Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
— А мы вас из духовки! — ответил Мишка.
— Струсили! Струсили! — закричали со всех сторон.
— Беляки! Офицерье! — выкрикивали из середины круга Колька тетки Татьянин, Борька конопатый и прочая мелюзга.
— Это вы беляки! Надо честный бой! — отвечали им из противоположной армии. — Камни схватили!
— Мы могли бы сразу вас перебить! — заверил Васька Малыга Мишку.
— А кишка не тонка? — уточнил Мишка.
— И скамейки мы сами вам отдали! — снял со своих односельчан последнее пятно позора Никита.
— Дайте мне! Дайте мне! Дайте я скажу! — давно уже, хватая всех за руки, орал Владька. — Давайте переговоры! Дайте я скажу!
Его сначала не хотели слушать, потом, когда обзывать друг друга стало уже нечем, все по одному начали стихать и наконец прислушались.
— Кто чапаевцы, а кто беляки — надо выяснить честно! — сказал Владька. Рагозинцы опустили палки. — У себя дома из-за угла и мы можем налететь! Давайте встретимся днем! На равных! Кто победит — те чапаевцы!
— Ха! — сказал Малыга. — Если на равных — от вас перья полетят!
— Куда бежать будете? — поддержали его рагозинцы.
— А может, трусите?! — обрадовался Мишка.
И снова поднялся галдеж. Таким образом переговоры тянулись около часа.
Петька, на время забыв о своей исключительности, оттеснил от переговоров Владьку и тоже подключился к спору.
Неожиданная словоохотливость путешественника так удивила всех, что переговоры сразу пошли быстрее.
Наконец главные условия завтрашней встречи были обговорены. Двадцать человек на двадцать человек должны встретиться на нейтральной территории. Единственно таковой был остров на Стерле. Подробности сражения обговариваются завтра.
Корабли сожжены, переговоры затягиваются
Ни о зеленом флаге, ни о черном с костями, понятно, не могло быть и речи: чапаевцы должны выступать под красным флагом. Владька взялся найти красной материи, и утром белоглинцы убедились, что слово свое Владька сдержал.
В десять часов отряды противников выстроились на берегах Стерли. Рагозинцы были тоже с красным флагом и первыми перешли на остров.
Тогда белоглинцы воткнули свой флаг в землю и оставили его под охраной голопузой команды во главе с Борькой конопатым. Последним из двадцати белоглинцев на остров ступил Никита и со словами «Сжигаем корабли!..» сбросил жердочки мостков на воду. Афоризмами Никиты можно было пруд прудить. Течение подхватило жердочки и унесло. Рагозинцы не поняли еш маневра. Лишь когда в молчании, предшествующем новым переговорам, Никита спросил: «Оставляете для отступления?» — рагозинцы сразу кинулись к своим жердочкам и тоже спустили их по течению.
— Выдвигайте парламентария! — объявил Никита и сам отошел, уступая место рыжему Владьке.
А Никита и Петька сели позади Владьки и, достав свои свистульки, стали переговариваться между собой. Эту мысль, как бы невзначай, подал им Мишка. Перед лицом общего противника белоглинцы явно гордились тем, что в их рядах есть загадочные путешественники. И рагозинцы — как ни скрывали это — завидовали противнику. Их уважение к Никите и Петьке возросло еще больше, когда путешественники, не глядя ни на кого, стали коротко пересвистываться между собой и кивать головами в ответ, хмуриться, оглядываться на берег, как бы при помощи свистков обсуждая сразу все: и предстоящий бой, и возможности тайных резервов…
А Петька свистел: «Мишке надо дать по шее», Никита кивал головой, отвечал: «В штаб!» Петька хмурился и разражался в ответ целой речью: «Тревога: Молчи. Разберемся потом. Время обедать».
Рагозинцы выдвинули в парламентеры вездесущего Ваську Малыгу.
Владька потребовал — всем вывернуть карманы, чтобы доказать, что бой будет честным, никакого оружия никто с собой не принес.
В кармане у Кольки тетки Татьянина оказалась деревяшка, и рагозинцы взорвались торжествующей, бурной — минут на десять — руганью. Лишь после того, как выяснилось, что это всего-навсего светящаяся гнилушка, лишь после того, как ее раскрошили в прах, опять все успокоились.
Колька сидел виноватый. Ему достался самый левый фланг отряда. И если бы не сожженные корабли, его заменили бы кем-нибудь из резерва конопатых.
Парламентерам надо было сойтись раньше, чтобы враждующие стороны не слышали их, а теперь в каждом новом пункте обсуждений обязательно принимали участие все сорок человек, и солнце уже поднялось в зенит, а программа боя еще не была разработана до конца.
Сошлись на том, что для начала схватятся по одному представителю от каждой стороны, как во время Мамаева побоища. После этого побежденный выбывает из дальнейших событий и отправляется на свой берег.
Тогда сходятся все: девятнадцать на двадцать. Кулаки не применять. Только борьба. Подножки запрещаются. Прижатый на обе лопатки к земле считается побежденным и тоже выбывает из дальнейшего сражения.
Но тут опять заскандалили все. Можно ли «выворачиваться»? Или как упал — так уже и побежденный? А ведь есть даже такой прием, что сначала надо упасть, а потом кинуть противника через себя!
За право «вывернуться» и «кинуть» особенно рьяно выступала вся мелюзга, рассчитывавшая больше на то, чтобы вывернуться из-под противника, чем кинуть его…
Пришли к соглашению, что все замирают по сигналу, и тот, кто оказывается в это время на лопатках, — выбывает.
Оставалось неясным, кто же будет подавать сигнал и определять, на лопатках ты или не на лопатках.
Владька предложил свои услуги, но их отвергли, чуть не избив Владьку тут же — вопреки предыдущим условиям.
Решено было, что судить должен нейтральный человек — как можно из наиболее дальних краев.
Направили в Туринку делегацию из Борьки конопатого и его одногодка рагозинца Васьки. Петька разрешил им взять свою долбленку.
Послы возвратились только через полтора часа. У рагозинского Васьки засохла кровь под носом. У Борьки конопатого была окончательно разорвана резинка на трусах. Следом за ними появились на горизонте судьи в количестве двадцати с лишним человек.
В ожидании боя противники демонстрировали свою силу и ловкость: кувыркались через голову, ходили на руках, боксировали в воздух и уже устали. Надо было начинать. Но судьи, увидев флаги, заявили, что они тоже должны быть с флагом и что поэтому они отправят несколько человек в Туринку, за знаменами.
С трудом доказали им, что судьи должны иметь нейтральный флаг, и туринцы, успокоившись наконец, привязали на палку белую майку.
Стерляево побоище
Главным судьей был избран Серега туринский — кандидатура не из самых лучших, но из самых нейтральных и самых крепких туринцев.
Петька дал ему «с возвратом» свисток, и Серега длинным сигналом на четырех дырках возвестил о начале побоища.
В рядах противников наметилось кратковременное замешательство.
До сигнала как будто ни у кого не было сомнений, что для начала должны сойтись самые сильные, и глаза противников разом обратились на правые фланги, где у белоглинцев к этому времени стояли Петька, Мишка, Никита, Владька, а у рагозинцев — Васька Малыга, Славка белобрысый и прочие. Петька с Малыгой уже сделали движение навстречу друг другу, как по рядам шелестнул ропот, и взгляды противников начали перемещаться от крайних правых флангов все дальше и дальше, пока не остановились на крайних левых.
Перемена в мыслях противников была неожиданной, на закономерной. Никто не сомневался в силе своих сильнейших, но сбрасывать со счета слепой случай нельзя было. И один шанс из ста — лишиться перед генеральным сражением лидера — поколебал противников.
Колька тетки Татьянин покраснел весь от ошеломляющего и неожиданно единодушного доверия.
— Давай! — скомандовал Никита.
А по берегам Стерли уже волновались, кричали болельщики. В основном девчонки. Оставленные дома нянчить мелюзгу — пришли с мелюзгой, обязанные пасти коз — пришли с козами… И крики болельщиц перемежались гусиным гоготом, вяканьем младенцев, собачьим визгом, блеянием коз, мычанием…
С рагозинской стороны вышел Колькин одногодок-левофланговый Венька Рагозин, и когда зачинатели побоища остановились друг против друга, Петька уголком глаза приметил на берегу Светку. И только теперь пожалел, что не вышел сразу вперед и не сразился с Малыгой…
Серега опять просигналил:
— Начали!
Колька и Венька боролись минут сорок. Но ответственность, возложенная на них, удесятеряла силы обоих, и ни один не мог прижать другого к траве. Они то катались, быстро-быстро сменяя друг друга наверху, то кружились волчком на одном месте… А судья бегал вокруг них и не мог засечь мгновения, когда без протеста с обеих сторон было бы можно определить победителя.
