Валерий Гусев - Хозяин черной жемчужины
Я подошел поближе. Пузырек был заткнут стеклянной же пробкой. И был пуст. Почти пуст. Внутри него болталась с легким звоном стеклянная трубочка-пипетка.
– Дим, – Алешка был возбужден так, что хохолок на его макушке подпрыгивал как заводной. – Дай носовой платок. Он у тебя чистый?
Я не ответил, поскромничал.
– Все равно чище, чем мой. Давай!
Алешка осторожно и бережно завернул пузырек в платок, будто это была не стекляшка, а драгоценная жемчужина, и опустил его в карман.
На этот раз я все понял и не стал задавать глупых вопросов. И не получил уклончивых ответов.
– Пошли, – сказал Алешка, – утирать Вадику слезки.
Но Вадик уже шел нам навстречу. И не в слезах, а с улыбкой.
– Рад вас видеть, – сказал он. – И очень скоро мы будем видеться гораздо чаще. Я решил уйти из института. Буду преподавать в школе. Там как-то чище.
– Правильно, – радостно воскликнул Алешка. – Один папин сотрудник тоже ушел из милиции. Куда-то почище. Папа обозвал его дезертиром. И больше с ним не здоровался. Пошли, Дим, а то Лидочка нас заждалась.
– Э! Э! – заволновался Вадик. – Погодите! Что уж так сразу-то? А где Лидочка?
– Она там, плачет на скамейке. А Глотов ей слезы по щекам размазывает. Мы пойдем ему поможем.
– Э! Э! – Вадик совсем растерялся. Он не ожидал такой Лешкиной атаки и задумался. – Может, я немного погорячился. И поспешил. А вы уж сразу – не будем здороваться. Это жестоко. Друзья так не поступают.
Алешка упрямо молчал. Словно чего-то ждал. И дождался.
Вадик начал что-то мямлить, но постепенно его речь становилась все более связной и уверенной.
– Не знаю… Может, я не совсем прав… Может, совсем не прав… Я даже думаю… Если человек у всех на глазах оступился и упал в грязную лужу, что он должен сделать?..
– Что? – холодно спросил Алешка.
– Он должен сначала посмеяться над собой вместе со всеми, а потом умыться и вычистить костюм. И появиться новым человеком.
– И чтобы шнурки у него были одинаковые, – хихикнул Алешка.
А Вадик машинально взглянул себе на ноги. Шнурки в ботинках были одинаковые. Зато ботинки – разные. Один правый, а другой – левый.
В общем, Лидочка отвезла нас домой и повезла домой Вадика. Когда мы прощались, Алешка посоветовал ей:
– Вы бы умылись, теть Лид. А то вы на боевую индейку похожи.
Лидочка глянула на себя в зеркальце и ахнула.
Вечером опять пришел Павлик. Он доложил папе про этого домушника Грачева. Все, что о нем узнал. Но узнал он немногое. Грачев только что освободился, но начать новую жизнь не спешил. Он спешил продолжить старую. И сразу же стал «восстанавливать утраченные в заключении криминальные связи». Иначе говоря, сошелся со своими прежними дружками и, как предположил Павлик, готовился к новым квартирным кражам.
– Это все? – спросил папа. – А его связи с карманниками?
– Не замечен.
– Ладно, я завтра распоряжусь, чтобы его взяли под наблюдение. Пошли ужинать.
– Да неудобно, Сергей Александрович. Я и так вроде бы как у вас прописался.
Алешка, что меня удивило, не стал по этому поводу острить и хихикать, а даже наоборот – ухаживал за столом за Павликом почти как мама.
– Вы ешьте, товарищ капитан, – все время повторял Алешка. – Не стесняйтесь. Будьте как дома. А вот когда вы женитесь, то мы будем к вам кушать ходить.
Ох, все это неспроста!
Так и оказалось. Когда мы после ужина вышли в прихожую проводить Павлика, Алешка все время вертелся вокруг него, а потом вдруг выскочил за ним на площадку:
– Дядя Павлик, вы свой пакет забыли!
Никакого пакета у Павлика не было – это я точно помню. Просто Алешка подхватил с тумбочки первое, что ему попалось, и помчался за Павликом. А попался ему пакет, с которым мама пришла из магазина.
Я выскочил следом и услышал их разговор этажом ниже.
– Товарищ капитан, – говорил Алешка, – только папе не говорите. Это ему будет сюрприз.
– Вот этот пузырек? – недоумевал Павлик.
– Он не простой. В нем что-то было.
– А что в нем было?
– Надо узнать.
– Ах, вот в чем дело? Нужно показать его экспертам?
– Только папе не говорите.
– Это будет сюрприз? – не очень уверенно повторил его слова Павлик. – Приятный?
– Очень! Он будет очень рад и скажем вам спасибо.
– А тебе?
– А мне попадет, – признался Алешка. Он всегда точно знал: когда соврать, а когда сказать правду. – А я вам за это, – пообещал Алешка, – одну подсказку сделаю.
