Валерий Роньшин - Руки вверх, Синяя Борода
Сейчас дойдем и до кукол. Как я уже сказала, приступы внезапного сумасшествия у мужа бывают весной. Причем в одно и то же время.
День в день. Приступ начинается с того, что Трофим Петрович сообщает мне, своей законной жене, что женился на восемнадцатилетней девушке. Называет ее имя и фамилию. Как только он это говорит, я сразу понимаю — приступ начался — и везу его сюда, в Гусь-Франковск, к доктору Цыпуху. А доктор Цыпух идет в местную газетку и помещает в ней объявление-некролог. Что такая-то девушка умерла. Потом он дает эту газету Трофиму Петровичу — вот, смотрите, ваша молодая жена умерла. А еще мы ему показываем восковую куклу в гробу, чтобы Трофим Петрович воочию увидел, что его воображаемая жена действительно скончалась. Вот и все.
Чего только в жизни не бывает, — заметил — Сидорчук, покуривая сигарету.
Мы с Вольдемаром проводили этот эксперимент три раза, — продолжала Фанни. — Первый раз — когда мой муж "женился" на Аде Барбильяк, второй раз — когда он "женился" на Норе Блюм, и третий раз — когда он "женился" на Эдите Вам…
А о смерти Светланы Несмеяновой вы объявление в газету не давали? — спросила Катька.
Несмеянова? Первый раз слышу… В этом году Вольдемар вообще не давал никаких объявлений в "Вечерний Гусь-Франковск", потому что у Трофима Петровича не было приступа.
А зачем тогда вы его сюда привезли? И зачем внушаете ему, что он мертвец?
— Для профилактики, — ответила Фанни.
Катька пристально на нее посмотрела. Фанни занервничала.
— Что ты на меня так смотришь, девочка?
Вы не можете не знать Светланы Несмеяновой — медленно проговорила Орешкина. — Она похоронена на Монастырском острове. Без вашего разрешения ее там не могли похоронить, ведь остров — ваша собственность.
Не моя, а моего мужа, — ответила Фанни. — Да, теперь я вспомнила. Так звали девушку, которая утопилась. У нее на Монастырском кладбище похоронен прапрадедушка, и поэтому родственники имели право похоронить там и Несмеянову. Что они и сделали.
А как я оказалась в замке? — спросила Соломатина.
Тебя доктор Цыпух привез. Он ехал сюда на своей машине и увидел Трофима Петровича, который вытаскивал из воды какую-то девочку. Дело в том, что мой муж обожает рыбалку. Подводную рыбалку… — уточнила Фанни. — Вот и вчера, взяв с собой акваланг и подводное ружье, он пошел рыбачить, но вместо рыбы вытащил тебя, крошка…
И как он это объяснил?
— А никак. Он наотрез отказался что-либо объяснять…
Сидорчук надел фуражку.
Ну что ж, все ясно. Извините, гражданочка, за беспокойство.
Ничего, ничего, — сказала Фанни.
По закону я вообще-то обязан допросить вашего мужа, — продолжал Сидорчук. — Ну да Дуракам закон не писан, — добавил он, имея в виду, конечно, не себя, а Кармалютова. — А на рыбалку вы его больше не пускайте. А то, не ровен час, утопит кого-нибудь…
— Не пущу, — заверила майора Фанни.
Девчонки и Сидорчук вышли за ворота замка.
— Ну, теперь, надеюсь, девчата, вы убедились, что Гусь-Франковск — это тихий омут? Как видите, нет никаких кровавых убийств, а есть просто больной человек… Фу-у, ну и жарища. — Сидорчук стер с лица капельки пота. — Пошли-ка" девчата, холодной окрошки похлебаем.
Спасибо, Федор Иваныч, — отказалась Лика.
Как-нибудь в другой раз, — добавила Катька.
— Ну тогда будьте здоровы. — Сидорчук шутливо погрозил пальцем. — И смотрите, больше не пропадайте.
— Не пропадем, Федор Иваныч! — бойко откликнулись девчонки.
И они разошлись в разные стороны.
Подруги отправились в гостиницу "Дон", где их ждали Зефиров с Леной и Егор с Никитой" А майор Сидорчук отправился в милицию, где его ждали Шпаков, Шмаков и окрошка.
Глава XX
ОПЕРАЦИЯ "МОНАСТЫРЬ
По дороге в гостиницу Катька молчала. Зато Лика тараторила без умолку:
— Надо же, как все просто объяснилось.
И объявления в газете, и девушки в белой комнате, и странные разговоры в замке… Да, Кать?
— Угу, — кивала Орешкина, думая о своем.
А со "скрытниками" и вовсе все проще простого. Ни тебе убийств, ни тебе сокровищ, ни тебе гробницы… Ну папочка! Ну дает! Так наколол… Скажи, Кать?
— Угу.
— Что ты все "угу" да "угу"?
— Угу, — сказала Катька.
