Ежи Брошкевич - Тайна заброшенной часовни
— Е-е-е-е-е-е-есть!
Одновременно Икина мать, тоже очень громко, сообщила, что «кто не хочет, пускай не обедает, но стол уже накрыт, и люди ждут».
Брошек еще успел сказать, что это сообщение следует дополнительно обдумать, но его уже никто не слушал. Катажина принесла из кухни суповую миску, Влодек помог ей разлить суп по тарелкам, и все (за исключением Пацулки) набросились на еду.
Ибо, как оказалось, все страшно проголодались.
Когда Катажина собрала пустые тарелки, на пороге столовой появился Пацулка. Обеими руками он держал обернутую полотняной тряпкой ручку огромной сковороды.
— Какой запах! — восхитился Икин отец. — Что это?
И тут произошло нечто почти невероятное, наверняка не отмеченное в анналах истории. А именно: пять человек (то есть Икина мама, Ика, Катажина, Влодек и Брошек) произнесли одновременно одни и те же слова:
— Яичница с колбасой!
— Внимание! — сказала мама. — Шестнадцать букв. Шестнадцатая буква алфавита — «о». Считаю до трех. Каждый задумывает желание и на счет «три» называет вслух какой-нибудь цветок на «о». Внимание, все готовы?
Через некоторое время все кивнули.
— Раз, два, три! — воскликнула мама.
— Орхидея! — опять в один голос крикнули Икина мама, Ика, Катажина и Брошек.
Влодек молчал, глупо разинув рот, а остальные (то есть Икин отец и Пацулка) при всем желании не могли бы произнести ни слова, поскольку оба очень любили яичницу с колбасой.
— Разве орхидея — цветок? — недоверчиво спросил Влодек.
Икина мама, которая была (и остается) одним из самых известных в стране ботаников, не замедлила пояснить:
— Орхидея — красивое декоративное растение с цветами разнообразной величины, формы и окраски; латинское название orchidaceae.
— А я, — заявил погруженный в свои мысли отец, — всем орхидеям предпочитаю яичницу с колбасой.
— Приятно слышать, — ответила мать. — Ну, а кто что загадал?
— Я, — сказала Ика, — загадала, чтобы в воскресенье было солнце.
— И я! — воскликнул Брошек.
— И я, и я! — хором сказали Катажина и Влодек.
Икина мама расхохоталась.
— Признаться, я тоже загадала, чтобы в воскресенье наконец появилось солнце.
— Появится, появится, — сказал отец. — Но я был бы очень рад, если б в воскресенье к обеду была такая же яичница. Объедение!
— У! — подтвердил Пацулка.
— Я даже готов в воскресенье отказаться от Пацулки, — закончил отец.
— О, — обрадовался Пацулка.
Потом отец рассказал (как и следовало ожидать) анекдот про голубой фонарик и даже не заметил, что никто не засмеялся.
Так прошел обед, который закончился в четырнадцать часов сорок одну минуту.
Девятнадцать минут спустя на дежурство на веранде заступил Брошек. Влодеку было предложено отправиться на кухню и вымыть посуду. А поскольку пора было наконец разобраться в истории с фонариком, остальным — то есть Ике, Катажине и Пацулке — поручили сходить на другой берег, дабы, под предлогом знакомства со спаниелем панны Эвиты, собрать дополнительную информацию. Такое разделение труда, естественно, испортило Влодеку настроение, и он довольно некрасиво выругался — правда, по-английски. Однако мгновенно прикусил язык, стоило Ике вежливо осведомиться, из-за чего он злится: в связи с предстоящим мытьем посуды или невозможностью пообщаться с панной Шпрот.
— Насколько мне известно, Влодеку нравятся блондинки, — вскользь заметила Ика.
— При условии, что они не говорят голосом утенка Дональда, — заявил Влодек. — Кроме того, — добавил он с яростью, оттирая песком сковороду, на которой жарились бифштексы, — мне нравятся не блондинки, а блондинка.
— Ох, Влодечек, — беззвучно прошептала Катажина.
Услышал ее один Пацулка, который раздраженно пожал плечами и подумал, что атмосфера в доме порой становится невыносимой.
— И вообще… sorry… попрошу мне не мешать, — оборвал дискуссию о блондинках Влодек.
И его оставили наедине с посудой.
Только Пацулка на минутку задержался в кухне. Он пришел к заключению, что яичница хоть и удалась на славу, но была не очень сытной. И поэтому — на всякий случай — решил захватить с собой небольшой запас вареных бобов. Немного, каких-нибудь двести пятьдесят граммов.
