Валерий Гусев - Похищение Черного Квадрата
И мой портрет можешь сделать?
Запросто! — Алешка вскинул фотоаппарат, щелкнул. Вынул снимок, показал Ольге. — Только я тебе его не отдам, он мне будет нужен.
Зачем? — испугался я. — Сделаешь шарж для нашей доски?
В свое время узнаешь, — взрослым тоном проговорил Алешка.
Пошли к нам, — сказала Ольга. — Бабушка, наверное, пришла уже.
— «Такто» попьем, — обрадовался Алешка. Мы дружески простились со все еще бледным Васей и пошли к Ольге.
Да, прошло всего несколько дней с той поры, когда мы пили вечером чай в саду, на открытом воздухе. А сегодня уже и на терраске было холодно. И мы зашли в дом.
Внутри он был не хуже, чем снаружи. Настоящая изба. С большой печью, разрисованной большими цветами, с деревянным крашеным полом, с широкими подоконниками, на которых тоже были цветы — настоящие, цветущие. Им, судя по всему, не грозила засуха. Но больше всего нам понравились старые ходики, сделанные в виде деревянного домика. Они висели в простенке между окон, домовито постукивали, и время от времени из верхнего их окошка выскакивала птичка и сообщала точное московское время.
На деревянном столе из толстых строганных досок стоял кувшин с молоком и большая глиняная миска, накрытая полотенцем в красных петухах.
Оля достала из шкафчика глиняные кружки и налила всем молока. Сняла с миски полотенце — там горкой лежали пышные румяные лепешки.
Угощайтесь, Оболенские. — Оля пригласила нас к столу.
Ого! — сказал Алешка. — На три дня напекли.
Можно подумать. А то я тебя не знаю. Насчет лепешек.
Однако за столом мы просидели не очень долго. Не успел Алешка добраться до дна миски, как прибежала бабушка Света:
— Ой! Чтой-то деется! Ваське, охраннику, кажись, плохо! На заборе висит.
Мы разом вскочили и бросились к дверям. Алешка, правда, на ходу обернулся, притормозил и, дав задний ход, выхватил из миски пару лепешек и сунул одну в карман, а другую в рот. Так и бежал к музею с зажатой в зубах лепешкой. Фильм ужасов!
…Вася в самом деле висел на заборе. Навалился грудью на штакетник с закрытыми глазами. В доме глухо и злобно лаял Абрек.
Я задрал Васе голову, потряс ее. Она каталась в моих руках, как кочан капусты. Он чуть приоткрыл глаза, чуть попытался что-то пробормотать. Но мы не поняли ни слова. Да это и не слова были — одно жалобное мычание. Не человек, а теленок.
Мы с Ольгой оторвали его от забора и уложили на землю. Тут откуда-то взялась бабушка Света. Такие бабушки всегда вовремя появляЮТСЯ. — Ой! Сердешный. Не иначе его тот парень стукнул. — Какой парень? — встрепенулся я.
— Да такой… Я его встретила, как мимо дома шла. Туда побег, — она махнула в сторону станции. — Личико у него такое неприглядное. Вроде как блин с дырками.
Петелин! — сразу же решил я.
И Алешка — тоже. Он помчался в дом, выскочил тут же обратно, за ним — Абрек. Он был заперт в дальней комнате.
— Дим! Картины опять нет! Все ясно! В погоню!
Выскочивший из дома Абрек не выразил ни малейшего желания мчаться вместе с нами. Он преданно улегся рядом с Васей, лизнул в лицо и стал его охранять. По-моему, он сразу же заснул. Потому что его периодическое рычание больше всего походило на натуральный собачий храп.
Бабушка Света осталась приводить в чувство Васю, а мы помчались к станции.
Когда мы выбежали на дорогу, Оля схватила меня за руку:
— Сюда! В овраг. Здесь короче.
Мы ссыпались по крутому склону в овраг и помчались по его дну, продираясь через кусты и время от времени перепрыгивая через робкий ручеек, который вилял меж камней и деревьев.
Что мы будем делать, когда его догоним, — не было времени подумать. А что произошло в музее, мы узнали позже.
А произошло вот что.
Пауки передрались в банке.
Симаков, как только получил заветную картину, дал понять Игоряшке, что больше в его услугах не нуждается.
— А деньги? — разинул рот Игоряшка. Симаков дал ему с ядовитой усмешкой двести рублей:
Поделишься с пацаном, по-честному. Как я с тобой.
Да ты что!
Симаков холодно взглянул на него и спокойно сказал:
— Иди, иди отсюда. По мне еще милиция только начинает плакать, а по тебе уже давно рыдает. Иди, друг мой. Кто пацана похитил? Кто музей обворовал? Я ведь ничего не знал — так, подвез тебя пару раз, куда ты просил, и все. Иди, иди добром.
И Игоряшка пошел…
По дороге ему встретился беспечный Ростик.
