Роман Грачев - Томка и блудный сын
– Кошма-аррр!!! Карррр!!! – кричала она. – Небо – для тех, кто рожден птицей!!! Улетай отсюда, улетай, улетай!!!!
Ворона подлетела поближе и клюнула его в крыло.
Самолетику не было больно, но от неожиданности он покачнулся и полетел вниз. Земля мчалась навстречу, ветер свистел, и Самолетик зажмурился, испугавшись, что упадет и расшибется.
«Почему я не могу летать?! – думал он про себя. – Даже если я железный и слишком шумный, что с того! Ведь я умею летать! Почему ворона может мне указывать, что мне делать? Ведь она всего лишь ворона».
Самолетик открыл глаза и зарычал пропеллером, пытаясь взмыть вверх. Но земля была уже слишком близко…
…Зайка слушал его историю, прижав уши.
– И ты упал? – спросил он.
– Да, – ответил Самолетик, – но упал не больно, только проехал пузом по траве и поцарапал крылья. Да вот и колесико поломал. Но все это не страшно.
– А что тогда страшно?
– То, что сказала ворона.
– Но ведь это неправда! – закричал Зайка, вставая на задние лапки. – Летать могут все!
– Даже зайцы? – рассмеялся Самолетик. Ему нравилось, что друг переживает за него. И еще ему было забавно видеть, как Зайка, маленький пушистый Зайка с длинными ушами, готов был броситься защищать друга. – Даже зайцы могут летать! – кричал он. – Ведь я же летал с тобой!
– Да, ты летал.
– И ворона сказала неправду! Небо – для всех.
И Зайка мечтательно уставился вверх, в голубые небеса. Он знал, что небо для всех, ведь он мечтал о нем всю жизнь.
– Да, небо бескрайнее, – согласился повеселевший Самолетик. – И оно – для всех. Пока, Зайка! Спасибо тебе!
И Самолетик покатился в гараж чинить порванное колесо. Он его обязательно починит и снова полетит к дальнему лугу.
Ему все равно, что думают вороны. Он будет летать. Потому что летать могут все».
…Томка спит, отвернувшись к стене. Моя правая рука, на которую она улеглась, страшно затекла. Я пытаюсь освободиться, но Томка тут же хватает меня своей маленькой клешней и бормочет сквозь сон: – Стой! Никуда не пойдешь… я буду Зайка, а ты – Самолетик… будем летать… хм…
3
Проснулись поздно. В летнее время мы редко поднимаемся раньше восьми. Мне не нужно спешить в офис, а воспитательница Олеся Лыкова (наша соседка по подъезду и вообще старый друг семьи) всегда говорила, что детский сад создан для детей, а не наоборот, то есть когда сможете, тогда и приводите. Учебный год у наших ребятишек уже закончился, а завтраки в садике Томка упрямо игнорирует, предпочитая кушать со мной утром на кухне.
Пока я готовил себе яичницу, а дочке йогурт и хлопья с молоком, Томка торчала в моей спальне. Войдя в комнату, я обнаружил ее стоящей у окна.
– Нашла что-то интересное?
– Ага. Пап, посмотри, что они делают?
Я подошел к окну. Рядом с нашим домом находилась школа. В эти минуты в школьном дворе проходил Последний звонок. Каждый год в конце мая мальчики и девочки в белоснежных одеждах выстраивались буквой «П» перед трибуной, а директор школы (или завуч, бог его знает) кричала в микрофон страшные вещи о взрослой жизни, поджидающей подростков за пределами двора. Всякий раз, глядя на них с высоты своего шестого этажа, я с легким душевным волнением констатировал, что стал старше еще на один год. – Они закончили школу и теперь думают, что делать дальше, – сказал я.
– А я тоже такой стану?
– Конечно.
– И тоже буду думать?
Я надеюсь.
Она хлопнула в ладоши.
– Клево! А теперь хлопьев мне побольше!
– Я не официант, сама о себе позаботься.
– Вот так всегда…
По дороге на кухню она снова отвлеклась. Она отвлекается постоянно: например, отправляясь в ванную мыть руки, обязательно зацепится за какой-нибудь валяющийся на полу шарик, чтобы сделать несколько бросков в стену; посиживая в туалете с задумчивым видом, начнет разматывать рулон туалетной бумаги, чтобы узнать его длину; у киоска с мороженым не забудет рассказать продавщице, как прошлым летом ее лизнула в попу собака. Жизнь не замирает ни на минуту. Исключение, наверно, составляют паззлы и телевизор, настроенный на детский канал, – в обоих случаях она может пропасть на час или два, и я не услышу от нее ни звука. В остальное время она порхает по жизни, как любопытный мотылек – только успевай ловить.
Короче говоря, выйдя из спальни в коридор, она тут же свернула в свою комнату, взяла две килограммовые гантели, подняла их на уровень плеч, опустила, потом снова подняла, потом вытянула руки вперед. – Уф! Как тяжело наращивать мускулы.
– Зачем тебе мускулы?
Она постояла молча, опустила гантели на пол. Согнув руку в локте, оценила ширину бицепсов. Очевидно, осталась не очень довольна.
