Валентин Крижевич - Остров на дне океана. Одно дело Зосимы Петровича
А с неба еще долго продолжали падать растрепанные стога саргассов, сеялся мелкий песок, припорашивая острова водорослей, над которыми уже не было никаких миражей.
«Дельфин» обнаружили с кубинского гидросамолета назавтра в тридцати милях от бывшего Возмущения. Услышав гул самолета, на «Дельфине» зажгли сигнальную шашку оранжевого дыма. (Антенна радиостанции, как и все остальное наружное оборудование, была срезана еще тогда, когда аппарат втянуло под водяной купол. Сигнальный буй тоже вышел из строя, не выдержав встряски во время подъема «Дельфина» со дна океана.) На цветную полосу и сориентировались летчики.
Получив координаты от кубинских летчиков, Пушков и Милосердов с бригадой медиков на скоростном катере примчались к «Дельфину».
— Дорогие вы мои! — Пушков обнимал путешественников всех подряд, плакал от волнения и не стеснялся слез.
От большой радости он даже не сразу понял, что экипаж подводного аппарата увеличился на одного человека. Исхудавшие, с заросшими щетиной лицами, они все были для него одинаковы.
Медики чуть ли не силой отобрали всех четверых у Пушкова и Милосердова и повели в каюту катера, где уже были подготовлены койки.
Дерюгин на ходу пояснял, кивая головой на Роберта Макгрэйва:
— Американец он. Яхту его воронка затянула, вместе пришлось на дне сидеть…
Руденок беспокоился о кассетах и дважды напоминал Милосердову, чтобы чрезвычайно осторожно отнеслись к отснятому материалу.
Роберт не отдавал ранец, врученный ему Дерюгиным. Медики тянули зеленую сумку к себе, но американец впился в нее, как клещ.
— Не трогайте вы его, — попросил Дерюгин, — он, кажется, того… Немножко «ку-ку», как говорят американцы… Нервишки сдали.
Не замеченный медиками, кот проскользнул в каюту и спрятался под койку. Разве ж мог он бросить друзей одних.
Путешественников уложили на койки прямо в комбинезонах. Сейчас было не до переодеваний. Для незапланированного американца приготовили постель тут же. И только лежа в госпитальном отсеке, они почувствовали, сколько нахватали синяков и шишек, пока аппарат несло и кувыркало в струях воды к поверхности. Трудно было даже определить, в какой части тела болит сильнее.
Когда медики ушли, кот выбрался из-под койки и начал шнырять в поисках съестного. Он голодал уже вторые сутки.
— Смотри-ка, и Рыжий тут! — обрадовался Руденок.
Все заулыбались.
Лишь Роберт лежал, уткнувшись в подушку.
Кот вскочил на ранец, стоявший на тумбочке рядом с койкой американца. Ранец зашатался, скользнул и грохнулся на пол. Содержимое ранца вывалилось наружу. Кот сейчас же начал обнюхивать помятую банку с консервами. Именно запах колбасы привлек голодное животное к ранцу.
Дерюгин, Хачирашвили и Руденок в куче вещей, выпавших из ранца, заметили знакомый пакет. Сквозь полупрозрачную пленку виднелись овальные коробки кассет.
— Так это же… Это же мой фильм! — задохнулся от возмущения Руденок.
Роберт, поднявшийся на грохот упавшего ранца, жался к переборке.
Хачирашвили вскочил с койки, сгреб американца за рубашку на груди и закричал:
— Ты! Триста раз нехороший! Как ты мог?! Да я тебя сейчас всмятку!..
Дерюгин и Руденок едва оттащили горячего Тенгиза от американца. На шум прибежали медики. Выяснив, в чем дело, с удивлением посмотрели на Роберта, пожали плечами и ушли.
Роберт лег на койку, опять зарывшись лицом в подушку. Ему было не стыдно, ему было страшно. Сейчас он и сам не смог бы внятно объяснить, что подтолкнуло его на воровство. Еще там, под водой, когда русские были увлечены наблюдением последствий взрыва, руки его помимо воли вытянули пакет с кассетами из укладки и затолкали в ранец. В неуютной тесноте отсека Роберт особенно остро ощутил всю никчемность безденежного существования, ожидавшего его впереди. А потом он привык к обладанию миллионом (к богатству привыкают гораздо скорее, чем к бедности) и начал бояться, что русские обнаружат потерю, и тогда он окончательно пропадет, второй раз упустив птицу счастья.
