Василий Аксенов - Мой дедушка — памятник
— Оооооиииииэээээу? — переспросил мальчик.
— Ну, ты даешь, Гена! Услышал! Теперь мы с тобой дружки. Пока!
Он вильнул хвостом и ушел в глубину.
Геннадий поднялся по ступенькам за чугунным львом с кольцом в пасти.
Освещенная луной площадь была пуста, только в центре ее высилась позеленевшая бронзовая фигура в треуголке. Поблескивали под луной немые окна старинных домов, двери амбаров и магазинов были закрыты. Геннадий быстрым, но спокойным шагом пересек площадь, скрылся в тени длинной колоннады. Здесь он снял рубашку и выжал ее. Он взялся было уже за штаны, когда услышал звон гитары и молодые голоса. На площадь из таинственного мрака боковой улочки вышли три парня и две девушки. Красивые, ладные фигуры, ленивая походка — типичные эмпирейцы, беспечные, как птицы.
«Почему бы мне не пойти прямо к ним и не спросить, где резиденция президента Джечкина? — подумал Геннадий. — Этих людей нечего бояться…»
Под сосной Монтезумы
Танцевали две пумы,
Танцевали, сплетясь,
Танцевали две пумы
Под сосной Монтезумы
И танцуют сейчас… —
— напевал гитарист.
— Эй, прекратить пение! — послышался грубый голос, и на площадь вышли четверо квадратных парнюг с карабинами.
— С каких это пор в Оук-порту нельзя петь? — крикнул гитарист.
— Марш по домам! — рявкнул квадратный.
— Катитесь, кроты, в свои ямы! — захохотали эмпирейцы. Геннадий пробежал под колонной и нырнул в узкую улочку, из которой только что вышли «кроты». Некоторое время он еще слышал шум перебранки, потом все затихло.
Больше часу Геннадий наугад петлял по извилистым улочкам, поднимался по мраморным лестницам, прятался за скульптурами. Иногда он видел костры, возле которых сутулились мрачные типы. Замечал на стенах желтые листочки со зловещими угрозами.
И несмотря на тревожное опасное положение, Геннадий с его отзывчивой и впечатлительной натурой не мог не поддаться очарованию ночного Оук-порта. Таинственная игра его теней на мраморных плитах и барельефах, на витражах и мозаиках, сверкающие под луной бритвенно-острые коньки крыш, движение и тихая разноголосица его листвы, все звуки ночи, то глухие, то неожиданно звонкие, надолго, может быть на всю жизнь, пленили мальчика.
На одном из старых домов возле подъезда со скрипящей на слабых петлях, разболтанной дверью Геннадий вдруг увидел мемориальную доску с полустертым золотым тиснением:
«В этом доме часто останавливались русский писатель Александр Грин (по пути из Зурбагана в Гель-Гью), английский писатель Джонатан Свифт (из Лилипутии в Лапуту), французский писатель Жюль Верн (из пушки на Луну)».
Едва он успел прочесть эту поразившую его надпись, как дверь резко распахнулась, и на пороге дома появился высокий худой незнакомец в старомодной крылатке песочного цвета и в широкополой шляпе.
— Вы ищете друзей? — спросил незнакомец Геннадия, как бы не разжимая губ и мягко улыбаясь глазами.
Мальчик молча кивнул.
— Пойдемте со мной, — сказал незнакомец и двинулся вдоль витой чугунной решетки, за которой тренькал фонтанчик.
Шаги незнакомца были легки, трость мерно постукивала по мостовой. У него был вид спокойного, чуть грустного, но и не лишенного юмора человека, который никогда никуда не спешит, но никогда никуда не опаздывает. Клетчатый портплед в левой руке не тяготил его, и одежда была удобна, ловка, хоть и небогата.
Возле круглой афишной тумбы он остановился. Бриз, вылетевший из-за угла, взметнул его длинные седые волосы.
— Поворачивайте за угол. Сюда! — Он показал палкой. — Пройдите спокойно и не таясь три дома. Там вас встретят.
— А вы? — тихо спросил Геннадий. Ему почему-то очень не хотелось расставаться с этим любезным незнакомцем.
— К сожалению, дружище, у меня свои дела, — улыбнулся тот, показав длинные зубы, приподнял шляпу и пошел по крутой улочке вниз, к морю, в прозрачную, словно пронизанную серебряной сетью темноту.
Геннадий смотрел ему вслед, пока он не исчез.
«Кто же это был и на каком языке мы говорили? — подумал мальчик. — На русском, английском, эмпирейском?.. Может быть, вообще мы не сказали ни слова?»
Он повернул на улочку, косо разделенную луной на темную и светлую части. Чувствуя полное доверие к незнакомцу, он пошел не таясь по освещенной стороне и вдруг — о, чудо! — увидел важно шествующего ему навстречу Пушу Шуткина.
— Шуткин, это вы? Не верю своим глазам! — вскричал Геннадий, не сдержав радостного смеха.
— Геннадий, здравствуйте, дружок, — покровительственно приветствовал его Пуша Шуткин. — Сейчас нам не до смеху. Я рад, что смелый мой прыжок закончился успехом…
Он вспрыгнул на подоконник дома и, взявшись правой передней лапой за стену, запел, выразительно жестикулируя левой.
Да, ради вас пришлось коту
Морской закон нарушить,
Друзей оставить на борту
И спрятаться на суше.
И вот, представьте, дорогой,
С той ночи малохольной
Ваш друг, как верный часовой,
Сидел на колокольне…
Мой зоркий глаз вас разглядел,
А нос учуял запах,
И с колокольни я слетел
На мощных своих лапах.
Я все узнал, во все проник,
Я не лишен смекалки,
И перед вами я возник,
Чтоб вывести вас к цели…
— Что-то с рифмой у вас не в порядке в последней строфе, — сказал Шуткину Геннадий.
— Это от волнения, — пояснил кот. — В минуты волнения иногда сбиваюсь на прозу. Пойдемте?
Дальше последовал головокружительный рейд по заборам, водосточным и домовым трубам, карнизам, скатам крыш, по мусорным бакам, деревьям и даже по флюгерам. Несмотря на невероятную скорость, Геннадий успел заметить, что все местные животные, включая ручных леопардов, немедленно прятались при виде несущегося под луной боевого кота с качающимся, как дым, хвостом.
Геннадий задыхался, пот лил с него градом. Он не мог понять, как до сих пор не сорвался. Наконец Шуткин кубарем свалился со шпиля кафедрального собора и растянулся в маленьком водосточном желобке на высоте не менее тридцати метров. Геннадию ничего не оставалось, как последовать за ним.
— Приличное сальто-мортале. Надеюсь, мой друг, не устали? — с нескрываемым уважением обратился к нему Пуша.
— Н-нет… — пробормотал Геннадий, стараясь не глядеть вниз. — Но где мы, Шуткин?
— Тихо в лунной сей купели. Ну, а мы уже у цели, — сказал кот, и от волнения снова перешел на прозу. — Сможете перепрыгнуть через эту улицу?
— Постараюсь, — проговорил Геннадий, с ужасом глядя вниз.
Несколько минут спустя по узкому карнизу они обогнули какой-то дом, перелезли через перила балкона, и Геннадий увидел перед собой обширную, ярко освещенную комнату, заполненную атлетически сложенными мужчинами.
Это была футбольная команда Республики Большие Эмпиреи и Карбункл, а также часть сенаторов и кабинет министров в полном составе. Поглощая фруктовые соки, массируя друг другу мышцы, разбирая тактические схемы, жуя и хохоча, вся эта компания вела общий разговор, в котором Геннадий, как ни силился, не смог разобрать ни одного слова.
«Какие вы все беззаботные и веселые, господа, — подумал мальчик. — Вы пьете фруктовые соки, массируете друг другу мышцы, разбираете тактические схемы, жуя и хохоча, и не подозреваете, что зловещий хищник уже простер свои крылья над вашими островами, что рядом с вами плетет свою сеть страшная женщина-паук, сияющая своей фальшивой красотой».
Однако мальчик ошибся. Эмпирейцы были не так уж беспечны. Через минуту из глубины комнаты раздался крик.
— Связь установлена! Капитан Рикошетников просит подойти к рации сенатора Нуфнути Куче.
Не помня себя от радости, Геннадий толкнул балконную дверь и под удивленные возгласы легоперов побежал к рации.
— Это он! — возвел руки к небу сенатор. — Потомок нашего памятника!
ГЛАВА 10
Гигантский «Боинг-747» компании «ПАН-АМ», миновав воздушные пространства Южной Америки, Океании, Юго-Восточной Азии, Индии и Ближнего Востока, летел теперь над Европой. Командир экипажа Бенджамин Ф. Аллигейтер брился и смотрел вниз на проплывающие малые страны, на молочные реки и кисельные берега густо населенного континента. Б. Ф. Аллигейтеру не особенно нравилось это дрожащее желе неопределенного цвета, именуемое Европой.
Он больше любил красноватое свечение Сахары, темно-зеленый с коричневыми прожилками колер Индии, чередование белых и темных пятен разной глубины и резкости в Гималаях и Кордильерах. Больше же всего мистеру Аллигейтеру был по душе простой, без всяких хитростей, синий цвет стратосферы, под которой он водил свое судно. Вошла стюардесса гаваянка Омара.
