Лилиан Браун - Кот, который знал 14 историй
– Ты оставил окно открытым?
– Нет, мама. Стекло словно… растаяло! Я думаю, это сделал Усы. Он похитил их.
Мать выставила его из спальни.
– Оденься, дорогой. Мы найдём Шайку, организуем поисковую экспедицию.
Миссис Хоппл надела пеньюар и вышла из комнаты. Когда она вернулась, муж всё ещё смотрел в окно.
– Дональд прав, – сказала она. – Стекло на самом деле исчезло. Как странно!
Мистер Хоппл стоял словно в трансе.
– Дорогой, с тобой всё в порядке? Ты слышал, что сказал Дональд?
Муж встрепенулся и отошёл от окна.
– Ты можешь организовать поисковую экспедицию, если хочешь, но я уверен, ты никогда не найдёшь Шайку. Они не вернутся, и Усы тоже.
Он оказался прав. Два котёнка из конюшни тоже исчезли той ночью, а кроликов нашли в парнике. Они по привычке наслаждались геранью.
Жизнь в Хопплвуд Фарме потекла своим чередом. Двери гаража открываются, машины заводятся, телевизор работает отлично. Только иногда происходит короткое замыкание. Никто не выпускает кроликов из клетки. Трактор совершенно надёжен. Стекло в окнах не тает.
Маленький Дональд по ночам частенько смотрит в телескоп, когда его родители думают, что он крепко спит.
ГРЕХ МАДАМ ФЛОЙ
С самого начала Мадам Флой почувствовала инстинктивное отвращение к мужчине, который поселился в соседней квартире. Толстый, и отвороты его брюк отталкивающе пахли ржавчиной.
В первый раз они встретились в старом дряхлом лифте, ползущем на десятый этаж столь же старого дома. Здание в прежние времена было фешенебельным, а теперь словно расползалось по швам. Мадам Флой вышла на прогулку в городской парк. Она жевала траву и охотилась за бабочками. Когда она со своим компаньоном вошла в лифт, там уже стоял новый сосед. Сосед и Мадам Флой резко контрастировали друг с другом. Но в таком многоквартирном доме, с таким великолепным прошлым и никаким будущим, это, в общем-то, не очень бросалось в глаза. Грузный, нескладный, неряшливо одетый человек и Мадам Флой – длинноногая, голубоглазая аристократка, кремово-коричневая шубка которой переливалась на солнце, становясь тёмно-коричневой книзу.
Мадам жалела толстых мужчин. У них ведь почти не было коленей. А что за польза от человека без коленей? И всё же она отдала дань вежливости и обнюхала отвороты его брюк, но тут же удалилась, сморщив нос и обнажив зубы.
– УБЕРИТЕ от меня этого кота! – заревел толстяк, грозно топнув ногой. Компаньон потянул за поводок, хотя в этом не было нужды. Мадам одним прыжком достигла безопасного угла лифта, который, судорожно сотрясаясь, продолжал свой воющий подъём.
– Вы не любите животных? – спросил нежный голос на другом конце поводка.
– Это паршивые вонючие твари, – проскрежетал толстяк.
– Как жаль. Однако вам не стоит беспокоиться по поводу Мадам Флой и Таптима. Они никогда не выходят из квартиры одни, за исключением тех случаев, когда идут на прогулку, да и то на поводке.
– Так у вас их два? Что ж, держитесь от меня подальше, не то я переломаю их паршивые шеи. Я не скручивал кошачьей шеи уже с четырнадцати лет, но хорошо помню, как это делается.
Держа в руках длинную чёрную коробку, толстяк сделал выпад в сторону бедной Мадам Флой, напряжённо сидевшей в углу, плотно прижав уши. Шерсть на её спине встала дыбом, и бедняжка попыталась убежать. Даже когда компаньон взял её на руки, Мадам Флой была вся напряжена и дрожала.
Она расслабилась лишь дома, почувствовав себя в безопасности в своих скромных, но очень приятных апартаментах. Она подошла на напряженных лапках к солнечному пятну на ковре, где спал Таптим, и полизала ему макушку. Потом Мадам Флой умылась, чтобы избавиться от запаха противного толстяка. Таптим спал и даже не пошевелился.
Вялый, дружелюбный кот, её сын, был загадкой для Мадам Флой. Чувствительная и одухотворенная, она не пыталась понять его, она его просто любила. Мадам Флой могла часами мыть его лапы и грудку, хотя он с легкостью делал это сам. За обедом она старалась медленно пережевывать пищу, чтобы оставить на тарелке что-нибудь ему на десерт, и он всегда жадно выхватывал эту лишнюю порцию. Когда он спал, а спал он почти всё время, она сидела рядом на страже, пока её совсем не одолевала усталость. Тогда Мадам Флой сворачивалась в клубок, но лишь дремала, приоткрыв глаза.
