Юрий Коваль - Пять похищенных монахов. Приключения Васи Куролесова
Все эти мысли слегка успокоили Похитителя, он отер слезы, выскочил из канавы на шоссе.
Вернувшись в этот день домой, Похититель достал «Краткую опись» и записал:
«Сегодня пережил тяжелое душевное потрясение. Температура моего тела — 37 и 2. Решить взять в руки штурвал своей жизни и начать новую, совсем новую жизнь, потому что влачить старую больше нету сил».
Одинокий голубь
Наш двор — колодец. И в колодце этом рано начинался вечер, потому что солнечные лучи не могли проникнуть внутрь двора. Они натыкались на пятиэтажные стены, и только буфет, стоящий на крыше, да верхушка американского клена были освещены.
Бабушка Волк сидела, как всегда, под американским кленом и, когда мы вышли во двор, сказала:
— Хочешь, Крендель, я тебе шифоньер отдам?
— Конечно, чего там! — крикнул дядя Сюва. — Бери шифоньер, Крендель, купишь новых голубей. А сейчас сыграй что-нибудь, душа просит. Воскресенье ведь.
Крендель вынул из кармана гармонику, безвольно дунул в лады — жалобный, щемящий, печалящий душу звук выполз из нее и поник в нижних ветках американского клена. Дядя Сюва нахмурился.
— Ладно, Крендель, — сказал он. — Подкину тебе трояк на голубей.
— «Трояк»! — встряла Райка. — Взялся давать — давай, а то — «трояк»!
— Откуда у меня больше? — обиделся дядя Сюва. — Сама знаешь, какая у меня пенсия. Даже телевизора нет.
— На лимонад хватает, — сказала Райка. — Только об своем роту и думаешь. Я бы Кренделю и пятерку дала, если б он много не воображал.
— Эх, — сказала бабушка Волк, — сейчас бы селедочки баночной.
— Да что ж вы, бабушка! — крикнул дядя Сюва. — Сегодня на Таганке селедку давали. С красными глазами.
— С красными всю разобрали! — крикнула сверху тетя Паня. — Осталась только с голубыми!
— Люблю красноглазку, — сказала бабушка Волк.
— И правильно, — заметил дядя Сюва. — Если у селедки красный глаз, значит, она посолена как надо, а если голубой — пересол.
— Слазим на голубятню, — сказал Крендель, убирая гармошку в карман. — Поглядим, может еще след найдем. А что? Так бывает.
По пожарной лестнице через чердак вылезли мы на крышу. Крендель стал шарить вокруг голубятни, а я и не искал никаких следов, а я давно понял, что все эти поиски ни к чему. И Крендель чувствовал это, но поиски как-то успокаивали. Конечно, он переживал все сильней меня, но и он, в конце концов, понимал, что не так уж велика беда, бывают в жизни печали пострашней.
— Если б это были не голуби, а телевизор, я бы и не волновался, — сказал Крендель. — Но голуби-то живые, сам понимаешь.
— Еще бы, — сказал я.
— И летают, — добавил Крендель, глянув в пустое небо.
С крыши нашей не было видно так далеко, как с кармановского мостика, но все-таки мы видели почти всю Москву. Серые шпили высотных домов. Ново-Спасский, Андроньевский и, конечно, весь наш Зонточный переулок лежал под нами. Рыбами плавали по крышам предзакатные блики, соскальзывая вниз, ныряли на дно переулка.
Как огромный зонт, с одной стороны пасмурный, с другой — ослепительный, стояло небо над Зонточным переулком. Вдали, у Крутицкого теремка, кто-то гонял голубей, и они совершали по небу широкий круг от Москвы-реки до Крестьянской заставы.
— Чьи это голуби?… — задумался Крендель, стараясь по манере полета угадать, кому принадлежит стая. — Широконосовы… — ответил он сам себе. — А это чей?
Одинокий голубь шел по небу и был еще далеко от нас, над Вековой улицей. Светлой точкой, иголочным ушком светился он в огромном небе.
— Одинокий, — печально сказал Крендель.
Да, бывают такие — одинокие голуби. Не дикие, не домашние. Хоть и вывелись они в городе, на голубятне, а все равно летают и живут одиноко — ни к сизарям не могут пристать, ни к витютням, ни к домашним стаям. Что-то в них есть такое, от чего они мучаются всю жизнь. Тянет дикая стая, но и от дома, от города, где родились, не могут они оторваться. Так и мечутся меж теплым городом и дальними лесами.
«Вот так же и я, — думал в это время совсем нами позабытый жилец Николай Эхо. Он стоял у окна в двадцать девятой квартире и тоже глядел на одинокого голубя. — Вот так же и я, — думал он. — Такой же одинокий голубь — летаю, парю, порхаю, а что толку?»