Настала тишина. Я подобрался к краю лестницы и заглянул вниз.
Павлик стоял, круто согнувшись, подставив Алешке ухо. Алешка в это ухо что-то быстро шептал. Глаза у Павлика становились все больше и больше. Я даже испугался: сейчас они как выскочат, как поскачут по ступеням. А Павлик – за ними, подбирать.
Но обошлось. Павлик выпрямился, перевел дыхание.
– Ну… – сказал он. – Это точно? Спасибо. – Он сунул в карман мой платок, в который была завернута стекляшка. – Я сделаю. Прямо завтра. И тебе сразу позвоню.
Мы вернулись в квартиру. Сначала я, потом Алешка.
– Что ты ему напел? – спросил я.
– Да ничего особенного, – небрежно обронил Алешка. – Я ему этого жулика нашел. Который на свадьбах ворует.
Павлик позвонил на следующий день. Мы уже были дома. Алешка делал вид, что старается над уроками, а сам нетерпеливо ерзал на стуле и поглядывал на телефон.
Бросился на звонок.
– Да, товарищ Павлик! Я так и знал, товарищ Павлик! Спасибо, товарищ Павлик! И справочку такую напишите, ладно? С печатью. Как? Акт экспертизы? Так точно, товарищ Павлик.
Лешка положил трубку и повернулся ко мне довольной мордахой.
– Дим, как мы с тобой и догадались, так и есть! В этом пузырьке, Дим, была серная кислота. Это, Дим, хуже уксуса. Это, Дим, все Глотов натворил!
– Помедленнее, пожалуйста. Я записываю.
– Не прикидывайся! Этот Глотов, когда я спал в батисфере, достал жемчужину и капнул на нее эту кислоту. И она заболела.
С этим можно согласиться. Если бы не один вопрос: зачем Глотов это сделал? Из подлости? Из зависти? Глупость какая-то. Взял бы да и выкинул ее в мусоропровод.
Алешку мои сомнения немного охладили.
– Ты умный, Дим, – признал он. – Тут какая-то тайна.
Я еще сказал, что Глотов не такой человек, чтобы просто вредить кому-нибудь из зависти. Он такой человек, который делает подлости не для собственного удовольствия, а для собственной пользы.
– Вот зачем он спер синюю папку?
– Чтобы присвоить себе эти всякие творения Вадика.
– Бред.
– Сивой кобылы? Почему?
– Весь институт знает, над чем работает Вадик. А Глотов скажет: «Это я все придумал! Давайте мне премию!» Ну, ему и дадут. И еще добавят.
– Мы, Дим, – высказал Алешка здравую мысль, – что-то еще не знаем.
Я согласился.
– Поэтому, Дим, надо нам все-таки с Глотовым здороваться. Потерпи уж. Давай еще немного с ним подружим. А когда все узнаем, мало ему не покажется.
То, чего мы не знали, мы узнали на следующий день. И все стало ясно. Все стало на свои места. Почти все…
Алешка сделал маленькую хитрость. Перерисовал свой эскиз жемчужницы с жемчугом на хороший лист бумаги, расцветил его фломастерами, да еще и пририсовал сверху маленькую фигурку двуногой русалки. Потом выдрал из рамки почетную грамоту, которую выдали нашей маме в нашей школе за «плодотворную работу в составе родительского комитета», и впарил в нее свое творение.
– Это, Дим, будет подарок Глотову. Пусть подавится. Поехали!
Проф. Ю.Н. Глотова мы застали в очень хорошем настроении. Он даже что-то напевал. Наверное, симфонию Моцарта номер сто.
– Это вам, – сказал Алешка, вручая ему рисунок, – в память о нашей совместной научной работе.
Глотов сначала расцвел, а потом немного нахмурился. И сказал в адрес Коренькова, укоризненно покачав головой:
– Поспешность в науке не приводит к результату. Легкомыслие здесь недопустимо. – И предложил нам по чашке чая с конфетами «Раковые шейки».
Но сначала вызвал Лидочку. Она пришла хмурая и непримиримая. И зыркнула на нас сердитыми глазами. Как на предателей.
– Слушаю, Юрий Николаич.
– Лидочка, вот этот документ отдайте переводчикам. Срочно. Распечатайте – и мне на стол. Я в общих чертах содержание его знаю, но хотелось бы иметь точный и подробный текст. У вас тридцать минут на все. Время пошло.
Лидочка вышла. Алешка, крикнув: «Я в туалет!» – выскочил за ней.
И вот, когда мы наелись конфет и напились чаю, когда вышли в коридор, тут все и случилось. Открылась тайна.
В коридоре нас ждала Лидочка. Она протянула Алешке сложенный листок бумаги и молча ушла.
Алешка его развернул, прочитал то, что там было написано, и сунул листок мне под нос:
– Понял, Дим? Теперь его можно брать!
Я до сих пор помню эту бумажку. Хотя мы ее и отдали потом папе в доказательство глотовской подлости.
Это было письмо. Из Калифорнийского университета. Там было вот так написано:
