Евгений Некрасов - Блин, победитель мафии
В регистратуре Блинков-младший узнал, куда положили папу. Его палата была на втором этаже. У двери сидел на стуле налоговый полицейский в черном бронежилете и с длинной стальной коробочкой на поясе. Блинков-младший знал, что на самом деле эта коробочка — складной автомат.
— Я к папе, — сказал он полицейскому. Тот ничего не ответил, и Блинков-младший вошел в палату.
Там стояло четыре койки, но больных было всего двое: старший Блинков с толсто загипсованной ногой и еще один человек, похожий на египетскую мумию. Ноги, руки и даже пальцы человека-мумии были запакованы в гипс и растянуты во все стороны самыми разнообразными железками. Одни железки как сушилка для тарелок, другие как сильно уменьшенные строительные краны, третьи как когти Фредди Крюгера, а на подбородке — блестящее сетчатое корытце. Блинкову-младшему показалось, что корытце прибито гвоздями прямо к зубам.
Когда Блинков-младший вошел, человек-мумия как раз говорил:
— Ы ы ы-ы-ы.
— Ферзь на же восемь? — перевел старший Блинков.
— У-у, — подтвердил человек-мумия, и старший Блинков переставил ферзя на шахматной доске.
— Привет, Митек, — весело поздоровался старший Блинков и стал знакомить единственного сына с человеком-мумией.
Его звали Э-эй Э-о-и.
— Сергей Петрович, — перевел старший Блинков и с уважением добавил: — Очень мужественный человек.
Блинков-младший подумал, что у мужественного человека, неверное, не раскрылся парашют или он штурмовал Джомолунгму, и его погребло под снежной лавиной. А оказалось, он переходил улицу в неположенном месте. Но все равно, сказал старший Блинков, Сергей Петрович мужественный человек. Он стойко перенес уже четыре операции, но не просил сильных обезболивающих лекарств, после которых можно стать наркоманом.
Рассказывая о мужественном нарушителе правил уличного движения, папа быстро переоделся в принесенные Блинковым-младшим джинсы и рубашку. Одну джинсину пришлось распороть внизу бритвой, потому что в нее не пролезала загипсованная нога. Блинков-младший помог примотать к ней бинтом больничную тапку, и нога стала как белый валенок с галошей. Старший Блинков встал, опираясь на палочку бразильского дона, и попробовал ходить по палате. Лицо у него покраснело, как будто он что-то надувал, и только по этому можно было догадаться, что папе очень больно.
— Ну, Петрович, давай прощаться. Извини, в шахматы потом доиграем, когда выпишешься, — сказал старший Блинков человеку-мумии. Тот подал для рукопожатия единственный не загипсованный палец. Блинков-младший подумал, что доиграть в шахматы ему придется очень нескоро.
Старший Блинков уложил в пакет книжку, бритву и прочие мелочи. Он вел себя так, как будто у двери не сидел налоговый полицейский.
— Охранник тебя не выпустит, — предупредил его Блинков-младший. — Иван Сергеевич сказал: «Пусть Олег как следует отлежится». Они с мамой боятся за твою жизнь.
— А иначе говоря, не хотят, чтобы я путался под ногами, — отрезал старший Блинков. — Нет, Митек, я должен быть в Ботаническом саду. Я уверен, что именно сейчас там творятся какие-то гадости. А то бы зачем понадобилось меня устранять?
Человек-мумия одобрительно ыкнул. Видимо, старший Блинков успел обо всем ему рассказать.
— Эа о-у эу-иу о-о?
— Можешь, Петрович, — понял его старший Блинков. — Можешь помочь. Лежи и разговаривай, как будто мы с тобой в шахматы играем. А ты, Митек, помоги мне спуститься.
Оказывается, у него все было рассчитано. Человек-мумия добросовестно экал, ыкал и акал. Старший Блинков ему отвечал, а сам тем временем привязывал к батарее свернутую в жгут простыню. Конец простыни он вывесил в открытое окно, влез на подоконник и начал потихоньку сползать.
Под окном был карниз, не широкий и не очень узкий, а в самый раз, чтобы поставить ногу. А сбоку от окна, в каком-нибудь шаге, проходила новенькая, блестящая и надежная водосточная труба. Съехать по ней со второго этажа было одно удовольствие. Но сначала требовалось сделать один-единственный шаг по карнизу. Так вот, гипсовый валенок был слишком толстый и на карнизе не помещался. Старший Блинков мог стоять только на одной ноге, а загипсованную пришлось свесить.
На одной ноге невозможно сделать даже единственного шага. На одной можно только скакать. Поэтому старшему Блинкову и понадобилась простыня для страховки.
