Астрид Линдгрен - Расмус, Понтус и Глупыш
- Я говорю сейчас о моем дядя Константине и не желаю слушать никаких возражений. Он был барышником, дядя Константин, но он был также и анархистом, он мештал улушшить общество, взорвав его, вот так-то!
- Вон что, и это говоришь ты, - кисло сказал Эрнст. - Да, этого каждому хотелось бы хоть немножко.
- Да! Хотелось бы, - признался Альфредо, - это - по-шеловешески! В такие вот дождливые дни, как этот, дядя Константин занимался в нашем фургоне своими маленькими экспериментами: он хотел изобрести что-нибудь пошище динамита и тротила и прошего в этом роде.
- Ну, и удалось ему? - спросил Эрнст. Альфредо кивнул.
- Да! - сказал он. - Да!
Он положил руку на голову Понтуса.
- Понимаете, маленькие шалопаи-мальшишки, однажды вечером являюсь я домой к моей мамошке, и вижу большое пятно на потолке, и спрашиваю: «Што это? След эксперимента дяди Константина?» Заплакала тут моя мамошка и говорит: «Нет! Это след самого дяди Константина».
Берта разозлилась.
- Чушь! - воскликнула она. - Горазд ты всякую чушь нести! Нет у тебя дяди по имени Константин!
- Ой, ну и зарядил нынше дождь! - спокойно сказал Альфредо.
Он повернулся к Расмусу:
- Што ты хотел узнать? Когда вам вернут Глупыша? Вешером, маленький ты, упрямый ребенок, вешером!
- Я заберу его здесь? - спросил Расмус. Тут в разговор вмешался Эрнст:
- Нет, не здесь. Он сел на нарах.
- Послушайте, ребята! Есть у вас какая-нибудь палатка? Может, вы спите иногда на воздухе?
- Да-а, - сказал удивленный Расмус. - У меня есть палатка.
- Прекрасно! - обрадовался Эрнст. - Дуйте тогда домой и скажите мамашке с папашкой, что нынче ночью вы спите в палатке.
- А зачем нам это? - удивился Расмус.
- Потому что будет немного поздновато, когда вам вернут псину, и ваши родители поднимут шум, меня же никакой шум не устраивает, понятно? Можете, пожалуй, держать вашу псину в палатке до утра, это просто чудесно, верно?
Расмус подумал, что чудесно держать Глупыша где угодно на всем земном шаре, только бы в самом деле держать его у себя.
- Хотя я знаю одного человека, у которого появятся подозрения, если я окажу, что хочу ночевать в палатке, когда такой ливень, - сказал Расмус, - и этот человек - моя мама.
- Ты же такой башковитый маленький мальшик, неужели не сумеешь кое-што соврать своей мамошке? - спросил Альфредо. - Тебе не надо нишего говорить о палатке, если у мамошки появятся подозрения именно такого рода. Но ты можешь совершенно ruhig вдолбить ей, што хошешь ношевать на вершине дерева в лесу и наблюдать за восходом солнца… Крылья фантазии для того и даны, штобы пользоваться ими.
- Ведь твоя мамочка говорила: «Всегда держись правды, милый Альфредо!» - возразил Расмус.
Он, по крайней мере, тоже умел шутить, когда нужно.
Альфредо удовлетворенно ухмыльнулся:
- Шалопай-мальшишка, слышу, што я не зря растошаю перлы своего краснорешия.
Но Эрнст был нетерпелив. Он погнал их к двери.
- Дуйте домой и возвращайтесь обратно в восемь часов вечера!
Вся семья была в сборе на кухне, когда Расмус вернулся домой. Мама пекла булочки, а папа сидел в углу на своем обычном месте и разглагольствовал вовсю. Кража серебра - вот о чем он распространялся.
- Это самый ужасный криминальный случай во всей истории Вестанвика, - утверждал он, - и полиция трудится изо всех сил.
Сам он скоро двинет на службу, всю ночь он дежурит, но сейчас у него выдался небольшой перерыв, и он полон желания посвятить маму в малейшие детали.
- Мы что - должны разрешить вопрос о самом ужасном криминальном случае во всей истории Вестанвика именно здесь, в кухне, и именно тогда, когда я пеку булочки? - спросила мама.
Да, с юмором у нее сегодня туговато, и это очень некстати, если просить позволения ночевать в палатке.
- Ты что, не желаешь слушать, что я думаю об этом случае? - удивленно спросил папа.
- Да нет, пожалуйста, - сказала мама. - Только мне надо место, чтобы развернуться со своими противнями.
Крапинка рассмеялась - наверняка в первый раз с того вечера в среду.
- Присядьте на корточки, мальчики, чтобы у мамы было где развернуться с ее противнями, - сказала она. - Хотя, по-моему, ей нужно целое футбольное поле. Ты сердишься сегодня, мама?
Мама с досадой посмотрела на нее:
- Нет, не сержусь. Но я не знаю, зачем вам всем непременно торчать на кухне, когда я пеку булочки?!
- Потому что здесь так уютно, - ответила Крапинка, - и потому, что здесь так вкусно пахнет.
Папа согласно кивнул головой:
- И потому, что ты сама такая маленькая булочка с изюмом, Гуллан.
