Мария Некрасова - Толстый на кладбище дикарей
А вообще-то, город будто вымер. Тонкий долго гадал, что такого непривычного: ну город, ну ночной, а потом сообразил – тишина. Тишина и темнота, вот что. В Москве, если ночь, так уж ночь! Фонари горят, окошки домов светятся, вывески всякие. Народ гуляет, опять же, машины, в отдельных районах – даже слишком много. А здесь – настоящий ночной город. Тишина и темнота. Тонкий старательно вертел головой, но так и не нашел ни одного светящегося окошка. Ну, может, плохо смотрел.
Мотоцикл свернул во двор и затормозил: приехали.
– Мне с тобой подняться? – по-светски осведомился Димон. Тонкий решил, что лучше не надо. Доктор Ливси и так удивится, увидев на пороге едва знакомого пацана. Так пусть уж лучше он увидит на пороге его одного, чем двоих. Тем более, что с Димкой он, вроде, не знаком… Не вроде, а точно! И вообще: сейчас Тонкий все расскажет Доктору, и если тот решит, что нужно немедленно ехать во владения гоминида, то на мотоцикл он не сядет, возьмет машину. Получается, Димка отвез – и до свидания? Неудобняк… Хотя, с другой стороны, оперативное мероприятие – это вам не шоу с бабочками. Это серьезное дело, оно не терпит посторонних. А с третьей стороны, Димон не посторонний, Димон его – Тонкого в город отвез, вскочил, между прочим, ночью и повез…
– Пошли, – наконец решил Тонкий, – только я еще не знаю: может, мне придется здесь заночевать, может, сразу поедем обратно. Если обратно, то на машине.
– В обоих случаях я буду уже не нужен, – без обиняков рассудил Димон.
– Ну…
– Да ладно, чего ты?! Я что маленький, что ли?! Не понимаю, что ты здесь по делу, а не на чай. Я лучше поеду, а то мать хватится.
Тонкий подумал, что, когда поедем домой, неплохо бы взять у Димона адресок, давненько он не писал бумажных писем. Серьезно, такими друзьями не разбрасываются. Тонкий хотел вывалить на голову байкера благодарственную тираду, но подумал и сказал:
– Спасибо. – Потянул ручку двери и услышал прощальный рев мотоцикла.
Как он взлетел на этаж, как долго и остервенело жал на звонок, как рассуждал о чутком сне оперативников и богатырском сне бревен, как вышла сонная соседка и сказала: «Вали отсюда, бандит, днем покою нету», как Тонкий с этой соседкой объяснялся, пытаясь донести до нее, что ему очень нужно видеть этого человека здесь и сейчас, а та грозилась вызвать милицию…
Как вышел другой сосед и сказал, что Иван домой еще не приходил, а раз так, то и нечего трезвонить. Как Тонкий спускался по ступенькам под ругань этих двоих и думал, что дом не дом, а подъезд он точно перебудил. Как открыл дверь и убедился, что Димон давно уже уехал (сам же слышал, как он уезжал), – это все очень грустно и на много страниц, не буду об этом писать. Ограничусь тем, что Тонкий сел на лавочку у подъезда и, наверное, в сотый раз за последние сутки, подумал, что он дурак. Нет, ну это и дети знают: если тебя везут в гости без приглашения в три часа ночи, когда ни метро, ни автобусов, ни попуток, надо хотя бы сказать водителю, чтобы подождал. Может же человека дома не оказаться, он же тебя не ждет?! Работа у Доктора Ливси интересная, иной раз сам не знаешь, во сколько будешь ужинать, во сколько – спать, а во сколько – дома. Может, Доктор Ливси сейчас в засаде, поужинал и спит? А Тонкий как дурак, приперся в гости и сидит тут на лавочке, рассуждает о работе.
Толстый съехал по майке на колени и тыкался носом в ладонь: «не расстраивайся», типа.
– А чего «не расстраивайся», если у тебя хозяин дурак? – спросил его Тонкий.
– Еще какой дурак, – поддержал его саблезубый гоминид. Он бежал за мотоциклом на своих двоих и только сейчас подоспел. Язык на бок, всклокоченный весь, взмыленный, а все туда же:
– Дурак! В милицию бежать надо, а он на лавочке нюни распустил!
И то правда. Тонкий сунул верного крыса за пазуху, взял свою палку и поковылял в ночь. Честно говоря, если бы не разбитая коленка, это была бы не самая длинная и противная ночь в его жизни. А так… Что ж, придется потерпеть. Знать бы еще, где эта милиция. Тонкий вышел на освещенную улицу и побрел себе вдоль дороги. Мысли бродили в голове самые мрачные: «Не найду отделение, хоть до лагеря добреду, вдоль дороги-то», «А может, оно не на виду, а вовсе даже во дворе»; «Каникулы проходят, а кто-то еще не познакомился с местной шпаной. Коленка разбита – не убежишь, идешь один, по закону подлости – очень подходящий случай».
Но случай представился другой. Более подходящий, но не менее паршивый. Когда Тонкий в сотый раз прикинул, как он будет отбрехиваться, если его окликнет голос за спиной и попросит закурить, этот голос за спиной и раздался.
– Молодой человек… – Голос был мужской, если пацан, то лет восемнадцать, не меньше. Хотя скорее, там весь двадцатник идет. Пытаться бежать или пытаться решить вопрос словами? Вообще, оборачиваться или…
– Документики предъявите!
А, ну это куда ни шло. Тут уже можно и обернуться и даже сделать пару шагов навстречу ночному патрулю. «Документиков», понятно, с собой нет, но кто-то здесь только что искал отделение милиции. Тонкий заковылял навстречу патрульному и затараторил:
– Вас-то мне и надо. Понимаете, я ищу отделение милиции…
– Я тебе покажу, – любезно согласился патрульный. – Документики.
– Мы с тетей и сестрой отдыхаем у моря…
– Рад за вас, – терпеливо ответил милиционер. – Документики.
– И около нашего лагеря…
– Документы! – рявкнул патрульный, и Тонкий понял, что разговаривать бесполезно.
– Нету. Я с утра, когда одевался, не рассчитывал, что окажусь ночью в городе один.
– А на что ж ты рассчитывал? – Милиционер вопросительно поднял бровь. Лет ему и впрямь было не больше двадцати. – Ты сам откуда?
– Из Москвы, – буркнул Тонкий, чувствуя, что разговор уходит не в ту сторону. Патрульный радостно улыбнулся, как будто Тонкий сообщил ему, что за углом счастье раздают и милиционерам положено сверхнормы.
– Врешь! – торжествующе выдал он. – Все москвичи носят с собой паспорт.
Мелькнула отличная мысль: Тонкому всего четырнадцать и выглядит он не старше. Сказать ему: «Нет у меня еще паспорта, но московское ОВД работает над этим, делает». Но Тонкий отказался. Нет, ему бы наверняка поверили и отпустили с миром, но ему-то надо не с миром, а в отделение. А там не дураки, могут и проверить…
– Говорю же, не собирался ночью в город, – отбрехивался Тонкий. – Так вышло.
Патрульный вздохнул, типа: «Ну что с тобой делать» и выдал:
– Тогда пошли.
Что ж, тоже вариант. Пока идем, можно в сотый раз попытаться объяснить:
– Я к вам и шел. Мне нужно в отделение к дежурному, потому что у нас в лагере…
– Меня не волнует, что у вас в лагере! – рявкнул патрульный. – К дежурному ты сейчас попадешь, не волнуйся. Много вас таких!
Больше Тонкий не пытался с ним заговорить. Если этот патрульный каждый день ловит много таких, как Тонкий: москвичей, молодых художников, начинающих оперативников, то рассказывать ему действительно ничего не стоит. Больно много врет этот патрульный и неизвестно, во что превратится дело саблезубого гоминида в его изложении. Может, он расскажет дежурному: «Парень поймал пятикантропа» или «парень выращивает наркотики дома в горшках». Ну его, правда.
Правда его, ну. Благо отделение милиции оказалось недалеко. Через каких-то пять минут Тонкий уже карабкался на три несчастные ступеньки (спасибо, хоть патрульный не поторапливал), а еще через полминуты оказался в этом самом отделении. Коридор, кафель, краска, все как положено. Маленькое зарешеченное окошечко дежурного прямо у входа. За решеткой немедленно материализовался любопытный глаз и спросил:
– Ты кого это привел Иванов? Двоечника?
– Без документов, – буркнул патрульный. – Несет какую-то чушь и рвется к тебе. Клеем, небось, надышался.
Такого поворота событий Тонкий не ожидал. Вот так вот рвешься-рвешься в милицию, хочешь им поле наркоты преподнести на блюдечке…
– А крыса тоже надышалась? – развеселился глаз.
– Какая кры… – Тут патрульный разглядел Тонкого при свете и увидел, какая такая «кры». Увиденная Кры произвела на него неизгладимое впечатление. Должно быть, Толстому это польстило. Последний раз он производил такой фурор в женской раздевалке, когда убежал у Тонкого на физ-ре. Нет, патрульный не завизжал. Он просто отшатнулся от Тонкого и замер с открытым ртом, не в силах произнести второй слог. Усиливая эффект, Толстый зевнул во все резцы, чтобы мало не показалось.
– Так чего, Иванов? – захихикал глаз. – Дышала крыса или нет? В зрачки ей, в зрачки посмотри!
Иванов смотрел, не отрываясь, с такой гримасой, будто Толстый не здесь у Сашки на плече, а уже у него, Иванова, в ботинках. Сидит там, кусается, щекоча усами…
Щелкнула задвижка, сбоку от окна открылась дверь. Тонкий ее только что заметил: покрашена под цвет стены. Из-за двери показался глаз, затем лицо, а потом и весь дежурный. Веселый и толстый, он жевал бутерброд. Вышел и поманил Тонкого пальцем:
