашке, чтобы подъехал к моему дому часам к семи. И объясни ему… чтобы был готов.
Петя постоял еще немного на пороге, посмотрел, как я вынимаю пистолет из кобуры и проверяю боезапас.
— Завещание написал?
Я эффектным жестом вогнал магазин в рукоятку, поставил на предохранитель, приложил ствол к лицу и прохрипел, как один из любимых дочкиных трансформеров:
— Чувствуешь дрожь в коленках?!
— Скорее, сырость между ног. Я звоню Стрельникову. Боюсь, ты в своей любви к ходячим мертвецам обезглавишь наше успешное предприятие.
И он вышел. Даже не стал выслушивать мои успокоительные речи.
Возможно, он прав. Детективное агентство «Данилов» никогда сознательно не связывалось с делами, для завершения которых требовалось расчехлять настоящее огнестрельное оружие. Мы убежденные пацифисты.
Но жизнь не всегда интересуется нашим мнением, не правда ли?
Генерал песчаного карьера
Да, родная, я опять взял работу на дом. Вот такая у меня работа! Я мог бы трудиться на заводе, вкручивать болтики, выпиливать лобзиком дощечки или сидеть на кассе продуктового магазина, как ты любишь. Я знаю, любая женщина (а ты ведь у меня пусть еще очень маленькая, но женщина) мечтает, чтобы ее мужчина был всегда рядом или хотя бы мчался по первому зову, как английский дворецкий на звон колокольчика.
Но так не бывает, малыш. Потому мы и мужчины. Нас вечно нет рядом, когда мы нужны, потому что мы заняты тем, чтобы нашим женщинам было хорошо. И я, доченька, к твоему великому сожалению, не кассир супермаркета, не жестянщик, не автослесарь, не плотник и не любой другой вменяемый парень с нормированным рабочим днем и стабильным окладом. Придется тебе с этим мириться, а я обещаю со своей стороны беречь себя…
Думаете, все эти слова возымели свое действие? Нисколько. Томка даже не стала меня слушать и прервала уже на втором пламенном предложении.
— Пап, вот всегда так!
— Неправда. Не всегда. Вчера мы с тобой, например, гуляли по городу. Могу я сегодняшний вечер посвятить своей работе?
— Ты только работу свою любишь!
Она сложила ручки на груди, надула губы и пересела на бревне спиной к отцу. Это означало, что она разговаривать более не желает.
— Вот так, значит…
Конечно, Томка менялась. Всем нам хочется, чтобы ребятишки остановились в своем развитии. То есть не совсем чтобы остановились, но, грубо говоря, пусть им всегда будет шесть и это «сюсю» никогда не прекращается. Но они все равно взрослеют и начинают предъявлять справедливые претензии.
— Антон, иди спокойно работай, — сказала Олеся. — Мы найдем себе занятия.
— Олесь, мне неудобно. Один очень странный тип назначил мне встречу, от которой я не могу отказаться.
— Я помню, кем ты работаешь.
Она взяла меня за локоть, отвела в сторонку. Мы остановились в паре шагов от выхода с участка, за зеленой изгородью.
— Антон… — Олеся посмотрела на меня очень нежно. Я не знал, куда девать глаза.
— Да?
— Пожалуйста, береги себя.
— Да ладно, что ты. — Я смутился.
— Ничего не «ладно». Я все помню.
Тут я вообще покраснел и готов был провалиться сквозь землю. Действительно, совсем недавно и Олеся, и ее сын невольно стали полноценными участниками моих «производственных неприятностей», и этого мне не искупить до конца дней.
— Олесь, тут другой случай, поэтому я и оставляю Томку на тебя. Просто ее бабушка опять в отъезде. Бывшую заслуженную учительницу вечно куда-то таскают, сама понимаешь.
— Понимаю.
Она быстро огляделась вокруг и приблизилась ко мне на очень короткое расстояние. Положила обе своих руки на мои плечи.
— Антон, пожалуйста, будь осторожен. Ты нам нужен.
— Нам?
— И мне… мне тоже… очень нужен. — Она улыбнулась. — Мы же так и не закончили разговор, правда?
— Да, точно.
— Я с Томкой сегодня посижу, ты возвращайся, как закончишь свои дела, и мы поговорим, хорошо? Если, конечно, ты будешь в настроении говорить об этом.
