Валерий Гусев - Письмо дяде Холмсу
Положение немного разрядил дед Вася. Он явился обследовать омшаник и поискал в сарае кое-какие железки для переделки снежного мотоцикла в воздушный.
– Как Клавдия? – осторожно поинтересовался Митёк. – Книги читает?
– Не знаю, что и сказать, Митрич. Подменили мне Клавдию. Полдня сегодня избу драила, мне все перестирала, перечинила. А сейчас от печи не отходит, все что-то стряпает. Ровно на свадьбу или Новый год. Дай-ка мне болтиков на восемь и пружинных шайб горсточку. – И сэр Вася исчез.
Алешка был растерян. Митёк был грустен. Я в душе хихикал. А когда они пошли сбивать лед у колодца, достал из кладовки автоматы и снова положил их под тахту. Сейчас они придут, а я скромненько так скажу:
– Ты, Леха, наверное, плохо смотрел. Глянь еще раз.
Он, конечно, будет возмущаться, но я не гордый, я сам залезу под тахту и вытащу автоматы.
Не такой уж я простоватый.
Не успел я справиться с этим хитрым делом, как меня позвали со двора.
– Дим, – сказал Митёк, – слазь-ка на чердак, глянь уровень воды в бочке. А я пойду в доме краны проверю.
На чердаке стояла большая железная бочка, в ее стенке торчала стекляшка, которая показывала, сколько в ней воды. Бочка была полна, я даже удивился, почему Митёк решил ее проверить.
За всякими хозяйственными хлопотами прошел день. Солнце скрылось за лесом. Месяц зажегся в вышине.
– Пошли в поле, – сказал Митёк. – Звезды смотреть. С крыльца они не такие ясные.
Мы здорово постояли в поле, среди снежной тишины. Звезды отсюда, и впрямь, казались интереснее, даже крупнее и ближе. И казалось, они весело мне подмигивают: классно ты их всех разыграл, молодец!
Мы стояли посреди поля, среди белых снегов. Быстро начало темнеть. И вдруг послышались знакомые звуки. Азартный лай собак и треск мотоциклетного двигателя. Митёк первым из нас догадался:
– Ходовые испытания. Глядите!
По полю бешено мчалась собачья упряжка. В санях стояла девочка Астя и азартно покрикивала: «Хоп, хоп!» А над ними, не очень высоко, треща и выбрасывая синий дымок, летел маленький вертолетик системы сэра Васи. На бензобаке алела свежая надпись «Непруха» – марка такая летательного аппарата.
Упряжка промчалась мимо. Вертолет тоже миновал нас. А мы все смотрели им вслед. Вот так вот, тетя Клава, без всякого волшебства люди летают. Своим умом, своим сердцем и своими золотыми руками…
Мы вернулись в дом, немного замерзшие и чуточку грустные. Так всегда бывает, когда ты видишь, что человек умеет то, чего ты не умеешь. Ладно, сейчас повеселимся.
И я завел разговор об автоматах. Лешка клюнул. А Митёк… не знаю. Мы поднялись наверх. Я вдоволь похихикал и залез под тахту. Там все-таки была пыль, несмотря на нашу уборку. Пыли было много. А вот автоматов мало. Прямо скажу – ни одного.
Я лежал на животе под тахтой, чихал, стукаясь затылком, и думал: а может, все-таки, домовые есть, а?
– Не остроумно, тезка, – Митёк покачал головой, – позову завтра Тишу, пусть устроит розыск.
– Ой! – подскочил Алешка. – Не надо Тишу. Надо Митьку!
– У нас их два, – сказал Митёк хмуро, – а все без толку.
– Астиного Митьку! У него чутье! Он найдет оружие!
В общем, эти три дня мы прожили еще веселее. Навестили деда Яшу и Астю, взяли напрокат кобеля Митьку, пришли с ним в дом. Алешка зажал ему пасть и дал понюхать горсточку стреляных капсюлей. Митька тоже чихнул и удивленно посмотрел на Алешку. В его взгляде было: ты чего, парень, все и так ясно.
– Ищи, Митёк, ищи! – скомандовал Алешка.
– Не буду, – сказал Митёк.
– Это не вам. Это собаке. Ищи, Митёк.
Митёк еще раз глянул на Алешку, будто проверял – не шутит ли этот прекрасный маленький человек? – подошел к сейфу и царапнул его дверцу лапой.
Митёк (писатель, а не собака) усмехнулся, пожал плечами, отпер сейф… Оружие было на месте.
Мы немного помолчали, а потом одновременно прыснули. «Да, – подумал я, – все-таки какие бы ни были умные дети, взрослые все-таки умнее».
Настала пора расставания с Митьком, с его добрым домом, с дедами Васей и Яшей, с бедовой девочкой Астей. И со всеми ее собаками.
За нами приехал папа. Он очень торопился, у него было много дел, и мы быстро попрощались с Митьком и сели в машину.
