Евгений Шерстобитов - Акваланги на дне
– Валяй! Только помни!
– Учел! – весело крикнул Ромка и исчез за дверью.
Он спешил домой. Он боялся, что за это время съемки закончились и он не успеет встретить Оксану у калитки.
Торопливо пробежав по Октябрьской улице, мальчик свернул на Зеленую. До дома оставалось совсем немного. Вот уже двенадцатый дом прошел, шестнадцатый…
И тут от забора метнулась ему навстречу тень. Он невольно отпрянул. Перед ним стоял тот, ушастый и прыщеватый.
Ромка быстро оглянулся – где же дружки?
Дружки были на месте, они подходили со спины.
– Наконец-то, – сказал ушастый, – а то мы уже хотели уходить…
– Что надо?
Они сдвинулись вокруг, стали рядом. Резко пахнуло спиртным – ребята были пьяны.
– Идем с нами, – хрипло сказал ушастый.
«Ты с ними не задирайся», – приказывал полковник.
– Ну? – пьяно надвинулся второй, мордастый. – Уже испугался?
– Куда идти? – спросил Ромка настороженно.
– Куда надо, – ушастый показал вдоль Зеленой.
Ромка согласился.
– Только ненадолго.
– Ненадолго, ненадолго, – согласился мордастый.
Ромка решительно пошел вперед, куда показывал ушастый. Дружки пошли следом. Через несколько шагов третий сказал с пьяной разочарованностью:
– Разве мы бить его не будем?
– Молчи, – одернул его ушастый.
– Я молчу, – покорно согласился тот, – а что сказал лохматый?
Ромка вздрогнул. Вот, значит, как? Это их лохматый послал. Да, задали они ему задачу. А ведь все так просто было вначале: дошел до автобазы, шмыгнул в знакомом ему месте через забор – и пока, пижоны, счастливо оставаться, «ковбои»! Не мог же он поступить иначе, нельзя было ему задираться с ними, предупреждал ведь полковник.
А тут лохматый! Может, как раз к нему и ведут его дружки.
Ромка даже обрадовался этой мысли. Очень хорошо. Они встретятся, и лохматый успокоится, перестанет нервничать. Раз Марченко что-то испортил, Марченко и поможет исправить. «Очень хорошо, – думал Ромка, – что они дождались».
Они вышли за последние дома Зеленой, где в полной тишине и темноте угадывались недостроенные здания, пустые, огороженные для строительства участки. Прибрежное разрасталось, и Зеленая была одной из оживленных строительных площадок.
Ромка остановился. Дальше идти не хотелось, и он повернулся, чтобы спросить, но сказать ему не дали. Они набросились на него сразу втроем, упали и долго упорно возились в жесткой, колючей траве.
Их было трое, а он один. И они, конечно, взяли верх. Он лежал, уткнувшись в землю лицом, ушастый сидел на ногах, мордастый держал скрученные сзади руки, а третий вытащил из кармана веревку.
– Да скорее ты… возишься, – ругался мордастый.
Наконец веревку распутали и стали связывать руки. Ромка и не сопротивлялся – решил выжидать.
Мордастый связал руки, но оборвать веревку не сумел.
– Нож не взяли, – выругался он. – Что делать? А, черт с ней…
И оставшейся веревкой он стал скручивать Ромку, переворачивая со спины на грудь и обратно. Обмотав так несколько раз и завязав на щиколотке узел, мордастый хрипло сказал:
– Все! Теперь не вырвется.
Они тащили его долго, спотыкаясь и падая. Тащили, клали на землю, чтобы передохнуть, потом снова тащили. Видно, что они знали, куда нести, шли безошибочно, не выбирая дороги и не сомневаясь.
Тащили и ругались между собой.
– И зачем нужно было, – хныкал третий, – теперь нам, знаете, что пришить могут?…
– Ничего, не бойсь! День полежит – кто узнает?
– А узнают?
– У, нытик! – замахнулся ушастый. – И чего ты с нами, Левка, увязался?
– Еще не поздно, Гоша, – сказал мордастый, – мы и его свяжем с этим, пусть полежат рядышком…
– Ребята, – захныкал Лева, – я же так, смехом… я с вами… Куда мне без вас?
– Заткнись! – оборвал его мордастый.
Они пошли молча. Несколько минут Ромка слышал лишь тяжелое дыхание, пыхтение да негромкую ругань.
Наконец остановились. Ромка никак не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, увидеть место. Вот его снова подняли, протащили через калитку и понесли к недостроенному дому. Втащили в проем двери, пронесли через комнату, впихнули еще в одни двери и, наконец, бросили на обломки кирпича и ракушечника.
– Приехали! – сказал ушастый. – Давайте, старики, покурим.
Молча, торопливо затягиваясь, покурили. Потом ушастый сказал, наклонясь над Ромкой:
– Вот что, рыбалка, запомни. Пожалели мы тебя… может, и зря, но пожалели.
– А лохматый велел кончить! – почему-то визгливо вскрикнул Лева.