Таптима любили все. Он нравился другим котам, нравился маленьким и большим собакам, нравился даже людям. Его мордочка была словно коричневый красивый цветок, а большие голубые глаза – нежные и доверчивые. Ещё котёнком он всегда радостно мурлыкал при прикосновении любой руки и постепенно стал таким доверчивым, что мурлыкал каждому, кто просто смотрел на него. Более того, он шёл, когда его звали, и благодарно принимал всё, что находилось на тарелке. Ему говорили сесть, и он садился.
Его мудрая родительница не одобряла такое некошачье поведение. Оно обнаруживало слабость характера. Из этого не получится ничего хорошего. Мадам Флой старалась направлять сына собственным опытом, Когда подавали обед, она высокомерно обнюхивала тарелку и отходила независимо от того, соблазнительным было поданное или нет. Так поступали все уважающие себя коты. Через пару минут она возвращалась и со снисходительным видом начинала есть, впрочем не выказывая особого энтузиазма.
Кроме того, если кто-то протягивает к тебе руки, кот обязан сначала увильнуть, устроить охоту, флирт, а уж потом позволить себя поймать и сжать в объятиях. Таптим, стыдно сказать, радостно приветствовал любой дружеский жест перекатыванием и весёлым мурлыканьем.
С раннего возраста он усвоил правила поведения в квартире: нельзя спать в посудном шкафу среди горшков и кастрюль; сидеть на столе с пишущей машинкой допускается: сидеть на столе рядом с кофейником запрещено. И послушно следовал этим правилам. Но Мадам Флой знала, что правило – это вызов и нарушить его у котов считается делом чести. Следовать правилам означало уронить своё достоинство…
Казалось, что её сын никогда не постигнет истинных ценностей.
Без сомнения, в мире пишущих машинок и кофейников Таптима обожали за его покладистость. Но Мадам Флой восхищались не меньше, правда уже по другим причинам. Её уважали за независимость, ею восхищались за потрясающую способность добиваться всего и любили за белую грудку и раскосые голубые глаза. По внешности и поведению она была классической сиамской кошкой. Вскидывая голову и глядя своими растапливающими сердце глазами, она могла очаровать даже кусок бифштекса, над которым уже занесены нож и вилка.
Пока толстяк и его чёрная коробка не переехали в соседнюю квартиру, Мадам Флой никогда не знала, что такое вражда. С ней в её квартире на десятом жили два компаньона, которые постоянно ходили туда-сюда. Один был легко узнаваем: потереться о его ноги было сплошным блаженством. Другой служил настоящей грелкой холодными ночами и всегда чесал животик Мадам Флой, когда она того хотела, или массажировал ей спинку.
Жизнь не казалась ей мёдом: Мадам Флой выполняла постоянную работу. Она была глаза и уши в этом доме.
Существовало шесть окон, которые нуждались в присмотре, ибо широкая полоса подоконников, проходившая по всему десятому этажу, была местом прогулок голубей. Они прохаживались с важным видом, искали что-то в своих перьях и игнорировали Мадам, которая сидела на подоконнике и равнодушно, но внимательно наблюдала за ними через оконную решётку.
Наблюдение было дневной работой, а слушание начиналось с наступлением темноты. Оно требовало более сильной концентрации. Мадам Флой слушала шумы в стенах. Она слышала, как жуют термиты, дымятся трубки, но большей частью она прислушивалась к духам умерших мышей.
Однажды вечером, вскоре после инцидента в лифте. Мадам Флой как раз занималась прослушиванием. Таптим спал, компаньоны тихо переворачивали страницы книг. Вдруг раздался странный, ужасающий звук. Уши Мадам встали торчком, потом снова прижались к голове.
Бесконечный крик ужаса исходил от стены. Ничего подобного Мадам никогда не слышала. Этот звук леденил кровь и истязал слух. Его пронзительность была такой болезненной, что Мадам Флой откинула голову назад и стала тихонько подвывать. Резкий звук разбудил даже Таптима. Он с тревогой огляделся, покачал головой и почесал уши, чтобы избавиться от оскорбительного звука. Другие тоже слышали.
– Ты слышишь? – сказал тот, у кого был нежный голос.
– Это, вероятно, новый сосед, – сказал второй.
– Как может такой неуклюжий толстяк извлекать из инструмента такие божественные звуки? Это Прокофьев?
– Нет, думаю, Барток.
– Он держал скрипку сегодня в лифте, даже пытался ударить ею Флой.
– Сумасшедший… Посмотри на котов! Им явно не нравится скрипка.
Мадам Флой и Таптим метнулись из комнаты, соревнуясь друг с другом, чтобы поскорей спрятаться под кровать.
