Владимир Вафин - Чужаки
Получив письмо, я обрадовался, но появилось беспокойство: как ему будет служиться, человеку с обостренным чувством собственного достоинства? Как к нему относятся офицеры? Нет, дедовщины я не боялся: Сашка и не через такое прошел. Знал, что он достойно выдержит все испытания, не сломается.
Теперь нас соединяли солдатские письма, и я как будто слышал его голос, только вот лицо стал забывать. Сашка писал о своей армейской жизни, просил совета, оставаться ли ему в армии. Меня это успокоило: если хочет связать свою жизнь с армией — значит, служба у него в норме.
«Живу нормально, работаю на лесоповале, бревна ворочаю. Служу Родине, так сказать... Трудновато, но ничего, на то мы и солдаты. Я благодарен вам за все, что вы для меня сделали. Да, может, и не зря вы столько лет проработали в приемнике. Это ваша профессия, она вам нравится, и я ничего не имею против. Я уже не 17-летний пацан, чтобы рассуждать по-детски, и уже давно смирился со всем: мент — это мент, военный— это военный. У каждого есть права и обязанности. Это их работа — служить. Жизнь штука крутая, и ее надо прожить, чтобы в старости не жалеть, что прожил впустую. Милиция, конечно, нужна, я не спорю, без нее не обойтись. Да, действительно, там есть мужики хорошие, но есть такие «шакалы»! Зачем их только мать родила?!»
Я был рад, что Сашка, который в моей памяти оставался все еще пацаном, теперь имеет свои взгляды на жизнь. Понял, что в жизни порой приходится смириться, хотя за право быть самим собой надо драться, будить в себе Человека, все доброе, лучшее. Об этом я написал Сашке.
«У меня все нормально, работаю бригадиром, вроде получается. Я теперь командир отделения. Служим, как полагается. Когда ездил в отпуск, встретил своего старого участкового. Так он меня сразу в милицию агитировать начал, мне даже смешно стало. Ментом, конечно, служить не пойду, как в неохотку...»
«Вот сегодня заступил в наряд дежурным по роте. Скучно до ужаса. Невозможно уже в казарме сидеть — сильно тянет домой, да и из армии уходить не хочется. Здесь много друзей, которые скоро разъедутся, я их, может, и не увижу никогда больше».
И моя судьба в приемнике тоже подходила к концу. Я вступил в борьбу с теми, для кого пацаны были «придурками» и которых они безнаказанно унижали.
«На счет вас и приемника. Я бы на вашем месте ушел бы. Против стаи волков трудно идти. Да и нервы надо иметь крепкие, чтобы бороться с волками...»
И все же я кое-что успел сделать! У меня есть мои крестники, да и другие пацаны, которые помнят добрым словом. Только жаль тех, кто еще пройдет через приемник, где люди, облаченные в серые мундиры и защищенные законом, творят беспредел.
Наступила весна, и Сашка вернулся. Я прижал его к себе: он мне стал чем-то родным человеком. Мы сумели разглядеть друг друга и стали друзьями.
Жизнь продолжается...
Сломанная игрушка
В приемник-распределитель для несовершеннолетних со всех концов области доставляют подростков, которые по закону стали малолетними преступниками. И пусть они прожили всего лишь ничего — иным из них едва перевалило за первый десяток, — но они уже совершили столько преступлений, что в пору удивляться, когда успели-то. Костя Н., например, в свои одиннадцать лет совершил в Миассе 118 краж, а его ровесник Рустам X. наворовал на 13 тысяч.
Вчитываясь в скупые строки документов, я пытался понять причины их преступлений, разобраться в их нескладной жизни.
...Однажды вечером мне на глаза попались два подростка, которые хотели проникнуть в столовую.
— Стойте! — приказал я им.
Увидев милиционера, они бросились бежать, но я догнал их. Одним из них оказался Вовка Стежков, недавний воспитанник приемника, где он отбывал тридцать суток за подобные кражи. Узнав меня, он надрывным голосом стал просить отпустить его, обещал больше не воровать. Я знал цену Вовкиным обещаниям, а также то, что он опять сбежал из интерната, поэтому вместе с его дружком Ребровым отвел их в опорный пункт. В ожидании патрульной машины я поинтересовался, зачем они полезли в столовую. И Стежков, размазывая слезы по щекам, ответил, что они хотели есть. Его слова меня не удивили. Я знал, как начиналась его горестная жизнь, почему он начал воровать (о его кражах в милиции собран целый том).
Отца своего он не помнит, в свидетельстве о рождении записан со слов матери. А мать... да и была ли для него матерью женщина, занимающаяся устройством своей личной жизни, которая заключалась в общении с временными мужиками за бутылкой водки. Маленький сын — память о несостоявшейся любви — был ей в тягость. Он мешал ей быть свободной в этой жизни. Бывали, правда, такие минуты, когда она прижимала его к себе, и, лаская, говорила:
— Все, Вовка, уедем отсюда и будем жить хорошо.
Но проходило время и ничего не менялось, снова приходили «чужие дяди», пили водку, а сын все ждал и терпел. Терпел он и побои, когда пьяная мать избивала его солдатским ремнем. Вовка возненавидел этот кожаный ремень со звездой на пряжке, и однажды выбросил его. Но не найдя ремня, мать избила его тапочками, которые попались ей под руки.
Учился Вовка нормально. Он частенько оставался в школе после занятий: не хотелось идти домой, чтобы вновь видеть свою пьяную мать. Но со временем у него стали появляться двойки, и Вовка забросил школу. А потом пошло-поехало...
Тревогу забила классная руководительница, узнав о пьянице-матери и домашней жизни Стежкова. Общественность взывала к ее совести, к материнским чувствам, но она продолжала пить. И вскоре мальчик стал сиротой при живой матери. Его определили в интернат. Там он пробыл недолго. Вскоре выяснилось, что он «шманал» по карманам, однажды даже вытащил кошелек из плаща учителя. После этого Вовка пустился в бега. Его ловили и возвращали назад, отбирали одежду. Но его уже невозможно было остановить, так как бродячая жизнь совсем засосала, и как-то вечером он выпрыгнул из окна класса, где шла самоподготовка. Вовка не понимал, что это прыжок в пустоту и дорога в никуда. И поэтому через полгода с приговором: «социально опасен» его перевели в другой интернат, подальше от дома. Здесь он пробыл год. Но каким бы хорошим интернат ни был, он никогда не заменит мать, даже такую, как у Вовки. И он снова сбежал.
Его забрали из дома, и, когда снова привезли в интернат, он рассказал, что убежал потому, что его бьют старшие и заставляют воровать для них и драться с такими же, как он. Директор пообещала разобраться. То, что она разбиралась, Вовка понял, когда его побили «старшаки», «чтобы не стучал», да и в классе лучше не стало: товарищи его дразнили, а учителя кричали на него, обвиняя его в том, что он позорит и тянет класс назад. Стежкову ничего больше не оставалось, как опять уйти в побег.
Все мальчишки в его возрасте любят играть в игры, и Вовка тоже любил. Только играл он в опасные игры, не осознавая этого. Однажды ночью он разбил стекло в киоске и вытащил оттуда все, что понравилось. Потом несколько раз угонял велосипеды. Его поймали и отвезли в милицию. Там поставили на учет и пригрозили: если не перестанет воровать, то отправят в спецшколу. После его вновь отправили в интернат, который он люто ненавидел.
Протерпев три дня, Стежков украл вещи из раздевалки (его вещи опять были под замком) и ударился в бега. В электричке на Челябинск жалостливо клянчил у пассажиров яблоки, конфеты — кто что даст. Дома ему тоже не сиделось. Крадучись, он пробирался в школьную раздевалку и шарил по карманам.
Однажды, когда стемнело, немного поработав стеклорезом, Вовка с приятелями проник в кулинарию — и вот они, торты. Их хватит на всех его дружков, с которыми он спал под фуфайками и краденными одеялами в подвале и которые, спустя некоторое время, будут вместе с ним отсиживать по тридцать суток в приемнике. Тогда, ночью, объевшись тортов, они безжалостно разбрасывали их.
Милиция задержала всех на месте. Приятели пытались бежать, закидывая милиционеров тортами, но их поймали. Милиционеры, форма которых была заляпана кремом, долго матерились на Вовку и его приятелей.
Сидя в машине, и чувствуя свою безнаказанность, Стежков с видом бывалого успокаивал друзей: «Поговорят, напишут бумаги и отпустят. Меня, конечно, в приемник, а оттуда в интернат повезут, но все равно я убегу. Не хочу я там жить, не нравится».
Под утро Вовку привезли в приемник, где его знали как облупленного. Утром воспитатель второй группы долго ругалась, что ей надоело каждый раз писать на него бумаги. Слушая вполуха воспитателя, Вовка оглядывал собравшихся в игровой воспитанников. Он подмигнул своему знакомому Мишке. Он тоже был беглецом из интерната, но возрастом был постарше. Пацаны рассказывали, что он чуть было не изнасиловал какую-то бабку. А вон и Сережка с Сашкой. Эти бегают из дома из-за отчима. Они однажды положили «башмак» на рельс: из-за них могло произойти крушение поезда. Потом Стежков познакомился с остальными: с Эриком, который жил с «голубыми», даже видел их свадьбу, и с цыганкой Викторией, у которой мать поехала на зону выходить замуж, а ее бросила одну, и девчонка бродила по базару, а ночью спала с бичами в кочегарке.
