Алексей Гавриленко - Синие лыжи с белой полосой
Славка замер, у него тоже почему-то заболела нога. Будто это он ее подвернул. Он сжался в комок и слушал тихий голос бабушки. Впервые в жизни она рассказывала ему про его маму.
— Я раньше никогда не задумывалась, зачем она это сделала. Я всегда считала, что это ее самая большая в жизни неудача, я думала, что она проиграла те соревнования, а теперь я понимаю: это была ее самая большая победа. Просто у нас с тобой нет ни кубка в серванте, ни медали за ту победу. За такие победы их не дают… Только сегодня я поняла, Славка, зачем твоя мама преодолевала свою боль. Она уже тогда думала про тебя, малыш. Она стремилась к финишу не ради результата, она думала о тебе — думала про своего крошку-сына, у которого в жизни будет еще много-много трудностей и неудач, а не только успехов. Она хотела, чтобы ты знал, когда вырастешь, Славка: без трудностей не бывает побед, она хотела, чтобы ты умел не сдаваться. Ведь когда у тебя есть лыжи, легко побеждать, мой мальчик… А ты попробуй не сдаваться, когда у тебя и лыж нету, когда все у тебя не складывается, когда тебя даже в спортивную секцию не принимают…
На несколько минут в старенькой беседке воцарилось безмолвие — словно кто-то выключил звук во всем городе. Поверьте мне, даже ветер и дождь не посмели нарушить это молчание, будто кому-то удалось приструнить распоясавшееся тучи. А может, сама природа услышала что-то такое, что заставило ее замолчать.
И в наступившем затишье бабушка окончила свой рассказ:
— Не сходи, Славка, с дистанции. Как бы трудно тебе ни было, никогда не сдавайся, малыш…
Глава 17. Братья-астрономы открыли формулу дождя. Теперь, если им удастся свое зловредное открытие применить, то все — запасайтесь, друзья, зонтиками. А лыжи и санки вам уже никогда не пригодятся!
Что происходит с природой? Какая-то, прямо скажем, погодная аномалия приключилась. Некоторые наблюдатели даже утверждают, что это последствие небрежного отношения к окружающей среде, то есть к деревьям, кустам, речкам и озерам. А еще к воздуху, которым мы дышим и надуваем разноцветные шарики по праздникам. Дескать, вместо того чтобы беречь леса и поля, кое-кто из взрослых бездумно вырубает деревья и зеленые насаждения или — того хуже — выливает в речки грязную воду с фабрик и заводов.
Версий много, например, одни эксперты все сваливали на солнечную активность, другие же, напротив, на солнечную пассивность — якобы в этом году многовато темных пятен образовалось на солнце, вот они и мешают проникать теплу в город, а тучи этим воспользовались и налетели, как стая ворон. Не знаю. Об этом следовало бы спросить у Эдуарда Ильича, он наверняка знает правильный ответ. Но профессор очень занят открытием новых звезд и комет, он внимательно рассматривает в телескоп все, что происходит в космосе, а это, как вы понимаете, требует времени. Ну у кого еще можно спросить… даже не знаю, минуточку, минуточку, а это еще кто?
В небольшой аудитории обсерватории, где Славкина бабушка не раз, бывало, стенографировала на «защитах», смотрите-ка, кто-то усердно трудится за компьютером. А-а! Ну конечно! Это наши знакомые — горе-астрономы. Но у них мы спрашивать ничего не будем. Не хочется.
Гогов с Магогиным низко склонились перед монитором — можно подумать, что их лохматые головы срослись макушками.
— Нет. Не получается, — устало произносит Гогов.
Они синхронно вздыхают, и от бессилия опускаются все четыре руки.
Вдруг Магогин шлепает себя по лбу. Бац!!! Ого, какой громкий хлопок получился! Гогов даже вздрогнул.
— А что… а что, если… если увеличить амплитуду изобары? — вдохновенно спрашивает круглый Магогин, подняв очки на лоб.
— Так, так, так… — прищурился худой Гогов, у которого очки уже давно на лбу.
— Потом поменять плюс на минус…
— Так, так… — Гогов начинает грызть ногти.
— А затем смело прафальгировать потоком элементарных кунделяблей и отрицательно заряженных пультитронов! — Магогин жестом великого полководца резко накрывает растопыренными пальцами часть монитора.
— А как же критическая точка Драпиндряка? — ехидно спрашивает оппонент.
— А мы ее нейтрализуем коэффициентом Тетрапонтиса…
— Гениально! — подхватывает Гогов. — И тогда… тогда в сипультроне поляризуется сипулятивный эффект завихрястой тырбуленции!
Какое-то время братья-астрономы восхищенно смотрят друг на друга, потом не сговариваясь начинают, толкаясь локтями, что-то выстукивать на клавиатуре.
Наконец работа закончена. Но сейчас они не кричат, как в прошлый раз: боятся, что цифры опять спутаются.
— Это еще лучше, чем просто формула дождя, — шепотом говорит, потирая руки, Магогин. — Здорово получилось! Йес! Формула парникового эффекта!
— Глобальное потепление. Зимой теперь снега не будет!
— И похолодание! Теперь солнца ни зимой, ни летом не будет!
Они неслышно, чтобы не спугнуть изображение на мониторе, хлопают друг друга, как при встрече. Взрослые люди, а радуются ну прямо как дети.
— Это же, считай, вечная осень! Без солнца и снега! — зубоскалит Гогов.
— Минуточку! А как же сделать излучатель? Требуется мощный импульс. Это же такое количество энергии потребуется… — Магогин внезапно посерьезнел.
— А что, если использовать главный радиотелескоп? Присоединить к нему с помощью проводов компьютер с нашей программой… и пускай вместо сигналов другим цивилизациям посылает наши импульсы, чтобы тучи сгущались! — предложил худой и желчный заговорщик.
— Точно! Пойдем к профессору — попросимся поработать на телескопе ночью, а сами провода прикрутим, — придумал коварный план обжора Магогин.
— Ага, скажем, «товарищ Телескоп… то есть Эдуард Ильич, а можно мы за звездами один разик сегодня ночью понаблюдаем?» — негодник Гогов уже репетирует, как будет обманывать профессора.
— Подожди! Это все надо записать и сохранить. Это же открытие века. А то опять компьютер зависнет, как в прошлый раз, и все…
Братья-прохиндеи вынимают из компьютера диск с записью программы. И так радуются, что даже целуют и нежно поглаживают коробку с этим диском. «Прощай, зима, прощай, лето!» — кричит один. «Прощай солнце и да здравствует дождь!» — вопит другой.
Эдуард Ильич находится в главном зале обсерватории. Тишина. Радиотелескоп устремлен к звездам. Профессор смотрит в глазок видоискателя. «Любопытно, очень любопытно!» — то и дело восклицает Эдуард Ильич. Отрывается от экрана и каждый раз записывает что-то в толстую тетрадку, наверное — очередное открытие в диссертацию. Диссертация — это такое сочинение, очень-очень большое и страшно умное, его пишут только умные ученые, а лодыри и лентяи — никогда!
Обратим внимание еще вот на что: рядом на столе лежит ключ от его личного сейфа, в нем хранятся самые важные открытия и всякие вещи, которые нельзя брать другим людям.
— Эдуард Ильич, это опять мы… — мнутся на пороге Гогов и Магогин.
— А? Что? — Профессор, оторвавшись от наблюдения других миров, не сразу понял, что происходит. — А, голубчики, это вы! Как вам не стыдно отрывать меня от научного эксперимента!
Эдуард Ильич с видимым сожалением отошел от телескопа, надел свое пенсне и строго продолжил:
— А если, пока я с вами разговариваю, новые звезды появятся на небосводе и я по вашей милости не успею их открыть?! А если неизвестная разумная цивилизация пошлет нам из космоса сигнал бедствия? А я выслушиваю таких разгильдяев в то время, когда братья по разуму взывают о помощи! Вы об этом подумали?
— Мы об этом не подумали, — честно признался Гогов, а Магогин заканючил: — Ну, Эдуард Ильич, мы времени много не отнимем, вы еще до утра успеете открыть несколько звезд…
— Что вы хотите? По-моему, я все вам сказал у себя в кабинете.
Братья-астрономы переглянулись и, не сговариваясь, выпалили хором:
— А можно мы на звезды посмотрим… просто так? Один разик…
— «Просто так! Один разик!» — Эдуард Ильич пародирует их интонации. — Гм. Будто я вас не знаю! Ну, голубчики, признавайтесь, что опять удумали?
И два интригана, перебивая друг друга, стали выкладывать все свои секретные козыри, разоблачая самих себя:
— Мы теперь другое открыли, еще лучше. Как сделать глобальное потепление…
— Только не сильное потепление, а совсем чуть-чуть…
— То есть даже можно сказать — похолодание…
— Стоп, стоп, стоп! Что вы несете чушь несусветную, околесицу какую-то… Потепление, похолодание… Говорите научным языком. Четко и аргументированно.
— Ну это… формулу дождя помните? — сделал шаг вперед Магогин. — Так мы теперь знаем, как быстренько устроить и дождь, и ветер, и тучи… все вместе.
— Прелестно! — Профессор резко развел руки в стороны, можно было подумать, что он хотел гимнастикой заняться. Но руки безвольно повисли вдоль туловища. — Просто прелестно!
