Алексей Биргер - Тайна приволжской пасеки
Где все это? — спросил командор. — Благородство, торжественность, величие и чистота? Где то, о чем дальше Языков пишет:
И храмы древние с лучистыми главами
Глядятся в ясны глубины,
И тихий благовест несется над водами,
Заветный голос старины!
Храмы тоже извели! Везде пустота, разорение, грязь и бедность…
— Но все равно, Волга — это замечательно! — сказала Оса. — И когда вот так плывешь, то… — Она запнулась, не находя нужных слов, чтобы передать свою очарованность великой рекой.
— Кстати, Рейн, к которому Языков обращал привет от Волги, люди тоже загадили хуже некуда! — обронил Петькин отец.
— Загадили, да вовремя спохватились! — ответил командор. — Ты почитай, какие суровые меры эти немцы ввели, как карают предприятия за любое загрязнение Рейна! Вон не так давно я прочел в одной из газет, что в Рейн форель вернулась, рыбаки с удочками сидят, ловят… А ведь форель может жить лишь в очень чистой воде!.. Но ничего, Бог даст, мы и у нас все поправим. Есть какое-то шевеление, чувствуется оно. Но этим предстоит вашему поколению заниматься. — Командор поглядел на ребят. — Это вам очищать и приводить в порядок то, что мы вам оставляем изгаженным и разоренным. Так что смотрите, не сметь сплоховать!.. Уф! — Устав от долгой вдохновенной речи, которая потребовала у него большого напряжения сил, командор откинулся на по душки. — В общем, я верю, что все будет хорошо. И «храмы древние с лучистыми главами» вы еще увидите, и лет через двадцать — двадцать пять поплывете по такой Волге, что мне заранее завидно! Ведь я до этого не доживу…
— Доживешь и переживешь! — возразил Петькин отец. — Кому-кому, а только не тебе впадать в уныние! В такой передряге побывал, что теперь тебе сто лет жить, раз ты в ней уцелел…
— Да… — Командор довольно улыбнулся. — Видишь, я был прав! Но конечно, если бы не ребята… Как нам повезло, что они у нас совсем не паиньки! — Командор подмигнул Петькиному отцу. — Настоящие разбойники, которые себе на уме!
— Выдрать бы всех хорошенько, и тебя — в первую очередь, — с шутливой ворчливостью заметил Петькин отец. — Хоть теперь-то ты понимаешь, чем могло кончится твое Донкихотство?
— Донкихотство ничем плохим кончиться не может! — торжественно провозгласил командор. — На Дон Кихотах мир держится. Поэтому Господь никогда не обходит их своей милостью! Там, где нормальный человек шею свернет, Дон Кихоты всегда под высшей защитой! И знаете, — сказал он, общаясь ко всем, — я на удивление хорошо себя чувствую! И даже не чувствую, что был на волосок от смерти. Против донкихотства у курносой кишка тонка!
Он отставил пустую тарелку на тумбочку и выпил остывший жидкий чай.
— Хоть сахару кладут не скупясь, и то спасибо, — совсем другим голосом, спокойным и будничным, заметил он. — Как там дела у Никиты и Алены? В каком состоянии вы их оставили?
— Вроде начали приходить в себя. Ну, я тебе уже говорил… Да, что я забыл сказать — мужики втихую стерегут ферму, на случай, если Басмач вздумает вернуться, чтобы отомстить.
— На ферму он не сунется! — с уверенностью заявил Николай Христофорович. — А если и вздумает кому отомстить, то будет искать, как до меня добраться — ведь это из-за меня они лбы расшибли! Надо будет быть поосторожней, когда дальше на яхте отправимся. Если, конечно, его к этому времени не поймают… Ведь он и с берега обстрелять может, и на ночлеге подстеречь, и даже попробовать на яхту проникнуть. Я даже не знаю, стоит ли нам продолжать путешествие, если Басмач все еще будет в бегах.
— Ты выздоравливай сначала, а там решим, — сказал Котельников. — О, уже восьми час!.. Надо же, как мы у тебя засиделись со всеми разговорами. Пора нам возвращаться к нашим больным. Я тебе детективчик прихватил, чтобы не скучно было…
— Мне и без того скучать не дают, — сказал командор. — Всем интересно со мной потрепаться, порасспросить, как было. До самого отбоя… До самого отбоя отбоя нет! — скаламбурил Николай Христофорович и жизнерадостно улыбнулся.
Распрощавшись с командором и спускаясь вниз, путешественники встретили на лестнице, на площадке, отведенной под место для курения, раненого тракториста Валеру. Он стоял на костылях, держа на весу раненую ногу, и смолил папироску.
— Христофорыча навещали? — спросил он, прервав оживленный разговор с двумя собеседниками. Как видно, тракторист тоже был в центре всеобщего внимания — и наслаждался своей значимостью.
— Именно, — ответил Петькин отец. — Как у тебя дела? Что врачи говорят?
— Говорят, ранение плевое, словно комар куснул. Если, говорят, воспалений не будет, то очень скоро тебя выпишем. А как Христофорыч?
— Тоже неплохо.
— Да, навел мужик шороху!.. Это надо же один против пятерых выстоял! Мы вот тут ребятами обсуждали, вернется ли этот, который сбежал, Басмач который, в наши края или поспешит заховаться куда подальше.
— А ты что думаешь? — спросил Котельников.
— Думаю, он в какой-нибудь большой город будет пробираться, где спрятаться легче.
— Степан Ерофеич и другие мужики считают, что он может вернуться, чтобы отомстить, — заметил Котельников.
— Ну, это они, по-моему, перестраховщики! Ухо, конечно, надо держать востро — на всякий пожарный, как говорится, — но лучше вниз или вверх по реке пошукать.
— Возможно, твоя правда, — согласился Котельников. — Ну, бывай и выздоравливай побыстрее.
— И вам всего наилучшего! — отозвался тракторист.
На улице Петькин отец достал сигарету, раскурил ее, сделав глубокую затяжку, и скорым шагом направился к гостинице, то и дело оглядываясь, поспевают ли за ним ребята.
Ребятам не привыкать было к быстрой ходьбе, и они без особых усилий держались рядом со старшим Котельниковым.
— Почему ты так спешишь? — спросил Петя. — Волнуешься из-за чего-то?
— Хочу проверить, как там наши больные, — сказал отец. — И вообще, все ли в порядке. Надеюсь, они не дали деру из кроватей, чтобы раскрывать очередное преступление… — усмехнулся он.
— Вас растревожили все эти разговоры о Басмаче? О том, что он может вернуться? — спросила догадливая Оса.
— Не то чтоб растревожили… — Петькин отец призадумался, как бы объяснить поточнее. — Знаете ведь эту старую пословицу: «Помяни волка — а волк за дверью»? В смысле, что если говорить о дурном, то можно его накликать. Мне не нравится, что так много мусолят тему Басмача. Как бы и в самом деле не накликали…
— Послушайте! — сказал Миша. — А Басмач не может ночью проникнуть в больницу к командору, если он где-то поблизости? Сколько мы видели фильмов, где убийца проникает ночью в больницу, чтобы добить жертву, и только чудо эту жертву спасает…
— Это в фильмах! — ответил Котельников. — Нет, в больницу Басмач не сунется. Там много народу. Слишком опасно для него. Потом, не удивлюсь, если под окнами палаты, командора тоже стоят в потайном дозоре два-три браконьера… Учитывая, что они стараются перекрыть все ходы, по которым хоть с малой долей вероятности может двинуться бандит… Я не верю, что он в городке или где-то поблизости, но то, сколько он присутствует в мыслях и в разговорах… Поневоле начнет мерещиться. Вон, смотрите, мне уже чудится, будто этот прохожий вдалеке слишком похож на Басмача!
Ребята посмотрели туда, куда указывал Котельников. Метрах в ста впереди двигалась вразвалочку широкоплечая фигура с по-обезьяньи длинными руками и. непропорционально маленькими ногами. Фигура была в клетчатом пиджаке, издали напоминавшем обезьянью шкуру, — коричневые и серые клетки сливались на расстоянии в один тусклый цвет.
— Очень похож! — сказала Оса, видевшая Басмача на берегу, в движении. — И походка такая же… разлапистая! Может, догнать его?
— И напугать ни в чем не повинного прохожего! — хихикнул Миша.
— Это не он! — твердо заявил Петькин отец. — Не станет Басмач разгуливать по улицам городка, где его в любую минуту могут опознать! Ведь фотографии бандитов до сих пор висят на всех углах!
— По-моему, по этим фотографиям и родная мать не признает! — сказал Петя. — Они всегда такие смазанные и серые.
— Можно проверить, — пожал плечами Петькин отец. — Если это Басмач, то чем-нибудь он себя выдаст — от неожиданности… — И он громко крикнул: — Басмач!
Показалось им или прохожий после этого оклика в самом деле чуть прибавил шагу?
— Надо догнать и заглянуть ему в лицо! — заявил взбудораженный Миша.
— Тьфу ты! — послышался дребезжащий старческий голос из окна над ними. — Нализался и орет, людей пугает! А еще с детьми — папаша называется! Небось дети с трудом от собутыльников оторвали, домой тянут, а он еще кобенится!
Ребята прыснули, затыкая рты кулаками, чтобы не заржать во весь голос. Петькин отец со сконфуженным видом прошел еще метров десять, потом покачал головой:
