Андрей Федоренко - Щербатый талер
Оксана промолчала. Вернулся Игорь Валентинович, сказал коротко:
— Настоящий. Что ж, держите, — и передал свой талер лысому.
Лысый подбросил монету и поймал ее.
— Теперь, надеюсь, все? — спросил Игорь Валентинович.
— О’кей, не волнуйся, — ответил лысый, — делай свой бизнес. Мы любим сговорчивых людей и не трогаем их.
Оба, не попрощавшись, исчезли.
Игорь Валентинович стоял и смотрел на закрытую дверь.
— Подойди, — прошептала Оксана подруге.
Катя смело приблизилась к папе, потянула за рукав:
— Тебе нужен этот талер, папа?
Игорь Валентинович непонимающе взглянул на дочь. Очевидно, он думал уже не про «гостей», не про талер, а про свой бизнес.
— Что? — переспросил он. — Нет. Зачем мне талер? На, возьми. Только держи при себе. Мало ли что — вдруг им понадобится еще и это?
— Не потребуется, — сказала Оксана. Игорь Валентинович погрозил ей пальцем:
— Оксана, я тебя предупредил! Не сунься в эту историю!
— Хорошо, Игорь Валентинович, — покорно согласилась девочка. — А можно, мы позвоним?
— Конечно, можно. Только недолго, мне еще надо обзвонить некоторых важных людей…
Оксана, глядя в бумажку, зажав трубку между щекой и плечом, набрала номер.
— Это Оксана, — сказала она, дождавшись «алло».
Каково же было ее удивление и даже разочарование, когда она узнала в трубке голос… учителя истории Бориса Григорьевича! Сразу исчезла вся таинственность этих шести цифр, на которые Оксана так надеялась еще несколько минут назад. Ей даже захотелось положить трубку.
— Я тебя слушаю, Оксана! Что случилось? — спрашивал между тем учитель. — Ты в Минске?
Оксана прикрыла ладонью трубку и вопросительно взглянула на Катю, которая стояла рядом. Но что могла посоветовать ей наивная Катя?..
— Ничего не случилось, Борис Григорьевич, — тихо сказала Оксана. — Хотя, впрочем, случилось… У нас неприятности. Мы запутались.
— Что такое?
— Я не могу сказать по телефону.
— Откуда ты звонишь?
— От Кати Олешкевич.
— Где это?
— Сухаревка.
— Так это же совсем близко! А я живу на «Западе», вы можете сейчас подъехать или подойти. Здесь от вас две остановки автобусом, или пешком через лес. Катя должна знать.
— А какая у вас квартира?
— Я подожду у подъезда, так как вы не сможете попасть в дом — там замок с кодом…
Глава 40. Квартиры на «Западе»
Катя хорошо знала свой район. Через лес, который клином врезался в городские постройки, девочки быстро добрались до широкой, длинной улицы Лобанка. Отсюда начинался микрорайон «Запад-3».
Стоял ясный день. Совсем прояснилось. Пахло близким лесом и мокрой травой. Небо было чистое и синее, солнце тщательно высушивало с асфальта остатки дождя.
— А там, за лесом, есть озерко, — указала Катя. — Может, сходим?
Оксана от неожиданности даже остановилась:
— Какое озерко, Катя! Нас ждут! Мы потеряли талер, запутались, ничего не знаем — а ты… Пойми, Борис Григорьевич — это единственная возможность разобраться в этой истории!
— Я просто так сказала, — оправдывалась Катя. — Лето на дворе…
— Лето еще все впереди, нагуляемся. Скажи, неужели тебе неинтересно? — спросила Оксана. — Только честно. Неужели неинтересно разгадать тайну талеров, бересты, найти клад, получить за него деньги?
— У папы и так их много, — наивно ответила подруга. Оксана хмыкнул:
— Разве денег бывает много? Их всегда мало. Да тут совсем другое: это будут наши деньги, и ничьи больше. Можно будет купить себе, что захочешь, поехать куда хочешь…
— Мне и так все покупают, и возят, куда я захочу.
— И нравится тебе это?
— Нравится, — призналась Катя. — Только не всегда.
— Вот видишь. Свои деньги — это совсем другое, это самостоятельность, свобода…
— Оксана, я просто так про озеро сказала! Мне интересно искать клад, я же не против и буду с тобой до конца.
— Далеко еще идти?
— А мы пришли, — Катя кивнула на кирпичный двенадцатиэтажный дом при самом лесу.
Тут у подъезда росли дубы, ольхи, ели. Среди деревьев виднелась зеленая крыша беседки.
Когда девочки приблизились, из беседки вышел и двинулся им навстречу невысокий седой человек, одетый по-домашнему: в клетчатой рубашке, застегнутой на все пуговицы, в спортивных, отвисших на коленях штанах с бело-красно-белыми лампасами, в стоптанных туфлях на босу ногу. Это был Борис Григорьевич.
Девочки никогда не видели учителя в таком виде. Переглянувшись, они едва сдержались, чтобы не прыснуть со смеху.
Борис Григорьевич понял причину их веселья. Он переступил ногами в своих туфлях и смущенно сказал:
— Прошу у барышень прощения — не успел переодеться… Как только вы позвонили, сразу спустился вниз.
Сейчас девочки дали волю смеху. Барышни! Первый раз в жизни их так называют!
Учитель тоже засмеялся:
— Вижу, что у барышень не такое плохое настроение, как я думал. Прошу! — показал он на двери подъезда.
До этого дня девочки видели учителей только в школе и ни разу ни одного учителя — в обычных бытовых условиях. И Оксана, и Катя думали, что учителя живут как-то иначе, чем все люди. Поэтому сейчас они обращали на все особое внимание.
В коридоре коробка почтовая обожженная… В лифте кнопки тоже черные, обожженные… И стены все исписаны словами, в том числе и некрасивыми.
Борис Григорьевич угадал мысли своих учениц.
— И в нашем доме, как и везде, — вздохнув, сказал он. — Человека можно научить всему, можно сделать из него выдающегося художника, скрипача, математика, космонавта, бизнесмена… Но научить его элементарной бытовой культуре невозможно. Это дается или от рождения, или не дается совсем… Ну, мы пришли.
Маленькая однокомнатная Бориса Григорьевича напоминало не квартиру, а скорее библиотеку или книжный магазин. Оксане, которая не так давно была в архивном музее, на мгновение показалось, что она каким-то образом перенеслась туда. Стопки книг лежали даже в маленькой — трем человекам не повернуться — передней, под вешалкой для одежды. В комнате книги занимали целую стенку — от пола до потолка. Лежали они и на журнальном столике, что стоял посреди комнаты, и на двух мягких креслах, и на маленьком телевизоре в углу, и на шкафу…
Борис Григорьевич быстренько убрал книги со столика и с кресел.
— Простите, милые барышни, — развел он руками. — Очень неожиданным был ваш звонок, поэтому ничего не успел… А хозяйки у меня нет, сами видите! — сказал он веселым голосом, однако на его высоком чистом лбу сразу появилась сетка морщинок. — Развелась со мной хозяйка, и сейчас далеко отсюда… Словом, садитесь, будьте как дома, а я сейчас чайку сделаю.
Только теперь девочки догадались, чего в этой квартире не хватает — женской руки. И все равно с Борисом Григорьевичем было легко, как и в школе на уроках.
Учитель, видимо, прекрасно ориентировался среди своих книг. Вытащил одну из полки, подал Оксане:
— Вот, полистайте пока. Вас это должно заинтересовать. Сам открыл шкаф, порылся там, взял что-то под мышку, вышел.
Глава 41. Рассказ Оксаны
Толстая книга называлась «О чем рассказывают монеты». Оксана нашла раздел «Монета и сокровище», забыв все, впилась глазами в текст.
— У папы есть такая книга, — равнодушно сказала Катя.
— Нет, подожди, послушай! — воскликнула Оксана и зачитала: «В отличие от археологических материалов, добываемых путем планомерных раскопок, превращение вещей в находку — результат совпадения бесчисленных счастливых случайностей…
Поэтому гражданский долг каждого, кто нашел клад или узнал о его открытии, — собрать максимальное количество монет, сберечь посуду, или хотя бы ее обломки, для передачи в ближайший государственный музей.
Разворовывание скарба или даже малейших «частей» из его состава являются нарушением законодательства…»
Как тебе это? Мы столько бьемся, рискуем своими жизнями — чтобы найти золото и сразу отдать его какому-то чужому дяде, который не вылезает из кабинета какого-либо архивного музея!
— Пока мы не нашли никакого золота, — заметила Катя.
— Совершенно верно, — сказал Борис Григорьевич, который зашел в комнату и все слышал.
В руках учитель держал поднос, на котором дымились чашки с чаем, стоял блюдечко с вареньем, лежала горка шоколадных конфет.
Но больше всего поразило девочек, что Борис Григорьевич успел переодеться. Он был в своем сером костюме, знакомым им еще по школе, даже галстук не забыл повязать. Вот удивительный человек! А они думали: он шутил, когда называл их барышнями, и извинялся за свой вид.
Борис Григорьевич поставил поднос на столик, снова вышел и вернулся со стареньким кухонным табуретом — для себя.
