Валерий Гусев - Два дундука из сундука
– Больше всего мне катер жалко, – вздохнул Странник, заканчивая свой печальный рассказ. – Я его своими руками построил. И название красивое придумал: «Камелия», это цветок такой.
Лешка тут же взял быка за гора.
– Наш папа, – сказал он, – очень хороший полковник милиции. Он вот таких крокодилов ловит и сажает в клетку. Мы ему все расскажем, и он вам поможет.
– Ты добрый человек, – грустно улыбнулся Странник, – но еще очень молодой. Не хочу обижать вашего папу, но ты еще не знаешь, что даже очень хороший полковник милиции может не справиться с крокодилами.
– Не хочу вас обижать, – сказал я, – но наш папа справится. Он и не с такими делами справлялся.
– Ладно, добрые люди, – опять грустно улыбнулся Странник, – мне пора.
Он зашел в башню и вернулся с узелком, закинул его за спину, оглядел свой «замок» прощальным взглядом.
– Жалко ее покидать. Хорошее пристанище для бездомного.
– А вы не покидайте, – посоветовал Алешка. – Вы ее почините и живите себе в ней на здоровье.
– Хорошая мысль, – согласился Странник, – оживить эту башню. Разделить ее на этажи, встроить винтовую лестницу, окна пробить.
– Пушки в них высунуть, – подхватил Алешка. – И крокодилов из них стрелять.
– На это деньги нужны, малыш. А у меня их нет.
– Тогда у нас поживите, нам не жалко.
– Не сомневаюсь. – Странник, подобрав свою палку, вышел на тропу. В другой руке он держал закоптелый чайник, крышка которого грустно позвякивала при каждом шаге. – До встречи, добрые люди.
Мы долго смотрели ему вслед. Алешка о чем-то сосредоточенно, нахмурившись, думал.
Посидев немного у костра, пока он совсем не погас, мы забрались внутрь башни. И оказались как бы на дне огромного и глубокого каменного колодца. Задрав головы, мы смотрели вверх, где сквозь щели светилось солнце и синело небо. И мелькали силуэты птиц.
В башне пахло чем-то кислым, наверное, сохранился запах того самого коровьего корма. На земле валялся битый кирпич и всякие щепки, а у стены лежала куча старой соломы, на которой ночевал бедный Странник.
– Да, – задумчиво и загадочно произнес Алешка, – знатный замок может получиться.
Мы вышли из полусумрака башни в солнечный день и отправились домой. Деревню миновали без приключений. Магазинчик был закрыт на обед, и возле него никого не было. Молодежная тусовка куда-то рассосалась.
Дома Алешка с порога выкладывает папе всю эту историю. Папа слушает очень внимательно. Переспрашивает, уточняет.
– Как ты сказал? Крокодил? – Папа вскидывает голову. – А фамилию этого странника вы не догадались спросить? Жаль.
Он встает, берет свой мобильник и выходит из комнаты, на пороге оборачивается и говорит строго:
– Не подслушивать.
– Очень надо, – ворчит Алешка ему вслед. – И вообще, что-то наши правоохранительные полковники слабо стали работать. Крокодилы какие-то у нас развелись, а?
– А я в отпуске, – отрезает папа и захлопывает дверь.
Глава III
Таинственная находка
А пока мы отчаянно отдыхали: мама хлопотала по хозяйству, папа основное время проводил с книгой на диване, писатель Митёк днем на одном столе писал книгу, вечером на другом столе зачеркивал все написанное, а в промежутках между этими делами возился в сарае, где конструировал и воплощал новую оружейную модель – здоровенный танковый пулемет.
Сарай у него тоже был замечательный. Чего там только не было: старые покрышки и старая мебель, верстак, два станка, куча всяких инструментов, неисправный мотоцикл, банка со ржавыми гвоздями и картины на стенах. Ему подарил их его друг художник. Мама даже спросила: почему Митёк держит произведения живописи, да еще подарочные, в рабочем сарае?
– А я их боюсь, – признался Митёк.
Тут он, конечно, прав. И на меня обе эти картины плохо действовали. На одной были изображены мрачные темно-зеленые пятна, а другая была вся как завязанная узлом радуга. Жуткое впечатление!
Однако Лешка так не считал.
– Ничего вы не понимаете, – сказал он (мне даже показалось, что с обидой за художника). – Эти картинки изображают настроение. Одна – мрачную скуку во время долгого дождя, а другая – какую-нибудь неожиданную радость.
Митёк с удивлением взглянул на него.
– А ведь ты прав, – сказал он. – Эти картины так и называются: «Зеленая тоска» и «Беспричинная радость». – И он взглянул на Алешку с огромным уважением.
А мама только пожала плечами – иначе и быть не может. Мне иногда кажется, что она не только уважает Лешку, но и слегка его побаивается. Хотя наша мама – отважная женщина, она боится только лягушек.
