Валерий Гусев - Скелеты в тумане
Папа добрался до кормы и снял с нее руль, уложил его в кокпит, притянул шкотом гик и отшнуровал от него свернутый парус.
Потом мы разложили на берегу бревна, как катки, взялись за лодку с двух сторон и, дождавшись хорошей волны, дружно погнали ее к берегу.
Лодка послушно выскочила из воды, и мы, не теряя темпа, проволокли ее почти до самой избушки. Здесь мы сняли каютный брезент, который едва не вырвал у нас из рук ветер, и вернулись под крышу, мокрые до пояса. Но это не беда, нам уже было во что переодеться.
– Как вовремя ты эту хижину отыскал, – сказала мама, притворяя дверь.
А папа улыбнулся и ничего не ответил. По-моему, он здорово схитрил. Мне кажется, он давно эту избушку знал. Но хотел, чтобы его дети полной мерой хлебнули суровой походной жизни. Закалили в борьбе с трудностями свои изнеженные городские характеры.
Не знаю, может, ему это удалось…
А ветер все крепчал, однако.
Папа вышел за очередной охапкой дров и тут же вернулся за нами. Мы с мамой пошли с ним, а Лешка отмахнулся, он прилип к найденной книге.
Мы вышли на берег и обалдели, извините.
Навстречу нам море катило огромные крутые валы – зеленые, непроницаемые и беспощадные. Ветер срывал и уносил их бурно пенящиеся верхушки. Набегая на берег, волны зло обрушивались на скалы и будто взрывались, бросая всю массу принесенной издалека воды высоко вверх изумрудными брызгами.
Над морем стоял непрерывный рокот – ревел ветер, шумели и трещали деревья, гулко бурлили перекатываемые прибоем камни.
Было страшно и красиво. Точнее – страшно красиво.
Папа время от времени поворачивался к нам лицом, мокрым от соленых брызг, щурил глаза от ветра и так гордо поглядывал на нас, словно он сам все это натворил.
Продрогнув, мы вернулись в избушку. Было очень приятно оказаться в тепле и безопасности после такого зрелища.
Очень быстро стемнело. Мы зажгли лампу.
За стенами ревел шторм, гудел в трубе ветер, содрогалась порой дверь от его порывов, потрескивали дрова в печи. На полу перед ней играли огненные блики.
Мы забрались на топчан и стали обсуждать завтрашние дела. И незаметно уснули.
Только Лешка чуть ли не всю ночь просидел за столом над книгой, подперев щеку ладонью и листая страницу за страницей.
Да папа вставал иногда, чтобы подбросить в печку дров…
Глава XXVII
Белые ночи Белого моря
Мы прожили в избушке несколько дней. Ничего особенного за это время не случилось. Это были самые обычные будничные дни. По-настоящему спокойные и счастливые.
Папа рыбачил и охотился, азартно коптил свою добычу. Но сделать запасы в дорогу у него никак не получалось. Потому что все эти «вкусности» уничтожались нами за столом сразу же по выходу из коптильни.
У мамы успехов было больше. Она взялась привести нас в порядок. И правильно. За это время мы здорово обтрепались и оборвались. И вообще – одичали малость. Особенно руки: все в мозолях, в царапинах и ссадинах, в смоле. А про уши и шеи я и не говорю.
Только мама у нас на человека была похожа. Всегда причесанная, аккуратная такая. Ничего на ней не рвалось и не пачкалось, даже когда мы скитались по лесам. Она даже ресницы красила, не только губы. И умывалась каждый день. А зубы чистила дважды – утром и вечером.
А в промежутках она успевала вести хозяйство. И делать заготовки.
Я был у родителей и Алешки на подхвате: делал, что скажут, шел, куда пошлют, приносил то, что им нужно. В общем, ходил с папой на охоту и рыбалку, растапливал маме печь и таскал воду, помогал Алешке в осуществлении его замыслов.
А он часто бродил по берегу, собирал выброшенные волнами звезды и возвращал их в родную стихию. Или сидел за книгой. В Москве его ни конфетой, ни палкой читать на заставишь. А здесь он прочитал ее раза три с начала до конца, а потом без конца перечитывал особо полюбившиеся ему страницы.
– Жутко интересно, – говорил он мне, широко раскрыв глаза. – Это про наши места. О том, что здесь раньше творилось, в преждевременные годы. При редкозубой старухе Лоухи. Тут такая борьба шла – как у нас с пиратами. И даже про нас рассказывается…
Дочитался…
– Вот, – он нашел нужную станицу, – смотри! – и прочитал наизусть, с выражением:
«Налегли дружней герои<R> так, что весла изгибались<R> и уключины стонали,<R> челн сосновый бился дрожью,<R> как тюлень взрывая воду,<R> за кормой вода бурлила…»
Я взял у него книгу – это были старинные легенды карельского народа. Написанные стихами. Без рифмы. Та самая «Калевала» оказалась, что папа нам перед отъездом сунул. Да и не он ли ее сюда привез?
