Астрид Линдгрен - Суперсыщик Калле Блумквист
- Неужели? - спросил воображаемый собеседник, в голосе которого прозвучал неподдельный испуг.
- Да, подобное спокойствие обманчиво, - настойчиво повторил суперсыщик Блумквист. - Этот очаровательный мирный городок, это сверкающее летнее солнце, этот идиллический покой - бац! В любую минуту все может перемениться, а преступление в любую минуту бросить свою устрашающую тень на всех нас.
Воображаемый собеседник задохнулся от ужаса.
- Господин Блумквист, вы пугаете меня, - сказал он, бросая вокруг испуганные взгляды, словно для того, чтобы увидеть, не подстерегает ли их за углом какое-либо преступление.
- Предоставьте все это мне, - предложил ему сыщик. - Не беспокойтесь! Я - на страже.
Воображаемый собеседник был так растроган, так благодарен, что едва мог говорить; от волнения он даже начал заикаться. К тому же его бессвязные изъявления благодарности были внезапно прерваны боевым кличем Андерса, стоявшего у калитки:
- Вперед! На битву! К победе! - И суперсыщик Блумквист вскочил, словно его ужалила оса. Нельзя, чтобы его вновь обнаружили под грушей.
- Прощайте! - сказал он воображаемому собеседнику.
Калле чувствовал, что прощается с ним на довольно долгий срок. Война Роз не оставит ему много времени для того, чтобы он, полеживая на зеленой лужайке, рассуждал о преступности. Да это и хорошо. Откровенно говоря - пустое дело ловить преступников в этом городе. Подумать только! Целый год прошел с тех пор, как поймали грабителей!… Воистину, добро пожаловать, война Алой и Белой Розы!
Однако воображаемый собеседник долго и тревожно смотрел ему вслед.
- Прощайте, - снова повторил суперсыщик. - Я призван на военную службу. Но вы не беспокойтесь. Я не склонен думать, будто именно сейчас может случиться что-нибудь серьезное.
Не склонен думать! Не склонен думать! Вот бежит суперсыщик, которому следует охранять безопасность общества, вот он бежит, весело насвистывая, и его босые загорелые ноги усердно топчут садовую дорожку, когда он мчится к Андерсу и Еве Лотте.
Не склонен думать! На этот раз вы ошиблись, господин суперсыщик!
2
- В нашем городе всего две улицы - одна центральная, а другая задворки, - так объявлял, бывало, пекарь Лисандер всем, кто приезжал в их город из других мест. И пекарь был прав. Стургатан и Лильгатан - вот все, что там было, да еще площадь Стура Торьет [2]. Остальную часть города составляли маленькие, вымощенные булыжником переулки и тупички, расположенные на холмах и ведущие вниз, к реке. Или вдруг неожиданно оканчивающиеся у какого-то старого обветшалого дома, который по праву своего почтенного возраста упрямо стоял, загораживая дорогу и сопротивляясь всяким попыткам современной перепланировки города. На окраинах можно было, вероятно, найти одну или две спланированные по-современному одноэтажные виллы, утопавшие в великолепных садах, но это было исключением. Большинство садов, как и у пекаря, изрядно заросло старыми шишковатыми яблонями и грунтами или же было покрыто отслужившими свой век лужайками, которые никогда не подстригались. Большинство домов тоже было того типа, что и у пекаря, - большие деревянные строения, которые архитектор прежних времен, одержимый безумной страстью к красоте, разукрасил совершенно неожиданными балкончиками, зубцами и башнями. Красивым этот город, строго говоря, не был, но отличался каким-то старинным домашним уютом и покоем. А возможно, в известном смысле и какой-то прелестью. Во всяком случае в такой вот теплый июльский день, когда розы, и левкои, и пионы цвели во всех садах, а пышные кроны лип на Лильгатан отражались в реке, которая медленно и задумчиво текла по своему руслу.
Когда Калле, и Андерс, и Ева Лотта бежали вдоль берега реки по дороге в штаб-квартиру Алых, они вовсе не задавались вопросом: красив их город или нет? Они знали лишь, что он замечательно хорош как поле военных действий Алых и Белых Роз. Там было столько закоулков, чтобы прятаться, заборов, чтобы перелезать через них, маленьких извилистых переулочков, чтобы отвязаться от преследователей, крыш, чтобы туда взбираться, а также дровяников и разных служб в усадьбах, чтобы забаррикадироваться изнутри. И до тех пор, пока город обладал такими исключительными преимуществами, ему вовсе не нужна была красота. Достаточно того, что солнце светит, а на булыжниках, которыми вымощены улицы, так тепло и приятно ступать босыми ногами. Ощущение было такое, словно в каждой клеточке вашего тела поселилось лето. Чуть гнилостный запах реки, который то тут, то там смешивался со случайными ароматами роз, доносившимися из какого-нибудь ближайшего сада, был приятен, и от него также веяло летом. А киоск на углу улицы, где продавалось мороженое, по мнению Калле, Андерса и Евы Лотты, очень украшал город. Большей красоты здесь и не требовалось.
