Алексей Биргер - Тайна острова Буяна
— Идите сюда!.. Без резких движений!.. Не пытайтесь ускользнуть!.. — закричал в ответ отец.
Мужик медленно и осторожно пошел в нашу сторону. Когда он приблизился, у нас отпали последние сомнения: да, это был он, «охотник».
— Добро пожаловать, господин фальшивомонетчик, — сказал отец.
— Погодите!.. Погодите!.. — взмолился «охотник». — Я вам все объясню!
— Григорий, — попросил отец, — свяжи ему руки за спиной, чтобы он чего-нибудь не учудил.
«Охотник» покорно дал связать себе руки, но при этом не переставал восклицать:
— Да вы не понимаете!.. Не понимаете!.. Вы стали свидетелями… свидетелями небывалого! Это же эпохальная точка, поворот в истории человечества!..
— И с поворотами разберемся, — сказал отец. — Веди его, Григорий. И сам погреешься — больше тебе дозор нести незачем.
Мы доставили пленника к нашему очагу, и отец жестом велел ему сесть на лавку. Тот присел.
— Во-первых, как вас зовут? — спросил отец.
— Ипатьев Ярослав Филаретович, — представился, тот. — Я…, — он запнулся.
— Вы помешаны на поисках контактов с внеземными цивилизациями, это мы уже поняли, — кивнул отец. — А кто вы по профессии? Точнее, кем вы были по профессии до того, как стали фальшивомонетчиком?
— Я… — наш пленный задергался. — Я клянусь, что я не фальшивомонетчик… все это — ошибка, накладка, чудовищная накладка…
— А угрожать детям ружьем — это тоже накладка? — сурово вмешался в допрос дядя Сережа.
— Честное слово… — если бы руки «охотника» не были связаны, он прижал бы их к груди. — Я вам все объясню… Я действовал так для их же блага… Ситуация была экстремальная и не только для меня…
— Кстати, насчет детей, — сказал отец. — Вас сильно ранило стрелой?
— Ну… — наш пленник поморщился. — Довольно болезненно.
Отец кивнул.
— Тогда первым делом мне нужно осмотреть вашу рану и, если что, обработать ее. Это будет вполне в духе Женевской конвенции, запрещающей жестокое обращение с пленными.
Наш пленник с сомнением покосился на отца, не зная, шутит он или говорит серьезно. Отец тем временем расстегнул куртку «охотника», продырявленную стрелой, задрал его толстый свитер и обнажил довольно приличную на вид рану в боку.
— Кажется, вам повезло, — сказал отец. — Задало по касательной и только кожу разрезало. Наверно, и толстые одежки сколько-то выручили. Вы чем рану обрабатывали?
— Я снег прикладывал, чтобы кровь перестала идти, — ответил пленник.
— И походной аптечки с собой, конечно, не было?
— Не было, — грустно признался тот.
— Ну, деятель… — отец покачал головой и повернулся к Гришке. — Григорий, не в службу, а в дружбу, принеси из катера аптечку. И заодно прихвати баул со жратвой.
— В один момент! — весело откликнулся Гришка и исчез.
— Вы и еду с собой взяли? — удивилась Фантик.
— Разумеется, — ответил дядя Сережа. — Мы ведь не исключали, что нам придется остаться на острове до утра. И знали, что ваших съестных припасов хватит только на вас самих.
Отец опять посмотрел на рану в боку нашего пленника и покачал головой. Мне было заметно, что он в легкой растерянности — очень редкий для него случай. С одной стороны, Ванька нарушил его категорический запрет и заменил наконечники стрел на «боевые», и к тому же стрелял в человека, а отец взвивался под потолок, когда мы даже в шутку в кого-то целились. Когда в раннем дошкольном детстве мы выскакивали на родителей или знакомых с пластмассовыми ружьями и автоматами и кричали «пиф-паф!» или; «Стой, стреляю!», отец тут же конфисковывал у нас оружие. Как он говорил: «Чтобы у вас в мозгах даже мысли не откладывалось, что можно, целиться в человека». Я как-то спросил его: «Но ведь бывают случаи, когда приходится обороняться, да? И милиция, бывает, стреляет в преступников, и, вообще, хорошим людям иногда приходится стрелять в других не только в кино, но и в жизни, разве нет?» Отец тогда ответил, стараясь подбирать слова как можно точнее и аккуратней: «Видишь ли, в жизни действительно случается всякое. Мой отец, твой дед, был на фронте, где ему, конечно, приходилось стрелять и убивать. Я как-то спросил его об этом, и он ответил мне, что это запретная тема, он никогда и никому не будет об этом рассказывать. Что просто это было очень страшно… Да и в мирной жизни бывают ситуации… Например, когда освободить заложников можно только перебив террористов… Но при этом нормальный человек всегда знает, что оружие — это последнее средство решения проблемы, и выбор в пользу оружия делает только в самом крайнем случае, всегда помня, что стрелять-то придется по живым людям, ему подобным, какими бы плохими они ни были. Скажу честно, что и мне приходилось стрелять, когда раза два я наталкивался на оголтелых браконьеров из тех „отморозков“, которые лучше убьют лесника, чем сдадутся, чтобы отвечать по закону. В обоих случаях я метил или в руку, или в ногу, но держал в уме, что, ее та положение станет критическим и мне придется убивать, чтобы спасти свою жизнь, — и по закону я буду прав — никто меня не осудит. В обоих случаях Бог — миловал, как говорится, не пришлось отнимать чужую жизнь. Поэтому я не отрицаю, что в жизни может случиться все, что угодно. Я лишь против того, чтобы человек с детства привыкал, что в людей можно целиться и стрелять, пусть даже в шутку или в игре, чтобы где-то в глубине сознания для него это становилось нормой. Это не норма — вот это вы и должны усвоить. И помнить об этом, если вам когда-нибудь придется стрелять, защищая себя или Родину. Будем надеяться, такого никогда не случится».
Вот такое длинное и серьезное объяснение закатил нам отец. И теперь, сами понимаете, он должен был решить, что делать. Да, Ванька провинился, нарушив его запреты. Но с другой стороны, если бы Ванька их не нарушил и не выстрелил в этого типа, который явно был с мощным задвигом и что угодно мог выкинуть, то еще неизвестно, как дело бы для нас обернулось, поэтому Ваньку никак нельзя было осуждать.
Чтобы разрядить обстановку, я подбросил в огонь еще несколько полешков. Они затрещали, пламя заплясало ярче и веселее, и все как-то расслабились, и дышать стало легче.
А тут и Гришка вернулся с пластиковым чемоданчиком походной аптечки и с баулом со съестным. Отец промыл рану нашего пленника перекисью водорода, и, когда он снял запекшуюся кровь, рана и впрямь оказалась достаточно пустяковым разрезом. Потом он замазал разрез йодом и заклеил бактерицидным лейкопластырем. Пленник постанывал и поскуливал, пока отец занимался его лечением.
— Спокойно, — сказал отец. — Это пустяки, самое неприятное будет сейчас.
Он достал одноразовый шприц и стал его распечатывать.
— Что это? — пролепетал пленник. — Зачем?
— Противостолбнячный укол, — сурово ответил отец. — Неизвестно, какую грязь занесло в вашу ранку и с наконечника стрелы, и с вашей одежды… и когда вы снег прикладывали. А такими вещами не шутят!
Он так быстро и ловко сделал нашему пленнику укол, что тот испуганно вскрикнул лишь задним числом — и скорей от испуга, чем от боли.
— А теперь, — сказал отец, — согласно Женевской конвенции мы будем пленных кормить. А заодно и сами подзаправимся. Я вас развяжу, но смотрите, ни-ни, ни единого лишнего движения! Григорий, сядь так, чтобы ружья были позади тебя и мимо тебя никто не мог до них дотянуться. А вы, — обратился он к пленнику, — сядете между мной и Сергеем и за ужином расскажете нам все, подробно и без утайки!
— Да я только с радостью!.. — возопил тот.
— Вот и хорошо, — сказал отец. — Ребята, расстегивайте баул и накрывайте на стол!
Мы живо взялись за дело и стали расставлять на столе одноразовые тарелки, вилки и ложки, бутыли с клюквенным морсом и с напитками покрепче для взрослых, заранее нарезанную на ломтики и завернутую в фольгу кабанью ветчину, тушеного гуся с картошкой в трехлитровой стеклянной банке — надо было только вытряхнуть жаркое из банки в котелок и в две секунды подогреть на плите — соленые огурцы и помидоры, банку со сметаной и банку с домашним маслом и много всякого разного… Отец любил основательность во всем. Мы старались ни секунды не_ терять, так нам хотелось поскорее услышать рассказ нашего пленника. Мы не сомневались, что рассказ этот должен быть очень интересным.
И мы не обманулись в своих ожиданиях.
Глава двенадцатая. Чудеса продолжаются
Здесь мне хочется перепрыгнуть на два дня вперед. Дело в том, что нам пришлось подробно пересказывать весь рассказ пленника отцу Василию, а потом услышать от отца Василия несколько очень ценных объяснений и добавлений. Вот я и не хочу, условно говоря, разрываться на части. Ну не рассказывать обо всем сначала вам, а потом отцу Василию, а как бы пригласить вас присоединиться к нам в его доме, чтобы вы все услышали одновременно с ним и могли свежим глазом увидеть его реакции.