– Я теперь все понимаю из-за этой книги, – горячо шептал Алешка. – Почему здесь так красиво. Почему такое море, такой лес, такие скалы. И такие хорошие люди. И почему надо бороться с плохими людьми и за чистоту природы…
Я ему даже позавидовал. Так он поумнел.
И я тоже просидел ночь над этой книгой. И понял, что Алешка очень прав. Для меня под утро тоже как-то все соединилось. История этого края, его природа, люди и мы. И я понял, почему нам здесь так хорошо.
Но словами это все равно не объяснишь. Да и не надо. Это каждому надо своей душой понять…
Погода снова установилась. И как-то утром нас навестил дядя Андрей.
Мы ему очень обрадовались. И он нам тоже.
Мы накормили его ухой и копченой рыбой, а он нас свежими консервами, овощами и хлебом с колбасой.
Потом он сказал, что почти все дела с оформлением клада закончены, и нам полагается громадное денежное вознаграждение.
– Хорошо, – сказал Алешка. – Мы не отказываемся.
– Пароход купишь? – спросил его дядя Андрей. – На свою долю.
– Обойдусь, – отмахнулся Алешка от своей детской мечты. – Я свои деньги пополам разделю. По-честному. – И замолчал, снова уткнувшись в книгу.
Но от милиции так просто не отвертишься.
– Между папой и мамой?
– Зачем? У них свои будут. Половину отдам на борьбу с преступностью. Чтобы не мешали людям жить. А половину – Биологической станции. Чтобы получше за природу боролись. – И он опять погрузился в свою «Калевалу».
– Ну, – восхитился дядя Андрей нашими родителями, – вы воспитатели!
– Это его жизнь воспитала, – серьезно сказал папа. – И переменил тему разговора: – А как там наши друзья пираты?
– Нормально. Почихали, покашляли. Сейчас показания дают. Кстати, вам за них тоже премия полагается. «За оказание содействия в задержании особо опасных преступников». Я ее вам привез, распишитесь.
– Вот и хорошо, – сказала мама. – Как раз на дорогу.
– Когда вы снимаетесь с якоря? – спросил дядя Андрей, убирая в планшетку ведомость.
– Если погода будет, то завтра утром.
– Ну завтра и повидаемся. Отдохнете у меня, а потом я вас до Рудника провожу.
– Вот еще что, – сказал мне дядя Андрей. – Где твое ружье?
– Оно не мое.
Участковый взял в руки берданку, посмотрел на ней номер, вписал его в какой-то документ и торжественно вернул мне ружье:
– Теперь твое. Владелец подарил его тебе за твои подвиги.
Я настолько обалдел, извините, что не нашел слов и повторил Алешкины:
– Хорошо. Мы не отказываемся…
Вечером папа предложил сходить всем вместе проверить перемет.
– Не пожалеете, – загадочно добавил он. – Такого вы еще не видели.
И он был прав.
Вечер был теплый, безоблачный и звездный. И море светилось. До самых островов оно было покрыто волшебной мерцающей рябью. Каждый взмах весла разбрызгивал букеты сверкающих искр. Перед носом лодки разбегались голубые волны, за ее кормой бурлила многоцветная струя.
Когда папа бросил якорь, он блестящей кометой ринулся в глубину, протянув за собой ярко-зеленый хвост, ударился в дно и будто взорвался светом. Даже рыба, которую папа вытаскивал из воды, начинала светиться еще в глубине, металась там ярким пятном, а в лодке выплясывала на сланях, разбрызгивая во все стороны расплавленные морские капли.
Мама опустила в воду руку – она сразу же очертилась голубым контуром, а капли воды, стекая с ее пальцев, самоцветами падали в море и разбегались световыми кругами.
– Это нам подарок на прощание, – тихо сказала мама.
– Да, кстати, – вспомнил папа, – и от меня тоже.
Он пошарил в кармане рубашки и протянул маме свою единственную серую жемчужину.
Но когда она легла в мокрую мамину ладонь, то вдруг вспыхнула волшебным опаловым светом…
Утром мы прибрались в избушке, занесли в нее дрова, отложили из своих запасов продукты (для усталых и голодных путников) и стали грузиться.
Мама тем временем приготовила чай и заполнила им наш большой любимый термос.
Часов около десяти мы отчалили. Было опять тепло и солнечно. И никому не хотелось уезжать. А уж когда мы проходили мимо нашего берега, мама даже чуть не всплакнула. А папа велел мне отдать ему салют. И я встал во весь рост и трижды выстрелил в воздух. И берег ответил нам троекратным эхом.