И весь путь до трассы сбоку бежали Астины собаки, провожая своего друга Лешку. Еще только вертолета над головой не хватало и ведьмы на помеле.
Не люблю я уезжать оттуда, где было хорошо. Такое чувство, будто ты что-то там забыл, оставил что-то важное. Писатель бы сказал: оставил кусочек своей души. Но я не писатель…
Едва мы вошли в прихожую, мама в панике вскрикнула:
– Осторожно! На Тишу не наступите!
Опа! Наш участковый уже, оказывается, здесь. И почему-то валяется на полу.
Но это был не участковый. Это был кот, которого мама подобрала в подъезде. Он жил там уже несколько дней и так требовательно орал по ночам, что все жильцы высовывались из своих дверей и громким шепотом уговаривали его:
– Тише! Тише!
Мама не выдержала, забрала его и так и назвала: Тиша.
Алешка сразу сказал:
– Надо ему другое имя дать. Хватит нам одного Тиши. Назовем его Мент.
Скажу наперед, так его и прозвали, только мама, как и прежде, называла его Тишей. Потому что этот наглый Мент так и орал по ночам. Пока Алешка не забирал его к себе в постель. Но тогда Мент так громко мурлыкал, что, мне кажется, вздрагивали во сне все наши соседи.
А мне это мурлыканье напоминало рокот снежно-воздушного мотоцикла по имени Буян и по кличке Непруха.
Время шло. Когда медленно, когда быстро. Однажды папа пришел с работы не один. Вместе с ним в квартиру вошел очень красивый дядька с букетом цветов. Мы сразу его узнали. Это был великий артист, который играл в кино самых благородных на свете людей.
Он красиво поцеловал маме руку и вручил ей цветы. Мама немного смутилась – ей ни разу не целовали руку великие артисты. Разве что – папа. Но папа не артист.
– Вот они, – сказал папа артисту, указывая на нас широким жестом. – Особенно маленький.
Артист отступил назад и прижал ладонь к глазам.
– Вот они! – повторил он за папой рокочущим голосом. – Спасители! Особенно маленький.
Мы сначала немного растерялись, а потом поняли, что это тот самый актер, которого классно ограбила команда Дога и которому Алешка спас его семейную реликвию – немыслимо дорогой алмаз.
– Этот камень, – рокотал артист за столом, – передавался в нашей семье из поколения в поколение. Его подарил моему прадеду Государь Император за прекрасную актерскую игру. Представляете, какая для меня была трагедия. Александр, – сказал он, обращаясь к Алешке, – этот камень не имеет цены! Я так благодарен тебе! – Артист достал из кармана белоснежный платок и промокнул сухие щеки.
Я увидел, что папа незаметно посмеивается, а мама заметно хмурится.
– Он, наверное, очень хорошо учится, – обратился растроганный актер к маме. – По глазам видно.
– Он очень плохо учится, – буркнул Алешка.
– Какая прелесть! – не смутился великий артист. – Александр… Можно я буду называть тебя Сашей?
– Можно, – спокойно кивнул Алешка. – А можно и Лешей.
– Какая прелесть! Ты не представляешь, как я тебе благодарен, мой юный друг! Позволь мне пожать твою честную руку и сделать тебе маленький подарок на память.
Актер залез в самый глубокий карман и протянул Алешке… сникерс.
Алешка глазом не моргнул.
– Что вы! – сказал он. – Не надо. Разве можно так тратиться.
Он принял этот ценный дар и положил его на стенку, под портретом Шерлока Холмса.
Я переводил глаза с мамы на папу, но не увидел в их глазах ничего, кроме гордости за нас с Алешкой.
Когда актер ушел, папа положил Алешке руку на голову и сказал:
– А ты молодец, Алексей.
– Я знаю, – просто ответил Алешка.
Утром Алешка соскочил с тахты и завопил:
– Мам! А где мой сникерс?
Мама вошла в комнату и спокойно сказала:
– Я его выбросила. В помойное ведро. Вместе с цветами.
– Что ты натворила! Ты мне все утро испортила! Я сам хотел это сделать!
– У тебя вся жизнь впереди, – как-то непонятно сказала мама. – Влезай в штаны и марш в ванную. Школа не ждет.
Еще одно событие, о котором нельзя не упомянуть. В одно прекрасное воскресное утро, когда мы все сидели на кухне за столом и за окном вновь играло почти весеннее солнце, мама поставила перед Алешкой тарелку с овсянкой и кружку с кипяченым молоком и положила рядом письмо в красивом продолговатом конверте.
– Это что? – спросил Алешка.
– Это папа вынул сегодня из почтового ящика.
Письмо было от болгарской девочки по имени Пенка. От той самой, которая влюбилась в Алешку в туманной Англии.
Вот что было в начале этого письма: «Здравствуй, Алеша, мой дорогой друг из далекой России». Дальше было что-то еще, а завершалось письмо такими словами: «И вот я стала изучать черную и белую магию. Скоро я узнаю, как стать невидимой и летучей, и примчусь к тебе в Москву на крыльях любви».
