Андрэ Маспэн - Дело о радиоактивном кобальте
Голова-яйцо спросил, нельзя ли нам посмотреть бетатрон? Доктор Берлиоз ответил, что, к сожалению, это невозможно, так как сейчас там находятся больные.
— Бетатрон является ускорителем частиц? — спросил Голова-яйцо.
— Да, ускорителем электронов.
— Но почему применяют теперь радиоактивный кобальт или ускоряемые элементы вместо рентгена, как раньше?
— Это серьезный вопрос, — сказал доктор Берлиоз, и его серые и холодные, как сталь, глаза, приобрели более живой оттенок. — И вот почему: наблюдение показало, что гамма-лучи более энергичны, легче проникают вглубь. При достаточной ионизации терапевтический эффект получается только при проникновении на несколько сантиметров. Таким способом можно добиться, чтобы воздействию подверглись те или иные пораженные клетки.
— Но, доктор, когда приближается такой источник радиоактивности, как кобальт, люди подвергаются риску белокровия и смерти, а вы применяете те же самые лучи для лечения?..
— г- Это объясняется природой заболевания. Конечно, пораженные раком клетки разрастаются быстро и беспорядочно. Они-то более восприимчивы к радиации, чем здоровые клетки, в которых разрастается опухоль. Таким образом, принцип лечения заключается в том, чтобы правильно дозировать количество лучей, необходимое для разрушения раковых клеток, но чтобы радиация была не особенно опасной для здоровых клеток.
— Вы сказали «не особенно опасной», значит, все же опасность есть?
— Да. Радиация не безразлична для организма. Поэтому мы стараемся по возможности концентрировать излучение на самой опухоли, изолируя окружающие клетки. Так, на больного, подвергающегося действию излучения от бетатрона, мы надеваем резиновый корсет. На корсете мы рисуем метку и направляем поток электронов непосредственно на опухоль.
— Но отчего, — спросил Голова-яйцо, — пораженные клетки более восприимчивы к излучению, чем нормальные?
— Мой мальчик, вы затрагиваете узловую проблему. Эта относительная восприимчивость доказана на опыте. Но если бы мы точно знали, почему гамма- или бета-лучи действуют таким отборочным образом, может быть, рак был бы уже побежден…
Мы были счастливы, что увидели собственными глазами кобальтовую пушку. Доктор Берлиоз дал нам понять, что надо вернуться к г-же Перийе и Мишелю. Время посещения кончалось.
Когда мы снова увидели Сорвиголову, он улыбался. Сидя у постели, он держал руку матери. Прекрасные черные шелковистые волосы г-жи Перийе разметались по подушке. Ее несколько удлиненные глаза излучали нежность. Принесенный Мишелем букетик фиалок стоял в стакане с водой на столике, рядом с подушкой больной. Г-жа Перийе смотрела на Мишеля со слезами умиления. Что-то неожиданное, должно быть, произошло между матерью и сыном во время нашего отсутствия, между ними возникло нечто большее, чем нежность, — взаимная тайна.
Мы попрощались с доктором Берлиозом и г-жой Перийе. По дороге к остановке автобуса Сорвиголова показал нам ласточку, делавшую в полете зигзаги низко над мостовой.
— Впервые в этом году я вижу ласточку, — сказал он и дружески обнял нас за плечи. — Моя мать выздоровеет, друзья мои? — спросил он, ликуя.
— Наверняка! Доктор Берлиоз это утверждает.
— Но это еще не все, — ликовал Сорвиголова. — Это еще не все, — повторил он тихо, как бы по секрету. — После выздоровления мама вернется в Париж и будет жить с нами. Она мне это обещала.
Нас несколько удивила радость Сорвиголовы. Мы не могли себе представить наших матерей, живущих где-то вдали от нас. Но вдруг мы поняли эту радость после отчаяния, и у нас сжалось сердце от страха и сострадания.
ЭПИЛОГ
В это воскресенье партия в волейбол в Жиф-сюр-Иветте прошла при капризном солнце, скрывавшемся за облаками. Она была ожесточенной, и команда, где Мяч и я были в защите, была побита беспощадно. Наш счастливый соперник г-н Кудерк ликовал. Наоборот, Голова-яйцо, который наблюдал матч в кругу женщин и детей, был опечален. Меня забавляло то, до какой степени Голова-яйцо начал переживать наши достижения и неудачи. Его интерес к спорту возрастал, можно сказать, в той же степени, как мой — к физике. Я втайне решил заставить его испробовать силы в волейболе, чтобы он окреп физически. Мое дружеское чувство к нему росло с каждым днем, и ничто меня так не радовало, как то, что, занимаясь спортом, он избавится от природной хилости, делавшей его неловким и немного смешным.
Я знакомился с привычками г-на Кудерка. Я просил Франсиса передать отцу, что мы хотели бы побеседовать с ним во время завтрака. Мы не только должны были ему возвратить счетчик Гейгера, — который он нам так любезно одолжил, но у нас был по отношению к этому хорошему человеку и ученому моральный долг. Мы хотели ему сообщить о наших приключениях и рассказать, как мы воспользовались счетчиком. Как и в последний раз, мы увидели, что г-н Кудерк вышел из дому, куда-то направляясь. Мы побежали ему навстречу, Франсис — вместе с нами.
— Вы, кажется, хотите со мной побеседовать? — спросил он нас с хитрецой в глазах.
— Да, мсье Кудерк.
— Но мне нужно съездить в Сакле…
— О, если бы вы могли нам уделить…
— Пожалуйста! Я вижу, что у вас на уме! Тем хуже, если я вам привил дурные привычки. Но вы привезли мне счетчик Гейгера?
— Да, мсье Кудерк!
— Отец, — сказал Франсис, — можно нам поехать вместе с вами?
— Конечно, малыш, — сказал г-н Кудерк.
Я побежал за счетчиком, и через несколько минут мы двинулись в Сакле, сопровождаемые восторженными напутствиями оставшихся в Жифе.
— Мсье Кудерк, — сказал я, когда мы отъехали. — Пора рассказать вам, для чего нам был нужен счетчик Гейгера. Мы еще раз просим прощения, что пошли на хитрость в отношении вас. В общем мы сбились с дороги — долго заблуждались.
Не обращая внимания на удивление г-на Кудерка, я начал ему рассказывать все наши приключения от «а» до «зет».
Мой рассказ произвел на ученого большое впечатление. Но когда я дошел до обстоятельств, при которых мы нашли Сорвиголову, рассказал о болезни его матери, г-н Кудерк повел машину по обочине дороги и приглушил мотор, чтобы яснее слышать. Когда я кончил, ни он, ни его сын не проронили ни слова. Молчание длилось несколько мгновений, после чего г-н Кудерк включил скорость.
— Да, мои друзья, — сказал он, — вы смышленые птички. Я поздравляю вас с приемами, какими вы вели следствие. Это был смелый замысел. Тем не менее вы могли бы мне сказать правду. Я бы вам помог…
— Надеюсь, что вы не сердитесь, мсье Кудерк. Мы снова просим извинения. Вы нам очень нравитесь, вы знаете…
Г-н Кудерк улыбнулся мне, и я увидел, что от волнения его розовое лицо стало пунцовым.
— Нет, — сказал он. — Я не сержусь… Но во многих отношениях у вас не хватило благоразумия, даже решительности, чтобы довести дело до конца. Вы знаете, что люди науки посвящают свою жизнь поискам истины. Если вы хотите когда-нибудь стать учеными, надо быть правдивыми даже в повседневных делах, даже в вашей личной жизни. Мир, в котором мы живем, нуждается больше, чем когда-либо, в искренних людях, в рыцарях без страха и упрека. Цель не оправдывает средств. Правда священна. Только она выведет человека с бездорожья…
Мы подъехали к знаменитой заставе. На этот раз г-н Кудерк должен был довольно долго вести переговоры, чтобы нас пропустили. Я понял, что это мое последнее посещение Атомного центра, и мне предстоит много трудиться, чтобы стать физиком, если хочу снова сюда вернуться…
— Да, — сказал г-н Кудерк, — этот человек прав. Если бы все поступали, как я, мы должны были бы принимать толпы школьников. Хорошо. Поскольку мы уже здесь, я хочу вас повести прямо к моему другу Курбуазье, который руководит нашим биологическим отделением.
— Разве там применяют изотопы, как в лаборатории Института рака? — спросил Голова-яйцо.
— Да, — ответил г-н Кудерк, — однако здесь изучают все виды воздействия излучения на живые организмы. В биологическое отделение входят многочисленные лаборатории физиологии, биологии, гистологии — последняя отрасль знания посвящена, как вы знаете, формам живой материи, и т. д. Наконец, при отделении имеется настоящая образцовая больница, где, как в Вильжуифе, лечат и исследуют раковые заболевания.
Так как было воскресенье, в импозантном здании биологического отделения было пусто. Однако г-н Курбуазье был в своем кабинете и просматривал журнал научных наблюдений.
— Значит ты тоже, — сказал г-н Курбуазье, — принимая у себя гостей, занимаешься наукой по воскресеньям? Но ты окружен сменой…
— Ах, если бы ты только знал, на что способна эта смена, — подал реплику г-н Кудерк. — Я хотел бы, чтобы ты показал этим мальчикам опыт, который я видел у тебя позавчера…
— В связи с этим я нахожусь здесь, — сказал г-н Курбуазье со вздохом. — Но может быть у «смены» есть ко мне какие-либо вопросы?