Игоряшка денег ему, конечно, не дал, но не удержался — пожаловался, что тот самый друг, которого они выручали, жестоко обманул его.
— Да ладно, — утешил его Ростик, добрая душа. — Картинка-то не настоящая.
— Как!
Ростик рассказал — как! Игоряшка сначала схватился за голову, а потом посветлел всем своим широким лицом, похожим на блин с дырками.
— Так ему и надо! Ну и влип наш шеф! А настоящая-то картинка где?
Ростик пожал плечами. Простодушный Ростик…
— Где, где… Где положено. На своем месте. Тут Игоряшка озверел, теперь от радости.
Вот так вот, дорогой шеф! Теперь я на коне, а ты под копытами!
И он помчался вначале домой, где захватил газовый баллончик, а потом на вокзал.
…Охранник Вася, ошалевший от постоянных посетителей музея, взял в привычку закрывать Абрека в задней комнате. Выйдя на звонок и узнав знакомую личность, он ничего не заподозрил и своей привычке не изменил.
Отпер калитку…
Получил в лицо струю нехорошего газа, который вырубал человека почти на час, рухнул грудью на штакетник.
Игоряшка заскочил в дом, сорвал с мольберта картину и рванул на станцию…
Мы мчались так, будто не сами кого-то догоняли, а, наоборот, за нами гнались. Бешеные волки с козьими рогами.
Овраг постепенно мельчал, становился все положе, и, наконец, мы вырвались в чистое поле, за которым желтела роща и свистела электричка.
Сбоку, из-за кустов, довольно далеко впереди выбежал Игоряшка. Размахивая руками,
он, как лось, прыжками несся к станции. За спиной у него подпрыгивал рюкзачок. С картиной ценой в миллион. Да не цена главное, это понятно…
— Стой! — закричал я, не выдержав. Игоряшка на бегу обернулся и поддал ходу.
Еще немного, и он скроется в роще. И наверняка успеет на приближающуюся к платформе электричку. «Осторожно, двери закрываются!» Он покажет нам через стекло язык и сделает ручкой. А мы, запыхавшиеся, усталые, останемся на платформе.
Камнем, что ли, в него запустить?
И тут я вспомнил! Сунул руку за пояс и выдернул наш верный пистолет, с которым не расставался в последние дни.
Остановился, обхватил его руками, выбросил их вперед.
— Стоять! Стреляю! Игоряшка опять обернулся.
Я выстрелил. Грохот прокатился по полю, добежал до рощи и звонким эхом вернулся назад.
Игоряшка от неожиданности споткнулся, присел.
Я выстрелил еще два раза.
Смотри, не попади в него, — шепнула за моей спиной Ольга.
Не попадет, — пропыхтел Алешка.
Игоряшка выпрямился. Снял со спины рюкзак, поставил его у ног. Плечи его опустились, голова упала на грудь.
Мы медленно, с опаской, приближались к нему. Я все время держал его «под прицелом». Когда до нашей встречи оставалось всего несколько шагов, Игоряшка вздрогнул, вскинул голову.
И вдруг — нагнулся, распустил тесьму рюкзака, выхватил из него… нет, не оружие. А гораздо хуже.
Он выхватил картину Малеева. Поднял ее над головой и начал мстительно рвать на клочки.
— Все, — прошептала Оля и, опустившись на землю, закрыла ладонями лицо.
От станции, видимо, на шум выстрелов, спешили люди. И впереди всех — милиционер.
Кто стрелял? — громко крикнул он, тоже держа в руках пистолет. Только настоящий. Я в двух словах все ему объяснил.
Этот человек только что украл из музея картину, стоимостью в миллион долларов.
Игоряшка вдруг в бешенстве стал приплясывать на месте, исступленно топтал обрывки и злобно кричал:
— Вот он! Вот он! Вот он, ваш миллион! Подавитесь!
Милиционер собрал с земли обрывки (вещдоки), молча надел на Петелина наручники и повел в поселок. Обернулся:
— И вас, молодые люди, попрошу следовать за мной. Что с девушкой? Ранена?
— Расстроилась, — сказал Алешка. — А зря. Он достал из кармана лепешку и спокойно
принялся ее уплетать.
Я подошел к Ольге, помог ей подняться.
Все пропало, — прошептала она сквозь слезы.
Да, — подтвердил Алешка. В сочувственных тонах. — Теперь его точно посадят.
Да не о нем печаль, — вздохнул я. — Нет больше картины.
Вот еще! Я таких хоть сто штук за вечер нарисую. Подумаешь, черный квадрат. Шедевр. Одним больше — одним меньше. — И протянул Ольге огрызок лепешки: — Хочешь кусочек?
Утешил девочку.
Но что-то такое было в его словах, что мы с Ольгой насторожились. Но Алешка не спешил, он любил эффекты. Спецэффекты, я бы сказал.
