Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица
— Хорошо, скажу. Ты спи, спи…
— Разве я могу заснуть! — капризным голосом ответила Алла Сергеевна. Зачем ты разрешил ему ехать! Два дня беспокойства.
— Пусть съездит.
— Отпускать ребенка на двое суток, одного, неизвестно куда, неизвестно зачем… Слава! Не смей там бегать босиком!
— Хорошо, — пробурчал Слава, допивая чай.
48. В ЛАГЕРЕ
Мальчики закончили сооружение плота, выкупались и теперь отдыхали на берегу.
Безбрежное, расстилалось перед ними озеро. Облака лежали на его невидимом краю, как лохматые снеговые горы. Острокрылые чайки разрезали выпуклую синеву воды. Тысячи мальков шмыгали по мелководью. Белые лилии дремали на убаюкивающей зыби. Их длинные зеленые стебли путались в прибрежном камыше, где квакали лягушки и раздавался иногда шумный всплеск большой рыбы.
— Главное, нужно как следует загореть, — озабоченно говорил Генка, натирая грудь и плечи мазью. — Загар — первый признак здоровья. А ну, Мишка, натри мне спину, потом я тебе.
Миша взял у Генки баночку, понюхал, брезгливо поморщился:
— Ну и дрянь!
— Много ты понимаешь! Это ореховое масло. Первый сорт. А пахнет банка. Она из-под гуталина.
Миша продолжал брезгливо рассматривать мазь:
— Крошки какие-то, яичная скорлупа…
— У меня в мешке все перемешалось. Ничего, давай мажь!
— Нет! — Миша вернул Генке банку. — Сам мажься.
— И намажусь. К вечеру буду как бронза.
— Пошли, ребята, — сказал Слава.
Мальчики направились к разбитым на опушке леса серым остроугольным палаткам.
В середине лагеря высилась мачта. Свежевскопанная и утоптанная ребячьими ногами земля вокруг нее выделялась на опушке серым бугорком.
Из-за крайней палатки доносились крики хлопотавших у костра девочек. Над костром, на укрепленной на двух рогатках палке, висели котелки. Запах подгоревшей каши распространялся по лагерю.
— Простое дело — кашу сварить, а они шумят, будто быка жарят, — сказал Генка.
Из лесу вышел Коля, окруженный беспризорниками. Они были в лохмотьях, один только Коровин был обнажен до пояса.
— Вы куда ходили? — спросил Миша у Коровина.
— В деревню.
— Зачем?
— Хлеба смотрели, молотьбу… — Он вздохнул. — У нас раньше тоже корова была.
Коля стоял у костра, окруженный девчонками, и пробовал кашу, смеясь и дуя на ложку.
“Умный он все-таки, — думал Миша. — Повел ребят в деревню, чтобы они вспомнили свой дом, свою семью”.
— Еще на станцию ходили, — продолжал Коровин.
— Зачем?
— Детдом там. Смотрели, как ребята живут. Ничего живут, подходяще. Свой огород имеют.
“И в детдом их нарочно повел”, — подумал Миша.
Миша подошел к костру.
— Как я буду делить? — плачущим голосом говорила Зина Круглова. — Тут сто всяких продуктов! Никто не принес одинаковые. Вот, — она показала на разложенную возле костра провизию, — котлет пять штук, селедок — восемь, яиц — двенадцать, мяса девять кусков, воблы — четыре и крупы все разные. Она вдруг расхохоталась. — А второе звено рыбы наловило — шестнадцать пескарей… — Ее красное от жары лицо с маленьким вздернутым носиком стало совсем круглым.
— Мелковата рыбешка, — согласился Коля. — Ничего, пообедаем, только пальчики оближем…
49. ГЕНЕРАЛ-КВАРТИРМЕЙСТЕР
Каша чудесно пахла дымом и вареной воблой, в чае плавали еловые иглы, капельки жира и яичная скорлупа.
Ели сделанными из бересты ложками, рассевшись вокруг костра. Вверху шумели сосны, встревоженно каркали вороны. Коля распрямил кусок проволоки, нанизал на него кусочки мяса и приготовил шашлык. Всем досталось по маленькому кусочку зато шашлык был настоящий.
После обеда Коля сказал:
— Завтра мы с детским домом проведем военную игру “Взятие Перекопа”. Сегодня потренируемся. Вон там будет штаб белых. — Он показал на рощицу, расположенную на правом берегу озера. — Задача: проникнуть в штаб белых и захватить их флаг. Врангелем назначается Шура Огуреев, а Генка Петров начальником штаба.
— Почему мы будем белыми? — запротестовал Генка.
— Действительно, — сказал Шура. — Это несправедливо. К тому же у белых не было должности начальника штаба. Он назывался генерал-квартирмейстером.
— Хорошо, — согласился Коля, — значит, Генка будет генерал-квартирмейстером. А приказ выполняйте! Как только услышите сигнал трубы, игру кончить и всем собраться в лагере.
Шуру и Генку очень обидело это назначение, и, когда Перекоп был взят и штаб белых разгромлен, Врангель и его генерал-квартирмейстер исчезли.
Их долго искали, несколько раз трубили в горн, но они явились только к вечеру.
Впереди шел Шура. За ним с поникшей головой, охая и вздыхая, как будто его поколотили, плелся Генка.
— Зачем пришли? — сухо спросил Коля.
— Мы сдаемся, — объявил Шура.
— Почему вы не явились по сигналу?
Шура начал приготовленную заранее речь.
— Мы решили, — сказал он, — соблюдать историческую правду. Ведь Врангель удрал из Крыма. Вот и мы скрылись. — Он помолчал, потом добавил:
— А если, по-вашему, это не правильное толкование роли, то прошу впредь меня Врангелем не назначать.
— Почему вы все-таки пришли?
Шура показал на Генку:
— Мой генерал-квартирмейстер опасно заболел.
“Генерал-квартирмейстер” имел жалкий вид. Лицо его горело, как в лихорадке, тело дергалось, будто Генку кололи иглами.
— Что с тобой? — спросил Коля.
Генка молчал.
— Тяжелое повреждение кожных покровов, — ответил за него Шура.
Генка поднял рубашку, спина его была покрыта большими волдырями.
— Мазался чем-нибудь? — спросил Коля.
— Ма… мазался, — пролепетал Генка.
— Чем?
— Оре… ореховым маслом.
— Покажи.
Болезненно морщась, Генка вытащил из кармана баночку и протянул Коле.
Коля понюхал, потом спросил:
— Где ты ее взял?
— Сам… сам сделал… по рецепту.
— По какому рецепту?
— Борька-жила дал.
— Это смесь цинковой мази с сапожным кремом, — сказал Коля. — Эх ты, провизор…
Несчастного Генку смазали вазелином и уложили в палатке.
50. КОСТЕР
Вечером отряд расположился вокруг зажженного на берегу костра.
Луна проложила по озеру сверкающую серебряную дорожку.
Под черной громадой спящего леса белели маленькие палатки.
И только звезды, сторожа уснувший мир, перемигивались, посылая друг другу короткие сигналы.
Коля рассказывал о далеких странах: о маленьких детях, работающих на чайных плантациях Цейлона; о нищих, умирающих на улицах Бомбея; об измученных горняках Силезии и бесправных неграх Соединенных Штатов Америки.
Вспыхивающее пламя вырывало из темноты лица ребят, галстуки, худощавое Колино лицо с косой прядью мягких волос, падающих на бледный лоб. Хворост трещал под огнем и распадался на маленькие красные угольки, горевшие коротким фиолетовым пламенем. Иногда уголек выскакивал из костра, и тогда кто-нибудь подталкивал его обратно в огонь, к жарким, пылающим веткам.
И еще Коля рассказывал о коммунистах и комсомольцах капиталистических стран, отважных солдатах мировой революции.
Миша лежал на животе, подперев кулаками подбородок. Лицу было жарко от близости огня, по ногам и спине пробегал тянущий с озера холодок. Он слушал Колю и думал о бесстрашных людях, сокрушающих старый мир. Его охватывала жажда подвига, и он мечтал о жизни, отданной революции.
Коля кончил беседу и приказал дать отбой. Протяжные звуки горна всколыхнули воздух и дальним эхом отозвались за верхушками деревьев. Все разошлись по палаткам. Лагерь затих.
Миша не спал. Он лежал на пахучих еловых ветках и через открытую полость палатки смотрел на звезды.
Рядом с Мишей, вытянувшись во весь рост и покрывшись с головой одеялом, спал Шурка-большой. За ним, съежившись и уткнув голову в самодельную, набитую травой подушку, — Слава. Ворочался и стонал Генка.
Хрустнула ветка. Миша прислушался. Это часовые. Из палатки девочек слышался тихий, приглушенный смех. Наверное, Зина Круглова. Все ей смешно.
Он вспомнил Лену и Игоря Буш. Где они теперь, бродячие акробаты? Давно ребята не видели их, почти все лето. Где их ослик, тележка? Генка все мечтал об этой тележке, хотел на ней возить рекламу, чтобы бесплатно пускали в кино. Чудак Генка!
Миша представил, как Генка возит тележку по московским улицам, и вдруг неожиданная мысль пришла ему в голову. Тележка… тележка… Как это он раньше не сообразил! Миша даже привстал от волнения. Идея! Это будет здорово. Черт возьми, вот это да!
Ему захотелось сейчас же разбудить Генку и Славу и поделиться с ними своим планом… но ребята крепко спят, придется потерпеть до завтра. Теперь самое главное — найти Бушей, а там… Миша еще долго не мог заснуть, обдумывая свой чудесный план.
