Жак Поль Бонзон - Тайна человека в перчатке
Я ласково погладил его по голове.
— Нет, Кафи, — бодро произнес я, — просто мне немножко грустно, потому что Сапожника положили в больницу; но нам больше никто не угрожает.
Разумеется, я был уверен, что говорю правду. Однако я ошибался… Но кто бы мог подумать, что острый приступ аппендицита у нашего товарища станет для нас началом самого невероятнейшего приключения?
ЛУЛУ
В четверг было холодно, но солнечно. Воды обеих рек, Роны и Соны, ярко переливались на осеннем солнце. С трудом верилось, что стояла уже середина ноября.
Вернувшись домой после утренних занятий в школе, я пообедал и начал переодеваться. Кафи радостно прыгал вокруг меня. Он был уверен, что сейчас, как обычно по четвергам, мы пойдем гулять со всей компанией. Он скакал, радостно повизгивая и размахивая хвостом. Как же мне объяснить ему, что сегодня я не возьму его с собой?
— Послушай, Кафи, ты у меня отличный пес, но сегодня мы идем в больницу к Сапожнику… помнишь коротышку Сапожника, который, хоть и дразнил тебя, зато чаще всех угощал сахаром? Так вот, он попал в больницу. А туда собак не пускают.
И я быстро выскочил за дверь, оставив Кафи дома. Мы договорились встретиться как обычно у подножия холма возле лестницы Пиратов, в старой заброшенной ткацкой мастерской, которую прозвали «пещерой».
Все, кроме Бифштекса, были в сборе; Бифштекс влетел в дверь сразу следом за мной. Как и я, все были одеты очень аккуратно, словно собрались на какое-то торжество.
От лестницы Пиратов мы направились в сторону улицы От-Бют, где жила Мади. Наша маленькая подруга уже ждала нас во дворе перед домом. Она искренне радовалась, что может пойти вместе с нами навестить Сапожника, тем более что на улице светило яркое солнце, напоминавшее ей Прованс.
— А давайте купим Сапожнику подарок, — вдруг предложила она. — Что-нибудь такое, что ему понравится!
Ох, как же мы сами об этом не подумали! Ведь мы не меньше Мади любили нашего товарища. Впрочем, лучше поздно, чем никогда. И мы принялись рыться в карманах. Гий, большой любитель чтения, посоветовал подарить ему несколько комиксов. Но Корже засомневался: вряд ли через два дня после операции Сапожнику уже захочется почитать. Я предложил выбрать конфеты или пирожные.
— А ты уверен, что ему можно? — засомневался Бифштекс. — У моей старшей сестры вырезали аппендицит. Так она после операции больше недели сидела на диете.
— Тогда, — предложила Мади, — давайте подарим ему цветы. Я знаю, он их любит.
В самом деле, Сапожник любил цветы. Он часто забывал провести гребешком по своей черной, словно вороньи перья, шевелюре, зато всегда тщательно поливал герань, которую его мать выращивала на подоконнике. Он так старательно это делал, что однажды даже облил случайного прохожего, оказавшегося под окном.
Итак, мы решили подарить нашему другу цветы, но в ноябре цветов мало, и они дорогие. На те деньги, которые нам удалось наскрести, Мади сумела купить всего пять гвоздик. Зато каких гвоздик! И в какую красивую бумагу нам их завернули!
Взволнованные и смущенные, мы вошли в больницу. При виде такого нашествия, дежурный санитар скорчил выразительную гримасу.
— Нет, нет, не все сразу! Это вам больница, а не цирк!
Но Мади так старательно уговаривала его, что он, наконец, смягчился.
— Ладно, сегодня так уж и быть. Но в следующий раз приходите по одному.
И, заглянув к себе в журнал, произнес:
— Луи Жерлан, отделение В, второй этаж, в глубине коридора, палата № 3.
Мы молча шли по длинному белому коридору, по обеим сторонам которого располагались больничные палаты. Наконец на одной из дверей Гий увидел табличку с номером три. Возглавлявший нашу компанию Стриженый отошел в сторону, пропуская вперед Мади.
Мы вошли в просторную палату. Вдоль стен с каждой стороны стояло по шесть совершенно одинаковых кроватей с маленькими белыми ночными столиками у изголовий. Долго искать нам не пришлось: наш друг уже радостно махал нам рукой. Мы страшно обрадовались: хотя мы знали от его матери, что операция прошла успешно, и Сапожник быстро поправится, мы все же побаивались, что застанем его в неважном самочувствии. Но все в порядке. Сапожник улыбался нам бодро и весело, хоть и был бледнее обычного.
— Не делайте похоронные физиономии, — закричал он нам навстречу, — видите, я уже почти поправился! Ох, как я ждал вас. Мама сказала мне, что вы придете. Я так боялся, что вас не пустят всех вместе. А тут вся команда в сборе. Ну и здорово!
Тут он заметил цветы:
— Ой! Цветы!.. Гвоздики… настоящие гвоздики, не бумажные. Откуда вы знаете, что я люблю гвоздики? Держу пари, это Мади! Но ведь в ноябре гвоздики наверняка стоят бешеных денег! Сейчас я позову сиделку и попрошу у нее вазу, чтобы их поставить. Здесь очень добрая сиделка, она часто задерживается поболтать со мной. Я рассказал ей про вас и про Кафи.
Устав от ходьбы, Мади присела на единственный стул, мы же, словно почетный караул, выстроились вокруг кровати. Мади стала расспрашивать Сапожника, очень ли ему было больно, и как заживает его шов.
— Да что ты! Это просто ерунда, а не аппендицит! Во-первых, когда делают операцию, ты ничего не чувствуешь, потому что спишь. А просыпаешься уже в кровати, как будто ничего не случилось, и сиделка ухаживает за тобой, словно за принцем. Сказка, а не болезнь.
Сапожник не бравировал. Дома он не был избалован вниманием. Его мать с утра до вечера работала на заводе, и у нее не оставалось времени заниматься сыном. Так что сейчас Сапожник чувствовал себя почти счастливым.
— Я страшно расстроился, что не смог предупредить вас, — сказал он. — Я знал, что вы будете волноваться, наверняка перепугаетесь… почти так же, как моя мама. Но я не виноват.
Сапожник говорил без остановки, словно хотел вознаградить себя за долгое молчание. Однако стоило ему улыбнуться, он начинал корчиться от боли.
— Не обращайте внимания, — сказал он. — Сиделка мне объяснила, что после аппендицита всегда так: когда смеешься, шов начинает тянуть… Как здорово, что вы пришли! Конечно, вам скоро придется уходить, и я опять буду умирать со скуки. Однако я не жалуюсь; по сравнению с вон тем малышом мне просто повезло.
С этими словами он повернул голову влево. На соседней с ним кровати лежал ребенок лет восьми-девяти. И хотя мы говорили довольно громко, он, похоже, продолжал спать.
— Правильно, он спит, — подтвердил Сапожник, — он всегда спит после обеда, потому что ночью ему снятся кошмары, и он постоянно просыпается.
— Господи! — охнула Мади. — А что с ним? Тоже аппендицит?
Сапожник покачал головой.
— Нет, он упал с лестницы и поранил ногу о ступени. Похоже, что это серьезно. Каждое утро сиделка подолгу меняет ему повязку.
Я нагнулся, чтобы разглядеть лицо мальчика, скрытое густыми белокурыми волосами. Он был очень бледен; под глазами его залегли глубокие свинцовые круги.
— Его часто навещают? — спросила Мади.
— Нет, у его матери нет времени. У него четверо или пятеро братьев и сестер. Его отец работает далеко отсюда, где-то в Альпах, на строительстве плотины, и редко приезжает в Лион.
— Как его зовут?
— Луи, как и меня, но сиделка зовет его Лулу.
— А он тебе нравится? — снова спросила Мади. — Вы с ним подружились?
Сапожник нахмурился.
— Понимаешь… сейчас я все объясню.
И приложив палец к губам, он сделал нам знак наклониться, словно собирался доверить нам страшную тайну.
— Все, что я вам рассказал, я узнал от сиделки. Сам Лулу не больно-то разговорчив. Разумеется, я в первый же день спросил его, что с ним; он ответил, что ударился во время игры, но когда я захотел узнать, как это случилось, бац!.. Я отлично понял, что он испугался моего вопроса. Сначала я подумал, что ему стыдно, что он такой неловкий и, как дурак, поскользнулся на ступеньках. Только потом я сообразил, что здесь что-то не так.
— И в чем же дело? — поинтересовался Бифштекс.
С таинственным видом Сапожник вновь приложил палец к губам.
— Именно это мне и хотелось бы узнать. Но слушайте дальше. Сегодня ночью я не спал и слышал, как он бредил вслух. Это был настоящий кошмар. За ним кто-то гнался, а он отбивался и кричал: «Нет, нет, клянусь, я ничего не скажу, ни за что на свете!»
— А, ерунда! — махнул рукой Стриженый. — Когда я болел, и у меня была высокая температура, я тоже бредил по ночам. Говорят, я нес жуткую чепуху.
— Согласен. Но когда сегодня утром, пытаясь его расшевелить, я рассказал ему, что он кричал сегодня ночью, он побелел как простыня. И, как и ночью, задрожал от страха! Похоже, он просто голову потерял от своих кошмаров. Он то и дело просил меня повторить слово в слово то, что я слышал ночью. Постоянно переспрашивал, не прибавил ли я чего-нибудь. Это мне показалось странным. Положим, мне тоже иногда снятся кошмары, но когда я просыпаюсь, все проходит, и мне уже не страшно.