Таким образом, Влодек остался в кухне, Брошек на веранде погрузился в чтение юморесок Марка Твена, а Ика, Катажина и Пацулка направились к мосту. Предварительно девочки некоторое время провели перед зеркалом. Ика сменила серый свитер на голубую куртку, а «конский хвост» искусно закрутила высоко на макушке. Катажина тоже несколько видоизменила свой наряд и прическу: поэтому, когда они уходили, Брошек спросил вдогонку, не собираются ли они пригласить пана Адольфа на кружку пива.
Пацулка посинел от приступа беззвучного смеха, а девочки, разумеется, обиделись и, задрав носы, гордо удалились. Выглядели они и вправду потрясающе, о чем Брошек им сообщать не стал. Просто проводил обеих — особенно одну — долгим взглядом. Так же — хотя и не совсем так — поступил высунувшийся из окна кухни Влодек. Самым же смешным было то, что девочки, не оборачиваясь, эти взгляды почувствовали.
Наконец Влодеку удалось вычистить сковородку, а Брошек начал читать «Путешествие капитана Стромфилда на небо». Пока душа капитана Стромфилда состязалась с космическим кораблем, движущимся в противоположную сторону, девочки и Пацулка входили во двор дома, крытого красной черепицей.
Там с утра почти ничего не изменилось. Из-под машины торчали ноги пана Адольфа; панна Эвита сидела на терраске, осыпая ласками золотисто-шелкового щенка, которому эти ласки, похоже, осточертели, и он явно предпочел бы вздремнуть; пана Краличек нигде не было видно, а его супруга, напевая (приятным голосом) песенку с многозначительным названием «Не для меня вереница автомобилей», сидела у окна и разглядывала иллюстрированный журнал.
Девочки вежливо поздоровались и, охая и ахая от восторга, бросились к спаниельчику. Собачка заметно оживилась. Даже Пацулка не удержался от умиленной улыбки. Когда же он поднял глаза на сияющее лицо панны Эвиты, едва заметная улыбочка превратилась в восхищенную улыбку от уха до уха.
Ика, заметив это, поджала губы и ущипнула Пацулку повыше локтя, но он даже не вздрогнул.
— И ты туда же? — злобно прошипела Ика.
— Э-э-э-э-э-эх! — мечтательно вздохнул Пацулка.
Однако тут же потерял интерес к собаке, панне Шпрот и девочкам и потопал к машине. Сунул голову под открытый капот и надолго застыл в этой позе. Потом вытащил голову и с глуповатой улыбкой присел на корточки у ног пана Адольфа.
А девочки между тем щебетали, расхваливая щенка, восхищаясь его мордочкой, лапками, хвостиком, шерстью, глазками и т. д. и т. п., — точь-в-точь две старые тетки над кроваткой только что родившегося младенца.
— Ах, какое чудо! Какая прелесть! — трещали они наперебой. — Ах, какой умненький! Какой красивый! Какой шустрый! Как его зовут?
— Царусь, — растроганно проскрипела панна Эвита. — Его зовут Царусь, потому сто он сплосное оцарование.
— Ох, очаровательный! Ах! Очаровательный! — восхищались Ика и Катажина, незаметно разглядывая безукоризненно элегантный туалет панны Эвиты: серебристо-серые эластичные брючки, обтягивающий лазурные свитер, синие бусы, синие сандалии и носки в цвет свитера.
Наконец, закончив восторгаться Чарусем (который опять погрузился в полудрему), девочки приступили к делу.
Прежде всего они разделились: Ика вступила в беседу с пани Краличек, а Катажина (скорее, Альберт) подошла к машине и стала внимательно ее разглядывать.
— Какая ужасная погода, — тараторила Ика. — Если и дальше так пойдет, не миновать наводнения. А вы как считаете? Я где-то прочла, что в Европе меняется климат, с каждым годом становится все холоднее, и не исключено повторное наступление ледникового периода…
— Ой… — испугалась панна Эвита. — Неузели узе в этом году?
Пани Краличек и Ика многозначительно переглянулись. В их взглядах были жалость и сочувствие.
— Не волнуйся, дорогая, — сказала пани Краличек. — Возвращение вечных льдов предвидится через несколько тысячелетий.
Панна Эвита вздохнула с облегчением.
Тем временем Катажина (а скорее, великий Альберт) сосредоточила все свое внимание на автомобиле. Она убедилась, что двигатель довольно-таки запущен, и профилактика проведена халтурно. Одна из пробок аккумулятора ввернута не до конца, свечи пригорели и так далее. Закончив осмотр, Катажина наклонилась над паном Адольфом.
— А что, собственно, произошло?
Пан Адольф высунул из-под машины лицо в черных разводах и через силу улыбнулся.
— Ах, милая Кася, — вздохнул он. — Я не большой специалист, но, похоже, все дело в тросе сцепления.
«Помнит, как меня зовут», — удивилась Катажина, и чувство симпатии к пану Адольфу еще больше укрепилось. Однако дух Альберта заставил ее весьма насмешливо выразить свое удивление.