Держась за простыню, папа стоял на карнизе второго этажа. Блинкову-младшему, который высовывался из окна, показалось, что это слишком высокий второй этаж. Зачем вообще делать такие высокие потолки? Здесь же больница, а не физкультурный зал.
— И у-а и и-а, — сказал человек-мумия.
— Слон на жэ восемь, — подыграл ему Блинков-младший.
— Он говорит, ни пуха ни пера, — сказал старший Блинков и прыгнул.
В первое мгновение Блинкову-младшему показалось, что все нормально. Папа уже коснулся правой рукой водосточной трубы. Но простыня, которую он держал в левой, оказалась слишком короткой. Она сильно натянулась и дернула папу назад, как будто его подсекли на удочку. Папа сорвался с карниза и повис, вцепившись в простыню одной левой. Он висел так целую секунду или, может быть, даже две. Кончик простыни неумолимо выскальзывал из его кулака. Потом папа ухватился другой рукой, подтянулся, встал на карниз и сказал:
— Митек, давай вторую простыню.
Он держался невозмутимо.
Простыни связали. Со второй попытки папа легко преодолел этот единственный шаг до водосточной трубы, который мог стоить ему еще одного перелома. Он обнял трубу и соскользнул вниз. Блинков-младший выбросил ему из окна пакет с вещами, палочку бразильского дона и вторую больничную тапку вдобавок к той, которая была прибинтована к гипсовому валенку. Ничего не поделаешь, раз он забыл взять для папы обувь.
— А-о-э ой а-а, — сказал человек-мумия. На этот раз Блинков-младший понял его правильно.
— Конечно, папа молодец, — сказал он и вышел в дверь мимо ничего не подозревавшего охранника.
Заработанные у Нины Су деньги очень пригодились. Пока папа ковылял по больничному двору, Блинков-младший вышел на Садовое кольцо и поймал такси. Папа прилег на заднее сиденье, потому что сесть прямо ему мешал гипсовый валенок. Пот градом катился по его лицу.
— Пап, тебе же совсем плохо, — заметил Блинков-младший. — Может быть, зря ты убежал в первый же день?
— И ты туда же?! — огорчился папа. — Пойми, единственный сын, я не могу валяться в койке, когда решается судьба моей работы! Думаешь, зачем эти бандиты сломали мне ногу?
Тут и думать было нечего. Блинков-младший знал об этом деле даже больше, чем папа, который не подслушивал разговор грязных бизнесменов из сундука фокусника и понятия не имел, что их преступной деятельностью тайно командует генеральный спонсор Георгий Козобекович.
— Мне все известно, — сказал Блинков-младший. — Лучше скажи: кому ты говорил, что хочешь продать садовый участок и заплатить за новые стекла?
— Да в том-то и дело, что никому, — развел руками старший Блинков. — Мы с мамой еще не решили этот вопрос, и я не хотел хвалиться перед Эдиком раньше времени.
Эдиком старший Блинков называл директора Ботанического сада Эдуарда Андреевича. Они были если не близкие друзья, то старые товарищи по работе. С тех пор, как лысый Витя разбил стекла, они только и думали о том, где взять денег, чтобы вставить новые и спасти оранжерею субтропических растений. У Блинкова-младшего возникло сильное подозрение, что папа все-таки проболтался Эдуарду Андреевичу. Может быть, не прямо пообещал: «Эдик, не волнуйся, деньги будут», а как-нибудь намекнул. «Не спеши сдаваться, Эдик, — запросто мог сказать папа, — я кое-что придумал».
А потом? Неужели Эдуард Андреевич передал этот разговор князю Голенищеву-Пупырко?! Блинкову-младшему не хотелось подозревать его в предательстве. Но старенький, боявшийся князя директор мог выдать папу и случайно. Скажем, князь опять начал его пугать, а Эдуард Андреевич возьми да и ляпни: «Обойдемся без твоей пивной, Леонид! Олег мне обещал денег достать!».
У Блинкова-младшего было слишком мало фактов. Одни догадки.
— Пап, — сказал он, — чудес не бывает. У вас, наверное, человек тридцать научных сотрудников, и все против того, чтобы князь открыл эту пивную в оранжерее. Но почему-то ногу сломали не Николаю Николаевичу, не Розе Моисеевне и не Эдуарду Андреевичу, хотя он у вас главный. Ногу сломали одному тебе. Значит, эти, из «Сильного хмеля», откуда-то узнали, что ты достаешь деньги. Вот и вспомни: кому ты об этом рассказывал?
— Не смей говорить о нем плохо! — буркнул старший Блинков.
Было ясно, что он тоже думает об Эдуарде Андреевиче.
— Опасная у вас жизнь, — заметил водитель такси, который до этого молча прислушивался к разговору отца с сыном. — Это где же, если не секрет, открывают пивные в оранжереях и ломают людям ноги?
