Сергей Карпущенко - Тайна монеты Каракаллы
Кошмарик, и сам не любивший, когда сомневались в его покупательских способностях, на сей раз решил идти до конца.
— От вас за сто километров пахнет бедностью, дедуля! Куда вам купить монету за тысячу долларов?
— Да я вам полторы тысячи дам, если сочту, что ваш товар меня устраивает! А что до бедности, то мне сдается, что этим пороком страдаете вы, раз решили расстаться с реликвией! Так вы покажете мне монету?
— Нет, не покажу! — отрезал Кошмарик. — Во-первых, вы тут сидите и стебаетесь надо мной! Во-вторых… во-вторых, продал я уже монету, вот так!
Старичок широко раскрыл от удивления глаза:
— Как вы сказали? Сте… стеба… Я даже не решусь повторить вслух это гадкое слово. Вы в каком обществе вращаетесь, юноша? Вам ли вообще держать в руках старинные монеты? Вы — грубый, теперешний хам, каких, к сожалению, пруд в наше время пруди! Я сожалею, что потерял так много драгоценного времени! Сейчас же пойду на станцию и сорву объявление, которое уведомляет граждан лишь о том, что в нашем историческом, овеянном славой месте живет хам с именем, на которое он в силу своей полной невоспитанности не имеет никакого права!
Старичок тяжело поднялся, опираясь на трость, и, выражая спиной полное негодование и презрение к хаму, медленно зашагал к калитке.
Володя едва сдержался, чтобы не засмеяться. Нет, не над старичком. Он-то как раз ему пришелся по душе. Весело было смотреть на Кошмарика, задумавшего какое-то мероприятие с апломбом, с размахом, а получившего в результате одни лишь щелчки.
— Ну что, шеф? — подмигнул ему Володя. — Ты еще не исчерпал запас своего красноречия? Что скажешь другим, если они захотят посмотреть на твою древнеримскую монету?
— А катись ты! — окрысился Ленька, забрался в гамак и накрылся концом бандана.
Но в этот раз ему не пришлось долго лежать.
— Эй, шеф, ты здесь? — раздалось из-за забора чье-то нагловато-протяжное.
Ленька мигом скатился с гамака на землю, вытянув шею, как пойнтер на охоте, вгляделся в того, кто стоял за забором, и подчеркнуто медленно, вразвалку пошел к калитке. За ней стоял Толян, но в его заплывшей физиономии не было сейчас ничего подобострастного. Она выражала высокомерие и немного презрение.
— Ты чего? — спросил Ленька, совсем не думая, что «синяк» пришел к нему по объявлению.
— Шеф, — процедил Толян, — ты что-то буруздел о том, что монету хочешь продать?
— Ну да.
— Тогда собирайся, ждет тебя человек, крутой покупатель. Он меня и послал.
В груди Кошмарика что-то со звоном щелкнуло, или ему это только показалось.
— Заметано, сейчас, только товар возьму. Далеко идти-то?
— Да брось — минут пятнадцать! — успокоил Леньку «синяк», и Кошмарик не торопясь пошел к дому.
Володя проводил его взглядом. Он догадался, что к Леньке наконец пришел тот, кого он ждал. Он понял также, что Леньку поведут сейчас к тому крутому покупателю, о котором «синяк» ему говорил, но устраивать встречу с ним раньше отказался. Ленька же, войдя в комнату, где спал с Володей, никакой монеты, понятно, брать не стал, зато взял плейер, в котором еще с утра поставил свежие батарейки и чистую кассету. Положив аппарат в нагрудный карман куртки, он поправил перед зеркалом бандан и вышел на крыльцо.
— Ленька, — окликнул его Володя, когда Кошмарик молча прошел мимо, направляясь к калитке.
— А, чего? — повернулся Кошмарик.
Володя помолчал. Он не хотел выглядеть сердобольным опекуном друга, прошедшего за свои не полные четырнадцать лет огонь, воду и медные трубы.
— Ты… к нему идешь?
— К кому к нему? — изобразил тот полное непонимание. — Пришли от покупателя, иду монету продавать…
Володю, точно пощечина, хлестнула неискренность другана.
— Ну, ну, иди! Счастливо поторгуйся, только… смотри не обломись!
— Не обломлюсь, не бойся, — буркнул Кошмарик и пошел к калитке, за которой маячила сизая рожа Толяна.
Выйдя на улицу, он спросил у «синяка» фальшиво-беззаботным тоном:
— Ну, куда тащимся?
— А сюда, шеф, пойдем, на горку, — ответил Толян, а Кошмарик, закуривая на ходу, весело отозвался:
— На горку так на горку! А что, на самом деле крутой мужик, к которому мы идем?
Толян почему-то промолчал, зачем-то вздохнул, потеребил себя за нос с перебитым переносьем и сказал негромко:
— На твоем месте дунул бы я сейчас на станцию да впрыгнул бы в первую электричку — не важно, куда она идет.