– Ну, как тебе сказать, пап… вот у тебя есть мускулы, ты сильный и добрый. У Ваньки Лыкова есть мускулы, он тоже ничего. У Олеси Петровны… Я замер.
– Вот у Олеси Петровны есть классные титьки! А у меня ничего нет – ни мускулов, ни титек. А мне еще надо в бадминтон научиться играть.
«О боже, бадминтон!» – подумал я. Сдуру купил на прошлой неделе две ракетки на распродаже в супермаркете и теперь не могу отделаться от ее нового хобби.
– Титьки у тебя еще вырастут, – ответил я. – А ты считаешь, у Олеси Петровны – классные? – Лучше, чем у мамы! Ладно, пап, пойдем завтракать, что-то я проголодалась после зарядки.
И она отправилась в кухню, а я порадовался, что ее не слышит моя бывшая жена. Марина считала, что я тайно влюблен в Олеську и всякий раз, когда выпадает возможность, жадно поедаю глазами ее фасад и заднюю часть, хотя, по мнению Марины, она того не заслуживала: «Грудь у нее – нулевка! И зада нет!». Она была права лишь отчасти: следуя своим мужским инстинктам, я рассматривал Олесю не меньше и не больше, чем других привлекательных женщин, а размеры груди (по-моему, у нее хорошая «троечка») и других частей Олеси интересовали меня лишь во вторую очередь. Она просто хороший человек… хотя и не очень везучая в личной жизни – муж оставил ее одну с восьмилетним сыном, встретив другую женщину. Зря он это сделал, на мой взгляд, погорячился, но ведь жизнь не всегда принимает в расчет наши намерения, верно?
В детский сад, что находился за соседним домом, мы явились уже около половины десятого. По пути застряли в лифте. В последние дни кабина что-то стала барахлить. Обычно она притормаживает на каком-то этаже, скрипит, повизгивает, а теперь еще и останавливаться стала. Или дверь не открывает, когда прибывает на нужный этаж. Кнопки вызова диспетчера и экстренной остановки у нас были перепутаны. Желая остановить кабину самостоятельно, ты всегда натыкаешься на диспетчера, а казенная тетка явно не настроена с тобой любезничать. Перебросить контакты с одной кнопки на другую за несколько лет так никто и не удосужился.
Томка не испугалась, когда в кабине установилась тишина и погас свет. Просто прижалась ко мне, обхватив ногу. Нас вызволил сосед с пятого этажа, вызвавший лифт со своей площадки. Я его предупредил, что он может оказаться в такой же ситуации, и мужчина передумал входить в кабину, вместе с нами пошел вниз пешком.
Томка тащила с собой свои дурацкие ракетки для бадминтона. Они по дороге трижды падали, вынуждая меня останавливаться и помогать привести ношу в порядок. Но ничто не могло меня сегодня расстроить. Детвора резвилась на участках, цветущие яблони (они нынче зацвели поздно) белыми шапками прикрывали территорию садика от яркого солнца, весело чирикали птицы, воспитатели ходили взад-вперед с лейками, набирали воду из торчащей в стене трубы, поливали цветочные клумбы. Пожалуй, не совру, если скажу, что майское утро, когда я веду ребенка в садик, – едва ли не любимое время дня.
Олеся приветствовала нас улыбкой. Она выглядела уставшей. Хрупкая и симпатичная тридцатилетняя женщина приходила на работу в семь утра и уходила спустя двенадцать часов, имея лишь небольшой перерыв на обед, когда нянечка соглашалась подменить ее во время тихого часа. Олеся категорически не соглашалась делить смену на двоих, хотя заведующая детским садом предлагала ей снизить нагрузку, дабы окончательно не подорвать здоровье. Она не хотела терять в зарплате.
– Доброе утро, Антон Васильевич.
– Доброе утро, но не Васильевич, а просто Антон.
– Ну да, я забыла…
Олеся всегда переходила на «вы» в присутствии посторонних, но если это было еще терпимо, то обращения по отчеству я не переносил физически.
Как твое ничего? – спросил я, отпуская Томку на участок.
– Нормально. Вечером давление подскочило, толком и не спала.
Я кивнул. У Олеси действительно под глазами остались темные круги. Она даже не пыталась их замаскировать. Когда я видел нашу добрую соседку такой, мне хотелось что-нибудь сделать для нее – например, принести пакет с продуктами из супермаркета, сделать ремонт в квартире или подарить ко дню рождения поездку в дом отдыха на двоих с сыном. Но Олеся не позволяла себе принимать помощь, потому что была очень гордой, пусть внешне и походила на тщедушного кролика, готового кушать морковку с рук. Максимум, что мне удалось сделать – это собрать родительский комитет и назначить Олеське небольшую премию к Новому году, когда прежняя проворовавшаяся администрация детского сада, успешно замененная нынешней весной, незаслуженно лишила ее части зарплаты. Впрочем, даже тогда Олеся продолжала упираться, настаивая на том, что она сама справится и не полезет в карманы родителей. Еле уговорили ее принять от нас помощь, которую она вскоре потратила на цветной струйный принтер для нужд группы.