- Сердитая булочка с изюмом, - сказал Расмус.
- Спасибо! - поблагодарила мама, но было непохоже, что она очень смягчилась.
Молча и яростно месила она тесто - так, словно шла на него в атаку.
- А кстати, Крапинка, - спросила она, - это ты последней была в ванной?
Крапинка подумала.
- Возможно… а что?
- Тогда возьми тряпку и вытри за собой, - сказала мама, вставляя противень в духовку. - А может, ты думала, что это надо сделать мне?
- Извини, - сказала Крапинка, - я сейчас же…
Расмус сделал змейку из теста и стал болтать змейкой под носом у мамы.
- А тебе больше не к чему придраться, мама, раз уж ты так разошлась?
- Да, пожалуйста! - сказала мама. - Развлечения ради взгляни на дверь кладовки, там полным-полно черных отпечатков пальцев.
- И чьи они? - удивилась Крапинка.
- По-моему, ты можешь спросить об этом папу. Раз уж у тебя в доме полицейский, он по крайней мере может идентифицировать хотя бы несколько отпечатков пальцев. Это, разумеется, не самый ужасный криминальный случай в истории Вестанвика, но было бы все-таки забавно это узнать.
Папа рассмеялся:
- У тебя кто-то на подозрении?
Мама повернула голову и бросила долгий взгляд на Расмуса.
- И не пытайся меня обвинить, - защищался он. - Это - не я! Я всегда открываю дверь только ногой.
- Вот как? - сурово сказала мама. - Это объясняет, почему совершенно облезла краска.
Папа вмешался, не желая, чтобы в доме поднялся шум.
- Я могу шлепнуть на дверь немного свежей краски, - сказал он.
Видно было, что маму одолевают сомнения.
- А когда?
- Задолго до серебряной свадьбы, - уверил ее папа.
- О, никогда в это не поверю, - сказала мама. - Ведь до этого дня осталось не больше семи лет, а тебе надо еще приладить полочку в ванной, помнится, ты говорил об этом… это было наверняка в тот год, когда разразилась война. А кроме того, все эти криминальные случаи, которыми тебе надо заниматься!
Папа был совершенно обескуражен.
- Что с тобой, Гуллан?
Мама посмотрела на него со слезами на глазах.
- Извини меня, - сказала она, - но я так беспокоюсь о Глупыше, что могу просто лопнуть. Плевать мне на серебро фон Ренкенов, я хочу, чтобы полиция вернула мне обратно Глупыша, вот чего я хочу!
Папа огорченно дернул себя за волосы.
- Да-да, милая Гуллан, да-да!…
- Серебро может стоить сколько угодно, - горячо продолжала мама, - но Глупыш - живое существо. Меня беспокоит только то, что живет на свете, - сказала она, чуточку всхлипнув.
Папа, казалось, стал еще несчастней.
- Да-да, милая Гуллан, мы делаем, пожалуй, все, что можем, но…
Тут как раз зазвонил телефон, и Расмус взял трубку. Звонила мамина сестра - тетя Рут, которая хотела с ней поговорить.
- Присмотри за духовкой, Крапинка, - сказала мама, вытирая запачканные мукой руки.
Затем она исчезла в тамбуре, и они уже заранее знали, что по крайней мере ближайшие десять минут они ее не увидят.
- Послушайте, дети, - понизив голос, произнес папа, - теперь мы должны помочь маме. Я не хочу видеть ее такой расстроенной, понимаете?
Они это понимали.
- Я терпеть не могу, когда все вот так мрачно, - сказал он и поежился. - А теперь еще мама… хватит, что вы оба повесили голову.
Он легонько дружелюбно шлепнул Крапинку:
- Да, поверь мне, я заметил… Я видел достаточно, как ты тоже горюешь!
Крапинка опустила глаза.
- Не думай, что можешь скрыть что-нибудь от своего отца, - продолжал папа. - Но ты, Крапинка, не огорчайся, он вернется обратно, уверяю тебя!
У Крапинки порозовели щеки.
- Ты в самом деле так думаешь, папа? - мягко спросила она.
- Конечно, - ответил отец. - Он вернется и будет лаять и вилять хвостом, точь-в-точь как всегда!
Крапинка вздрогнула:
- Ты имеешь в виду… Глупыша?
- Да, у нас, черт побери, никакой другой собаки нет, - сказал отец. - Но сейчас прежде всего надо подумать о маме.
Он прислушался. В тамбуре мама по-прежнему болтала по телефону:
- Я в таком состоянии… Если бы только знать, что с ним произошло… А самое ужасное - видеть, как горюют дети…
- Вот, слышите, - сказал папа. - Хватит показывать, что горюете, будьте веселыми, как мартышки… Вы все время говорите ей: «Глупыш? Да он вернется!» - или: «Ты, мама, не беспокойся о Глупыше!» Помогите мне подбодрить ее, понимаете?
Расмус и Крапинка кивнули. Они сделают все, чтобы мама снова радовалась. «О, - думал Расмус, - почему я не могу сказать ей, что Глупыш вернется сегодня вечером? Это был бы самый верный способ заставить ее радоваться, но раз уж это нельзя, надо сделать то, что можно».