— Я тебя сейчас убью! Кончай "угукать".
— Отстань. Не видишь, я думаю.
— О чем это, интересно?
— Не о "чем", а о "ком". Ты заметила, как Фанни дергаться начала, когда я у нее про Светку спросила?
— Нет, не заметила.
— А я заметила. Она явно нервничала.
— А чего ей из-за Светки нервничать?
— Не знаю, не знаю… И потом еще этот странный курс лечения…
— А что в нем странного?.. Все правильно. Клин клином вышибают.
Орешкина усмехнулась.
— "Клин клином". Фанни вам лапшу на уши навешала, а вы и поверили.
— Нам она, значит, навешала. А тебе не навешала.
— Мне нет. Не на ту напала. Я же психиатр.
— Ну и что?
— А тр. Ты прикинь, разве можно вылечить больного человека, если постоянно показывать ему кукол в гробах, с утра до вечера держать его в черных комнатах со свечами и вдобавок вести с ним разговоры на загробные темы… Да от таких фишек он еще больше свихнется.
Доктору Цыпуху лучше знать. Он профессиональный психиатр. А ты только через три года в медицинский поступать будешь.
Да какой он, на фиг, психиатр?! — завелась Катька. — Мы же с тобой в больницу ходили. И что нам там медсестра сказала? Помнишь?..
Лика не помнила.
А что она сказала?
А то и сказала, что Цыпух констатирует смерть. А разве психиатры этим занимаются?.. И потом, с чего это вдруг известного бизнесмена Кармалютова лечит какой-то там доктор Цыпух из задрипанного Гусь-Франковска? Что, Фанни не может нанять светило в области психиатрии? Или увезти мужа на лечение за границу?..
А ведь и правда, — дошло до Соломатиной. — Ты, Катька, прямо Гегель.
Лика, в отличие от подруги, собиралась поступать в университет, на философский факультет. И тоже иной раз любила щегольнуть своими знаниями в области философии.
Кто я? — переспросила Орешкина.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель, — с удовольствием отчеканила Соломатина, — великий немецкий философ… Очень умный был дядечка.
— Гегель, Гегель, Гегель… — забормотала Катька. — Первая буква "Г"…
— Какая еще буква "Г"? — Подожди, а то мысль потеряю. — И она пять принялась бормотать: — Буква "Г"… Царапина в форме буквы "Г"… Вспомнила! — закричала Орешкина чуть ли не на всю улицу.
— Чего ты вспомнила?
— У кого я видела на ботинке царапину в форме буквы "Г"!
— У кого?
— У Черткова!
— Да ты что?!
— Точно тебе говорю! Ай да Чертков! Ай да исследователь паранормальных явлений!..
— Значит, это он дал объявление о Светкиной смерти! — возбужденно проговорила Лика. — А нам сказал, что был в Ростове, когда она умерла.
— Да, да, — тоже возбужденно сказала Орешкина и вдруг стала сомневаться. — Подожди-ка. На каком же ботинке я царапину видела? На правом или на левом?..
— А у того, кто объявление давал, на каком царапина была?
— Уборщица говорила, на правом.
— Ну так пошли посмотрим.
И девчонки пошли к Вадиму Черткову.
Черткова в пристройке не было. Зато были его желтые ботинки. И на правом ботинке четко виднелась царапина.
— Он что, босиком ушел? — с недоумением сказала Соломатина.
— У него еще кроссовки есть, я видела. — Все-то ты, Катерина, замечаешь.
— Психиатр должен любую мелочь замечать, — важно произнесла Орешкина и, подняв с пола желтый ботинок, стала его внимательно разглядывать. — Да, царапина в форме буквы "Г", — потрогала она пальцем царапину. — Значит, это все-таки Чертков…
У подруг словно глаза открылись. Все поступки и слова Черткова сразу показались им подозрительными. И то, что ему разрешили в пристройке жить. И то, что ему ключ от дома оставили. И то, что он всякие странные истории рассказывал… Тут еще Катька вспомнила, как он пригласил их на ужин, а сам ничего не ел, пил только яблочный сок. А на следующий день рассказал историю про некромантов, которые перед тем, как мертвеца с того света вызвать, должны пить только яблочный сок… А Лика вспомнила, как Чертков вначале хотел плыть вместе с ней на остров, а потом сказал, что забыл выключить чайник. И ушел. А на нее около острова водолаз напал. Уж не Чертков ли это был?.. Короче, во всех отношениях Чертков стал девчонкам подозрителен. Орешкина оглядела пристройку.
— Давай обыск сделаем, — предложила она. — Может, водолазный костюм найдем или еще что-нибудь.
— А если Чертков нагрянет?
— А мы обе двери на крючки закроем. И ту, что в доме, и ту, что в пристройке. Тогда ему придется звонить.
— А если он спросит, почему мы пристройку изнутри заперли?
У Катьки и тут оправдание нашлось.
