Сергей Карпущенко - Тайна монеты Каракаллы
Но наслаждался Володя недолго — он вдруг ясно вспомнил, что видел нечто подобное в своем кошмарном сне! Да, именно так выглядело место, где за ним гнался Каракалла. Ужас охватил Володю. Какое-то предчувствие заставило его обернуться, и тут его плечо уперлось во что-то теплое и живое. Несомненно, это была грудь мужчины, лица которого он не видел. Володе стало по-настоящему жутко. Мальчик открыл было рот, чтобы крикнуть, но нос и рот ему зажала жесткая ладонь, а вторая рука страшного незнакомца схватила его за горло.
Все, на что был способен в те первые секунды Володя, это рвануться всем телом, но руки незнакомца так крепко держали его голову, что резкое движение доставило Володе мучительную боль — в шее даже хрустнуло что-то. Ужас, боль, сознание того, что через несколько секунд он попросту задохнется, заставили Володю вспомнить о ножике в его кармане. Никогда в городе он не выходил из дому без ножа — простого перочинного ножа с небольшим лезвием. С этим ножиком Володе всегда было как-то спокойней, хотя он не мог представить, что сможет ударить им человека, даже пугнуть противника клинком. Но сейчас…
Он запустил руку в карман джинсов, понимая, что должен действовать очень быстро, ведь не сумей он раскрыть лезвие, и ему наступит конец. Он извлек нож из плотного кармана брюк, дрожащими непослушными пальцами высвободил лезвие и, повернув его назад, в сторону душившего его человека, дважды снизу ударил им, ударил совсем слабо — на сильные движения у него уже не было сил. И тут же раздался крик. Это был скорее крик досады, чем боли. Руки неизвестного разжались, и Володя что было сил ринулся в сторону котлована, ища в его черном чреве укрытие. Он свалился на мягкую, разрыхленную землю, не ушибся и с радостью понял, что у него есть силы бежать дальше.
Тяжело, хрипло со свистом дыша, он взобрался на двухметровый обрыв котлована уже с другой его стороны и, не оглядываясь, вернее боясь обернуться, кинулся к ближайшему дому, к светящимся окнам. Добрый гений, наверное, помогал тогда Володе, потому что свой дом он нашел без труда, хлопнул калиткой, шатаясь, приблизился к веранде и тут-то, рыдая, рухнул в объятия матери.
«Вороний констебль»
Ночью Володя не бредил, не кричал, не плакал — кошмары ему не снились. Он гордился тем, что сам, без помощи, избавился от смертельной опасности, и даже успокоился. Володя рассказал маме о том, что с ним случилось, не упуская и мельчайших подробностей. Голос его хоть и дрожал, но был каким-то отстраненным, будто это и не на его жизнь покушались полчаса назад. Мама же после Володиного рассказа, закрыв лицо руками, долго и громко рыдала, а потом заявила:
— Только бы дождаться утра — на первой же электричке уедем в город! Мне и дачи не жаль, лишь бы тебя уберечь от гнусного ублюдка! Наверное, псих какой-то, шизофреник, но от этого не легче! Все, уезжаем!
Конечно, попасться в руки маньяка второй раз не хотел и Володя, но когда он услышал об отъезде, то не испытал никакой радости. Во-первых, он знал, что мать всю зиму мечтала об отдыхе где-нибудь на природе, за дачу было заплачено вперед, и теперь пришлось бы расстаться не только с чудесным местом, но и с деньгами. Во-вторых… Ну, здесь дело обстояло куда сложнее. Когда мама ушла в свою комнату, чтобы заснуть хотя бы на пару часов, Володя задумался и его поразила внезапная мысль: а что, если исчезновение Кирилла Котова и нападение на него неизвестного душителя связаны между собой?
Получалось, что напал на него не какой-то пьяный, решивший, просто напугать его. Это мог быть тот, кто промышлял убийствами детей. Володя представил, что этот помешанный находится сейчас где-нибудь неподалеку, ведь он обязательно должен быть местным жителем, и, возможно, бродит сейчас возле их дома, проследив, куда сбежал Володя, подходит к его окну… Страх захлестнул его, он вскочил с кровати, подбежал к окну, плотно захлопнул форточку, задернул занавеску, а потом быстро лег и укрылся одеялом с головой.
Под одеялом, когда успокоился, он решил, что уехать в город не имеет никакого права. Если он уедет, то маньяк так и будет нападать на детей и все это останется на совести Володи. Он решительно поднялся и босиком прошел в комнату матери. Конечно, она не спала, и Володя, присев на край ее кровати, сказал:
— Нет, мы никуда отсюда не уедем, потому что он не успокоится… Нельзя мне ехать…
Мама знала, что если Володя говорит этим своим упрямым тоном, то переубедить его просто невозможно. Но она попыталась:
— Ему, видишь ли, ехать нельзя! А что ты предлагаешь делать? Ловить этого садиста? Ну давай вызовем отца! Он мужчина сильный, хоть с кем управится. Только где и кого мы будем ловить? Ты даже его лица не видел!
— Я знаю, кто это был! — упрямо продолжал Володя. — Это — Каракалла!
Мама невесело рассмеялась:
— Когда приедем в город, я обязательно отведу тебя к врачу. Мне кажется, учеба вконец истрепала тебе нервы. Слушай, а тебе не почудилось все это? Помнишь, ты во сне прошлой ночью тоже видел этого Каракаллу. И он преследовал тебя и душил! Я, кажется, понимаю! Ты просто вообразил, что это с тобой приключилось наяву!
Мама обрадовалась было, но ее радость тотчас угасла, как только она разглядела багровые пятна на шее сына, — ночь была такой светлой, что кровоподтеки отчетливо выделялись на белой, незагорелой коже.
— Нет, ты не сочинял, — с ужасом и тревогой произнесла она. — Прошу тебя, давай уедем отсюда! Я просто боюсь за тебя!
— Нельзя ехать, — вздохнул Володя, который и сам бы с удовольствием смылся поскорее с этой страшной горы. — Завтра утром в милицию пойдем. И ты со мной, подтвердишь, что это правда…
Володя ушел в свою комнату, лег в постель и, как ни странно, сразу же заснул. Спал он крепко, без сновидений и даже не слышал, как под утро по железной крыше дома, по листьям фруктовых деревьев застучали капли дождя.
Он проснулся, когда беленый потолок и стены были исчерчены яркими солнечными полосами, пробившимися сквозь щели между наличником окна и занавеской. Володя сразу же вспомнил, что случилось с ним вчера, но чей-то негромкий кашель не позволил ему погрузиться в ужасные воспоминания. Володя приподнялся на постели, чтобы узнать, кто кашляет, и увидел Леньку Кошмарика[1], сидящего на стуле закинув ногу на ногу высоко и развязно.
Володя безумно обрадовался другу, который исчез из его жизни на целую зиму и весну. Выглядел Ленька просто обалденно! Его белобрысая голова была повязана банданом с названием рок-группы «Алиса», которую уважал и сам Володя, плечи обтягивала блестящая кожа куртки-косухи с десятком застежек «молний», из-под косухи выглядывал капюшон балахона, а с шеи свисал медальон-подвеска — все это с символом «Алисы»! На тощем запястье руки Кошмарика болтался железный браслет — опять же от «Алисы», а на пальце красовался большущий перстень с черепом. Если приплюсовать к этому наряду еще серьгу в ухе и широкие штаны-трубы, ниспадавшие на крутые шузы с толстенной подошвой, то всякий знаток узнал бы в Кошмарике записного алисомана. Ленька, видно, и сам находился на пике довольства собой — лицо его было важным, он дрыгал поднятой ногой, делая это в такт музыке, которую слушал с плейера через большие и, видно, дорогие наушники.
Увидев, что Володя проснулся, он щелкнул кнопкой плейера, выключая его, и радостно воскликнул: «Хей хоп!» Потом вразвалку подошел к лежащему Володе и шлепнул своей ладонью по его поднятой ладони.
— Ну, как живешь-здравствуешь, старик! — затараторил он, как обычно. — А я вот утром сегодня тебе позвонил, батю дома застал, он мне и сказал, что ты на фазенду уехал. Ну, я сразу на трейн[2] электрический — прыг да и к тебе. Хочу позвать тебя на концерт «Алисы» — в БКЗ через неделю они «Черную метку» лабают. Билеты есть — от меня тебе презент.
Володя смотрел на Кошмарика, напялившего на себя все, что только может найти записной алисоман, не просто с удовольствием, а с восхищенным умилением. Смотрел молча — только улыбался. Но улыбка вдруг исчезла с лица Володи — он вспомнил все, что случилось с ним вчера. Кошмарик, казалось, понял, почему загрустил друг, присел к нему на кровать и с сочувствием сказал:
— Слыхал уже все про тебя — мамаша твоя рассказала. Да, вляпался ты, Вольдемар, по самые уши. Нет, пока не вляпался, конечно, но мог вляпаться. Это же скины на тебя напали, точно тебе говорю — натуральные скины…
В комнату вошла мама. Она, оказывается, расслышала из-за двери последнюю фразу Кошмарика, а поэтому взволнованно спросила у него:
— Леня, о ком ты говоришь? Кто такие эти скины?
Кошмарик несколько смутился — экзаменов он не любил:
— Скины? Ну кто ж не знает, кто такие скины… Скинхеды, бритоголовые, нацисты. Когда видят своих, так приветствуют — хайль Гитлер. Бомберы носят — ботинки такие тяжелые, почти как у меня, только обязательно с белыми шнурками…