Они купили себе по порции мороженого за двадцать пять эре каждая и снова двинулись в путь. Чуть дальше, у речного моста, медленно шел патрулировавший улицу полицейский Бьёрк. Пуговицы его мундира сверкали.
- Привет, дядя Бьёрк! - закричала Ева Лотта.
- И вам привет! - поздоровался полицейский. - Привет, суперсыщик! - добавил он, дружески потрепав Калле по затылку. - Нет ли сегодня каких-нибудь новых преступлений?
По лицу мальчика было видно, что он оскорблен. Ведь дядя-то Бьёрк прошлым летом был вместе с ними и пожинал плоды охоты Калле за преступниками. Так что ему-то уж, в самом деле, так шутить не пристало.
- Нет, сегодня никаких новых преступлений не было, - ответил вместо Калле Андерс. - Все воры и убийцы получили приказ прекратить свою деятельность до завтрашнего дня, потому что сегодня у Калле времени для них нет.
- Не-а, сегодня мы отрежем уши Алым, - сказала Ева Лотта, чарующе улыбаясь полицейскому Бьёрку.
Он ей очень нравился.
- Ева Лотта, иногда мне кажется, что тебе следовало бы стать чуточку более женственной, - заметил Бьёрк, огорченно глядя сверху вниз на тоненькую загорелую амазонку, которая, стоя у водостока, пыталась, играя, поймать на согнутый большой палец ноги пустую коробку из-под сигарет. Ей это удалось. Бах! Сильный удар ноги - и коробка из-под сигарет летит вниз, в реку.
- Женственной, о да, но только по понедельникам - непременно, - заверила его Ева Лотта и мило улыбнулась всем своим прелестным личиком. - Привет, дядя Бьёрк, а теперь нам пора отчаливать.
Бьёрк покачал головой и пошел дальше.
* * *
Мост через реку представлял собой большое искушение всякий раз, когда надо было переходить через него. Разумеется, его можно было пересечь в обычном порядке. Но там были перила, совсем узенькие перила. И если перебираться через мост, балансируя на этих перилах, то где-то в животе приятно замирает… Потому что ведь может статься, что плюхнешься вниз, прямо в реку. Само собой, это ни разу еще не случалось, несмотря на многочисленные длительные упражнения на перилах моста. Но кто его знает, никогда ни в чем нельзя быть уверенным. И хотя они очень спешили отрезать уши Алым - дело-то было абсолютно неотложное, - они все - и Калле, и Андерс, и Ева Лотта - сочли, что у них есть еще время для небольшого циркового номера… Разумеется, это было строго запрещено, но полицейский Бьёрк исчез и больше не видно было ни души.
Да нет, одна душа была. Именно в этот момент, когда они целеустремленно карабкались на перила и у них в животе появился леденящий холодок, на противоположной стороне моста показался, ковыляя, старик Грен. На старика Грена никто не обращал внимания. Остановившись перед ребятами, он вздохнул и сказал со своим обычным отсутствующим видом:
- Да, да, веселые забавы у деток! Веселые, невинные забавы у деток, да, да!
Старик постоянно повторял эти слова. Иногда дети передразнивали его. Но, разумеется, он никогда этого не слышал. Когда же Калле по ошибке попадал футбольным мячом прямо в витрину папы Блумквиста, или когда Андерс сваливался с велосипеда, угодив лицом прямо в куст крапивы, случалось, что Ева Лотта, вздыхая, говорила:
- Да, да, веселые забавы у деток, да, да! Они удачно добрались до передней части моста.
И на этот раз никто из них не свалился. Андерс оглянулся, не заметил ли кто-нибудь их фокусы. Но Лильгатан по-прежнему была пуста. Только где-то вдали шел старик Грен. Его ковыляющую походку нельзя было спутать ни с какой другой.
- Никто так странно не ходит, как Грен, - сказал Андерс.
- Грен вообще чудной, - заметил Калле. - Но, может, и станешь чудным, если ты так одинок на свете.
- Бедняга, - пожалела Грена Ева Лотта. - Подумать только: жить в такой жуткой лачуге, и никто у тебя не уберет, не сварит еду и вообще ничего тебе не сделает.
- Чепуха, с уборкой, верно, можно и самому справиться, - после зрелого размышления сказал Андерс. - И я ничего не имел бы против того, чтобы побыть немного одному. По крайней мере тогда оставят в покое модель, которую ты изготовил.