В общем, все занимались своими делами. А мы с Алешкой весь день пропадали на реке. Купались, ловили рыбу, Алешка брал с собой этюдник и рисовал неоглядные дали. Он их называл «ненаглядными».
Река здесь была хорошая, довольно чистая, только сильно обмелела. И поэтому судоходства на ней почти не было. Только изредка брел какой-нибудь пароходик или катерок, и тогда в песчаный берег плескались волны.
Иногда к нам приходил писатель Митёк, садился с удочкой рядом с Алешкой и заглядывал через его плечо в этюдник. Хвалил:
– Здорово получается. Очень похоже. Особенно вот эта птица.
– Это не птица, это пенек на том берегу.
– Все равно здорово. – И Митёк выпускал клуб дыма. – А лучше всего, Лешк, брось ты это дело, пиши лучше книги.
– Больше платят? – деловито спросил Алешка, не отрываясь от работы.
– А я знаю? Не сравнивал. Но расходов меньше. Всего-то – ручка да бумага. А у тебя – краски, кисти, холсты всякие, картон. – Он подсек и выдернул рыбешку. – Отдадим ее твоей маме, она нам зажарит ее на обед.
– Не многовато будет? – спросил я, разглядывая уклейку с мизинец величиной.
– За ужином доедим, – сказал Алешка.
А по реке медленно, осторожно проплыл небольшой катер вроде речного трамвайчика, с красивым названием «Амелия». И когда я его прочел, что-то мелькнуло в моей памяти, но ненадолго.
На палубе катера никого не было, только в рубке торчала за стеклом голова рулевого в белой фуражке над круглым лицом.
Из кормового иллюминатора вдруг что-то вылетело и плюхнулось в воду, подняв сверкнувшие на солнце брызги.
– Хулиганы, – проворчал Митёк сквозь бороду. – Шпана. Засоряют реку.
Тут появилась мама и позвала нас обедать.
– Как улов? – спросила она. – На ужин хватит?
Митёк, покраснев, быстренько сбросил уклейку в реку. И признался:
– Улов? Улов необременительный.
После обеда вдруг зазвонил папин мобильник.
– Ну вот, – вздохнула мама, – кончился твой отпуск.
Оказалось, что звонил начальник местного УВД и просил папу помочь участковому разобраться на месте с каким-то хитрым делом.
– А где это? – спросил папа.
– Недалеко от вас. В Опенках.
– Хорошо, сейчас подъеду. – Он выключил телефон и спросил Митька: – Как твоя машина, на ходу?
– Иногда, – уклончиво ответил Митёк.
Они с папой распахнули ворота гаража и выкатили из него допотопную открытую машину.
– Первый советский джип, – гордо сказал Митёк. Он выгреб из машины охапку пустых бутылок и отнес их в сарай.
– И сколько ему стукнуло?
– В следующем году юбилей отметим. Шестьдесят лет.
– А он ездит? – спросила мама.
– Под горку, – сказал Митёк. – Туда доедем: в Опенки как раз вся дорога под горку.
– Тогда и я с вами, – решила мама. – Втроем будет легче его обратно в горку толкать.
Мама быстренько накрасила глаза и взяла хозяйственную сумку:
– Может, рыбки куплю к ужину.
Они уселись в машину, Митёк отпустил ручной тормоз. Машина скрипнула и покатилась вниз. Выбросила из выхлопной трубы клуб дыма и завелась. Так они и скрылись за горизонтом; машина дымила выхлопом, Митёк – трубкой.
Я снова взял книгу «Всегда на посту» и завалился на диван, а Лешка опять пошел на реку: дорисовать пенек, похожий на птицу. Или наоборот.
Вот тут-то все и началось.
Началось незаметно и буднично. Едва Алешка присел с этюдником на берегу, как увидел на песке выброшенную волной бутылку из-под шампанского. Он бы и не обратил на нее внимания, если бы она не была запечатана. Сообразил: если бутылка с вином, то она бы утонула, а если она без вина, то зачем ее снова запечатывать?
Короче говоря, он оставил свои кисти и поднял бутылку. Странно: проволочка на пробке была закручена так, будто ее один раз уже снимали. А внутри бутылки сквозь темно-зеленое стекло что-то белело, вроде круглой палочки величиной с карандаш.
Алешка снял проволочку с горлышка и вытащил пробку. Перевернул бутылку, потряс. На ладонь ему упал свернутый в трубочку листок бумаги. Алешка с замершим сердцем развернул его.
«Умоляю о помощи, – было написано неверной рукой. – Меня похитили неизвестные и держат в заложниках. Я нахожусь на каком-то судне, которое куда-то плывет. Помогите!»
Подписи под текстом записки не было, видимо, человек, ее писавший, был в отчаянии и забыл сообщить свое имя.