И вот это случилось…
Стремительный катер на подводных крыльях, почти не поднимая волны, уносил экипаж «Дельфина» к плавбазе «Академик Вернадский», где отважных исследователей с нетерпением ожидал весь состав советской экспедиции и группа иностранных ученых, изучавших Возмущение.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Через полгода после разрушения воронки расчеты, проведенные на компьютере Международного центра погоды, показали, что Гольфстрим наращивает свою частично утерянную мощь.
Александр Александрович Дерюгин, заведующий кафедрой Московского государственного университета, просматривая «Нью-Йорк тайме», обнаружил корреспонденцию о преуспевании Роберта Макгрэйва. Оказалось, что он поймал-таки свою птицу счастья — зашибал большие деньги в рекламной фирме, с успехом прославляя достоинства консервов и медикаментов, пролежавших пять лет на дне океана и сохранивших свои качества. «Типично американское везение», — с усмешкой подумал Александр Александрович.
Фильм Гриши Руденка о подводном путешествии обошел все экраны мира, завоевал кучу премий и призов, но Руденок остался верен науке. Трудился над докторской диссертацией по новым формам донных морских организмов» обнаруженных им в Камчатско-Курильском глубоководном желобе.
Тенгиз Хачирашвили в группе конструкторов работал над подводным аппаратом нового типа. В свободное от работы время он иногда рассказывал о приключениях на дне океана — И если находился скептик, Тенгиз молча расстегивал рубашку и показывал коричневую копию «Джоконды» на груди. Похоже, шаровая молния припечатала ее навсегда.
А на дне Северо-американской котловины над обломками базальтового козырька, над выбросом высокотемпературного вещества медленно — по нескольку десятков сантиметров в год — вырастал из грунта на месте взорванного новый козырек.
Александр Миронов
Одно дело Зосимы Петровича
ГЛАВА I
День выдался пасмурный, серый, настоящий балтийский день: сентябрь не часто балует калининградцев ясной погодой. Быть может, поэтому и на душе у Зосимы Петровича было тоскливо: он любил солнце, обжигающее жарой лето, осенью — звонкую, золотую сушь, зимою — чтобы от мороза захватывало дух. А тут косые струи ненастья секут и секут по стеклам стрельчатых окон служебного кабинета, тонкая ниточка бесприютного ветра нудит и нудит в какой-то щелке в форточке. От непогоды этой и настроение такое, словно человек самому себе не рад…
Зосима Петрович усмехнулся: “Или старею? Работы невпроворот, а я…” Выпрямился во весь свой невысокий рост, потянулся так, что в суставах хрустнуло, тупой болью ударило в правый локоть, И насмешливо покосился на мокрое окно: “Кисни, не кисни, а работать надо!”
Трудна работа в молодой Калининградской области. Не легко и осваивать, и обживать ее… Все было: бои с озверелыми, потерявшими человеческий облик недобитыми фашистами; незримая, но не знающая пощады борьба со шпионами разных мастей и рангов. Сколько их, лютой ненавистью ненавидящих наше, советское, уже прошло через кабинет старшего следователя Калининградского УГБ. Война, фронт? Да, фронт — незримый.
Вот и еще одно сражение, в котором должен победить чекист: дело бывшего полицая Ивана Алексеева.
Началось оно, как и многие подобные дела, с заявления переселенца из деревни Старищи, Порховского района, Псковской области, около года назад обосновавшегося со своей семьей в небольшом поселке неподалеку от Калининграда. Переселенец категорически утверждал, что в их поселке работает кузнецом бывший старищинский полицейский Алексеев, который в период временной немецко-фашистской оккупации Порховщины ревностно служил гитлеровцам, выполняя все их бесчеловечные приказания. Заявитель собственными глазами и не раз видел, как полицейский Алексеев вместе с другими, такими же, как он, изменниками производил обыски у порховчан, арестовывал советских патриотов, конвоировал их в фашистскую комендатуру и участвовал в карательных операциях против местных партизан. В конце своего заявления переселенец приводил целый список жителей многих деревень Порховского района, которые и сегодня могут подтвердить обвинения против Алексеева.
Получив это заявление, Зосима Петрович принялся тщательнейшим образом продумывать его. Прежде всего возникал существенный вопрос: как, каким образом Алексеев попал на службу в фашистскую полицию?
На этот вопрос заявление переселенца ответа не давало.
Значит, надо было искать ответ в другом месте: там, где в годы войны Алексеев служил оккупантам.
После размышления Зосима Петрович решил попросить ленинградских чекистов, чтобы те на месте, в деревнях Порховского района, выяснили и запротоколировали у возможных свидетелей точные данные о службе Алексеева в тамошней фашистской полиции в годы войны.