– Сволочи, – заворочался Ромка, – подонки, пижоны. Ну, кончайте, кончайте!
– Заткнись, – пнул ногой мордастый.
– Дурачок, – спокойно продолжал ушастый, – ты думаешь, мы под ним ходим? Да? Что пили с ним, значит, нанялись? Да плевал я на лохматого, плевал. Понял? И Игорь плевал, это только вон у Левы коленки трясутся.
Лева обиделся, надул губы и заныл:
– Что коленки, что коленки? Вечно ты, Гошка…
– Заткнись, – потребовал Игорь.
А Гошка так же невозмутимо, нравоучительно продолжал:
– Ты полежи тут… Только не вздумай удрать – себя подведешь… И нас подведешь… Я слово дал. А мое слово, знаешь, какое твердое… И учти – мы тебя пожалели… Так что лежи и не пикай. Мы тебя завтра днем навестим, проведаем…
– Передачу принесем, – хихикнул Лева.
– Как днем? – удивился Игорь. – Лохматый велел к двенадцати на пляже быть, в бухту Тихую пойдем.
– Плевал я на него, – спокойно отозвался Гоша и повысил голос: – Плевал, понимаешь? Хочу – приду, хочу – нет, – и снова наклонился к Ромке. – Ты меня в столовке, знаешь, как обидел, да еще при девчонке… На всю жизнь… Я, знаешь, какой мстительный… Ты вот завтра здесь отдыхать будешь, а я ее в кино приглашу…
– На детский сеанс, – угодливо подхихикнул Лева.
– Думаешь, не пойдет? – спросил в упор.
– Уговорим, – заверил Игорь.
– А если сейчас прощение попросишь, – вдруг ушастый стал добрым, – только на коленях, так и быть, отпущу.
– А лохматый? – испугался Лева.
– Да плевал я на него, – взорвался Гоша, – слышал, плевал! Ты думаешь, он правду нам говорил? Выкуси! Врет – я же вижу… Только таких простачков и водить за нос… Что-то нужно от нас, вот и крутит, угощает…
– Ага, – трусливо согласился Лева, – что-то нужно. Адрес у меня взял, в блокнот записал, московский. Только, говорит, друзьям ни слова, писать, говорит, тебе буду…
– И долга, говорит, нету, – удивленно вставил Игорь. – Это, говорит, от чистого сердца…
– Ага, – обрадовался ушастый, – и вы учуяли? Я же говорю: задаром добрым не будешь.
Тут Ромка не выдержал, заворочался, напрягаясь, силясь растянуть веревку.
– Сволочи, – хрипло заговорил он. – Пижоны! Подонки продажные!
– Заткнись! – Мордастый ногой толкнул Ромку.
– Убью гада! – вскочил Лева и даже замахнулся. – Убью!
Гоша поднялся, сплюнул сигарету.
– Пошли! – сказал зло. – Он упрямый, я тоже… Пойдем, старики, топаем…
Съемки закончились в двенадцать ночи, и пока Оксану довезли до дома, было уже без четверти час.
Она удивилась, что Ромка не вышел навстречу. И еще больше удивилась темноте окон и тишине погруженного в сон дома. Только горела небольшая лампочка на веранде и тетя Сима читала за столом. Нет, она даже не читала, она спала, уткнувшись в раскрытую книгу.
Оксана шла к дому, и предчувствие какой-то беды охватило ее.
– Где Ромка? – спросила девочка у Жучки, неожиданно появившейся на ступеньках веранды.
Собака непонимающе смотрела на девочку и, повизгивая, прыгала, пытаясь лизнуть руки. Проснулась тетя Сима.
– Приехала наконец, – сказала удовлетворенно. – Сразу к умывальнику, грим смывать. Я теплую воду берегу.
– А где Ромка? – спросила настойчиво девочка. – Он разве не приходил?
– Откуда я знаю, – пожала плечами тетя, – спит, наверное, без задних ног…
«Спит? – она даже расстроилась. – А говорил, ждать будет».
Девочка на цыпочках прошла к двери его комнаты и прислушалась. Но все равно ничего не услышала и почему-то успокоилась.
«И пусть спит, – решила она, – он ведь устал».
– Ну где ты там? – шепотом позвала с веранды тетя. – Вода же остывает.
– Здесь я, здесь!
Она ужинала и все время одергивала тетю:
– Ну что вы так громко… спит же…
– Подумаешь, – отвечала тетя, – он спит. Все спят – и мать, и брат, и отец…
– Отец опять приехал?
– Опять.
– Так быстро? А Ромка тогда говорил, что на три недели…
– Не знаю, что говорил тебе твой Ромка, – сердито ответила тетя, – только ты ешь поскорей да на боковую… неужели еще не устала?
– Нет, – весело, беспечно отозвалась она, – ну, ни капельки. А правда, тетя, он у них хороший?
– Кто?
– Ну отец. Антон Силыч. И отчество мировецкое… Он знаете какой? – спросила и сама же ответила: – Как Ромка.
– Эх, – то ли вздохнула, то ли зевнула тетя. – Это Ромка такой, как отец…