Кошмарику стало как-то не по себе — если уж сам «синяк», игравший роль посыльного, предлагал ему бежать, значит, и впрямь его поджидала какая-то опасность.
— А с чего это на электричку? — скаля зубы, сказал Ленька. — Или вы на меня за то обиделись, что я у врачихи говорил? Заложить, дескать, вас хочу? Так это я шутил, Толян…
Тут же он понял, что не стоило говорить, будто он на самом деле понял, что не прав, и продолжил:
— Нет, Толян, мне на электричку рано — мне товар продать надо.
— Ну, ну, продавай… — как-то неопределенно ответил синяк, и больше они не разговаривали.
Володя же, оставшись один, несколько раз сказал сам себе: «Все, успокоиться! Кошмарик знает, что делает! Я ему не мама с папой!»
Но этот словесный аутотренинг не помог. Страх за друга перевесил желание не вмешиваться в дела Кошмарика, и Володя, уже спустя две минуты после его ухода хлопнул калиткой. Он заметил, в какую сторону пошли Ленька с «синяком», а поэтому быстрым шагом двинул туда.
Если выйти из калитки и повернуть направо, то можно было попасть на вершину горы. Налево дорога вела к магазинам и и а вокзал. Через минуту быстрой ходьбы Володя увидел мелькнувший бандан Кошмарика и теперь шел медленнее, стараясь двигаться вдоль заборов, не выпуская между тем из виду подпрыгивающую при ходьбе голову Леньки.
Как предполагал Володя, так и оказалось. Кошмарик и «синяк» пошли по дорожке, ведущей на гребень горы. Именно здесь метрах в пятидесяти повыше был спуск в ложбину к тому мрачному дому с темными стеклами. Еще вчера, когда в полубреду лег в постель, Володя понял, что человек в белой рубашке, оравший в грозу на горе, был хозяином этого дома, и то, что Кошмарика вели именно в этот дом, для него не явилось неожиданностью.
Дома кончились, дорожка была открыта для обзора, и Володе негде было укрыться, чтобы остаться незамеченным. Спускаться вслед за Кошмариком в ложбину он не собирался. Сейчас эму нужно было лишь увериться: Леню ведут к маньяку, но что ему делать дальше, он не знал. Бежать в милицию не имело смысла, кричать вслед Кошмарику и просить его вернуться назад, тоже было бы глупо — Ленька никогда бы не послушался. Ему очень хотелось заработать баксы на какой-то мифической монете.
Когда Толян указал Леньке на тропинку, Кошмарик, словно сомневаясь, идти или нет, потоптался на месте. Он решал для себя вопрос: не слишком ли опасно это предприятие, стоит ли оно свеч? Володя, пригнув голову и подавшись ближе к кустам, с затаенным дыханием смотрел на стоявшего в нерешительности Леньку, о чем-то спрашивавшего Толяна, и вдруг заметил, как Кошмарик резко повернул в его сторону голову, точно ощущал оттуда поддержку. Володе показалось, что он заметил его, находящегося от тропинки всего метрах в пятидесяти, но Ленька тут же отвел взгляд, качнул головой, и через мгновенье Кошмарик и его проводник скрылись за кустом орешника.
«Он убьет его! Убьет! — с бешено бьющимся сердцем думал Володя, возвращаясь домой, — ноги его подкашивались от страха за друга, которого он не сумел (даже не попытался!) остановить. — Что делать? К участковому бежать? Глупо! Забросать гранатами этот дом? Но я не уверен полностью, что там готовится убийство! Что же делать? Что делать??!»
Отчаянье и страх способны сковать волю, сделать человека слабым и желающим, чтобы побыстрее случилось самое страшное, наступил конец, потому что ожидание часто вынести труднее, чем само бедствие.
Но случается и так, что крайняя ситуация заставляет мозг работать так четко, что спасительный выход является будто сам по себе.
По дороге домой Володе нежданно пришла спасительная идея, он быстро побежал к своему дому, желая застать маму, которая собиралась уйти в магазин. На счастье, она еще не ушла, и запыхавшийся Володя сразу бросился к ней:
— Мамочка, милая, мне очень нужны деньги!
Денег у нее было в обрез, поэтому она, вскинув брови, холодно спросила:
— Сколько?
— Ну, рублей пятьдесят.
— Да на что? — огорчилась она. — Ты ведь знаешь, что у нас с деньгами неважно.
— Мама, это очень, очень важно! Я хочу купить одну вещь, очень красивую футболку.
— Но ведь у тебя много футболок!
— А такой нет! Ну я молю тебя, умоляю! — но, видя, что она не спешит дать деньги, тихо сказал: — Если не дашь, с Ленькой может что-то страшное случиться, очень страшное…