Жилец перегнулся через подоконник и глядел то на одинокого голубя, то на окна Райки Пауковой. Глаза его отчего-то покраснели, и сердце билось мягкими толчками.
«Куда ты летишь, мой пернатый друг?!» — хотелось крикнуть Жильцу, но он удержался.
Одинокий голубь обошел Крестьянскую заставу, далеко вверху, очень высоко пролетел над Широконосовой стаей и вдруг остановился в воздухе, сложил крылья и вниз головой стал падать на землю.
Перекувыркнувшись пятнадцать раз, он раскрыл крылья и мягко опустился на резную буфетную верхушку.
Почта похитителя
День неумолимо клонился к вечеру. Солнце утопало в оврагах за дальними кооперативными домами. Закатные полосы бродили по стенам Похитителевой квартиры, по мертвым еще экранам телевизоров, по глянцевым лицам киноактрис.
Похититель сидел в кресле, держа в руках журнал. Он разглядывал в журнале две картинки, на вид совершенно одинаковые. На одной был нарисован барсук, и на другой — барсук. Под барсуками было напечатано мелким шрифтом: «Найдите на этих картинках шестнадцать различий».
Прицеливаясь взглядом то в одного барсука, то в другого, Похититель искал различия.
«Ага, — думал он, — у этого барсука две ноги, а у этого три. Вот вам и различие».
Довольно скоро Похититель справился с этим нехитрым делом и вдруг неожиданно для себя обнаружил семнадцатое.
«Что за чертовщина! — подумал Похититель и принялся раздраженно подсчитывать различия, загибая пальцы. — Так точно — семнадцать!»
Похититель отбросил журнал, достал лист бумаги и ручку. Он решил немедленно написать письмо в редакцию и обругать сотрудников покрепче. Некоторое время сидел он задумавшись. Хотелось сразу же, с первой строчки, уязвить редакцию, но ничего особо хлесткого он придумать не мог и начал так:
«Дорогие товарищи! Недавно я смотрел тут на ваших барсуков…»
Похититель остановился, перевел дух и только хотел сильней нажать на перо, как вдруг раздался звонок в дверь.
Похититель на цыпочках подошел к двери, заглянул в щель, но ничего определенного не увидел. За дверью что-то чернелось, а что именно, он не мог понять.
— Кто там? — аккуратно спросил Похититель.
— Почта, — ответили за дверью.
Похититель отворил, принял от почтальона заказное письмо, расписавшись в синей почтовой книге.
Вернулся в комнату, неторопливо распечатал конверт, достал письмо и только лишь глянул на него, побледнел совершенно смертельным образом. На листе было изображено следующее:
От ужаса Похититель немедленно сунул письмо в рот и стал его жевать, потом вынул и снова перечитал. Письмо было, конечно, от Мони Кожаного и читалось так: «Меня раскололи Скорей бодай телевизоры И рви когти».
Содержание письма настолько потрясло Похитителя, что он чуть было не стал бодать телевизоры, совершенно забыв, что «бодай» на Монином языке «продавай». Потрясающим, на наш взгляд, было не только содержание письма, но и тот факт, что письмо отослано было из Карманова два часа назад и за эти два часа успело доехать до Похитителя. Кармановская почта, так же как и милиция, работала поистине великолепно. Удивительным было и то, как Моня сумел написать, зашифровать и отослать письмо, находясь на допросе.
Не зная, что делать, Похититель схватил журнал и снова глянул на барсуков. Мозг его в этот момент работал так блестяще, что обнаружил восемнадцатое различие.
С яростью отбросив журнал, Похититель замер, схватился за грудь. Он почувствовал, что в душе его рухнула гора.
«Гора! — в ужасе подумал он. — Рухнула гора!»
Похититель давно замечал, что в душе у него есть какие-то горы. Вроде даже целый горный хребет. Они помогали жить, укрепляли душу и хоть рушились время от времени, но в целом хребет был крепок. А тут рухнула огромная гора типа Эверест. Обломки ее завалили сердце, которое вдруг совершенно перестало биться.
«Вот как, оказывается, умирают, — подумал Похититель, судорожно пытаясь найти свой пульс. Пульса не было. — А сердце? Бьется или нет?»
Сердце не билось и совершенно не прощупывалось. В отчаянии Похититель каким-то образом вывернул голову и прижал ухо к собственной груди. Сердце стояло на месте, не шевелясь. Оно совершенно не билось, и тем не менее Похититель был жив. Да, это было настоящее медицинское чудо: человек с небьющимся сердцем подошел к шифоньеру, достал веревку и принялся увязывать телевизоры.
