Валерий Гусев - Тусовка на острове Скелета
В общем, светильник. Не очень-то он и светит, зато сильно трещит и разбрасывает во все стороны горячее масло.
Нас встречают как самых дорогих гостей, и с песнями проводят под баньян, усаживают за стол.
Стол очень интересный. Две канавки параллельно друг другу. А то, что между канавками, – это и есть стол. Садишься, ноги – в канаву, и скатерть не нужна.
На столе расставлены приборы – пальмовые листья. Здесь же, в длинный ряд, стоят такие же светильники, только без палок, и так же светят и брызгают горячим маслом.
Во главе стола – очередной вождь. По обычаю он втыкает в землю рядом с собой свой жезл с черепушкой. И кажется, что там сидят два вождя. Один живой, а другой тот, которого уже давно съели.
Девушки в венках и в ожерельях разносят угощение: печеные бананы и бананы сырые, бананы большие и бананы пальчиковые, печеную рыбу и сырую рыбу в лимонном соке, акульи плавники и какие-то ракушки, жареную свинину с какими-то приправами – вкуснятина! Только вот зловещий череп во главе стола немного портит аппетит.
А потом начинаются народные песни под грохот барабанов и сушеных тыкв, наполненных мелкими камешками. А после песен – танцы. Еще веселее и громче. Очень красиво и необычайно. Диковато только. Тропическая ночь. Тропическая луна. Тропическое дерево. Колеблющийся свет факелов. И яростные танцы аборигенов в юбочках из листьев. А среди них и наш Алешка прыгает.
Он вообще на острове быстро освоился, будто здесь родился. Загорел до черноты, рыбу бьет острогой, на пальмы взбирается и плавает в лагуне не хуже аборигена Тими. И никакие табу не соблюдает.
Табу – это запрет на что-то. Очень крепкий запрет. Никто его никогда нарушить не посмеет. И эти табу у них такие интересные бывают! Вот, например, аборигену Тими нельзя касаться руками весел. И он, когда выходит в море рыбачить, гребет на своем каноэ ладонями. Аборигену Меани нельзя лежать или сидеть на голом песке. И он повсюду таскает с собой плетеную циновку.
Ничего, конечно, странного в этом нет. Ведь у нас тоже есть табу. Только никто их не соблюдает. Есть, например, хороший запрет не свинячить на улице. И что? Здорово его соблюдают? А для островитян запрет – суровый закон, и никто никогда его не посмеет нарушить. Ни в одну курчавую голову это не придет.
Но вполне возможно, что в эти головы придет желание совершить переворот и освободить, и вновь вернуть на трон сверженного нами монарха. Вот тогда нам придется очень несладко. Потому что их человек двести, а нас всего четверо, из них двое – пацаны Димка и Алешка. И хоть у нас есть оружие, никто из нас не станет стрелять в живых людей.
А вот задержанные, если островитяне их освободят, стрелять в нас станут. Пока они сидят смирно, взаперти, но кто знает, что они там, в темноте задней комнаты, замышляют.
Вот такой расклад, как говорит папа. Но в этом «раскладе» он пока не знает одной вещи. Важной и загадочной. Дело в том, что наш Алешка, шастая по острову, пробрался на его дальний скалистый берег, куда не ступала нога человека – табу! И он обнаружил, что за узким проливом есть еще один островок, который Алешка назвал (по Стивенсону) островом Скелета. Так вот, на этом островке, оказывается, живет какой-то дикий человек. В смысле – одичавший. Какой-то заброшенный Робинзон. Алешка сразу же вообразил, что этого человека высадили на этот остров в наказание за какой-нибудь проступок. Так часто поступали в давние времена жестокие капитаны парусников и кровожадные пираты.
Однажды мы даже пересекли пролив, полный громадных акул, на резиновой лодке, которую Алешка, обнаруживший оружейный склад Оленина, предусмотрительно «заныкал про запас».
Мы подобрались тогда к маленькой хижине и услышали, как дикий человек что-то неразборчиво напевает хриплым голосом.
– Эту тайну, – сказал потом Алешка, – надо раскрыть.
– Папе?
– Сами раскроем. Папе и так забот хватает.
Да, забот папе хватало. Особенно с задержанными. Их было четверо, наручников на всех не хватало, поэтому приходилось все время за ними приглядывать. Папа и его сотрудник Алешин спали по очереди, не спуская с них глаз. Да и вертолета все не было и не было.
В общем, в один прекрасный день Алешка заявил мне:
– Плывем к дикарю, Дим. Знакомиться.
– А вдруг он нас съест? – серьезно спросил я. – Может, его как раз за людоедство отселили.
– Не съест – у нас автомат есть.
Это правда. Алешка, когда ходил на разведку, спер у Оленина два автомата. Один он отдал папе, а другой предусмотрительно «заныкал про запас» под тем же кустом, где пряталась надувная лодка. Правда, этот автомат был без патронов. И я сказал об этом Алешке, на что он беззаботно заявил:
– А дикарь об этом не знает.
Все, вопрос решен. Отправляемся. На остров Скелета.
Мы сказали папе, что идем ловить рыбу, пошли в сторону лагуны, а когда скрылись с его глаз, свернули в тропическую чащу. Здесь хоть и в тени, было очень душно. Сюда не пробивались пассаты, и в воздухе стоял тяжелый насыщенный запах всяких тропических цветов.
В эту часть острова аборигены никогда не заходили. Во-первых, табу, во-вторых, делать тут им было нечего. Здесь не росли кокосовые и банановые пальмы, не водилась океанская рыба. Тут были густые заросли цветущих кустарников, у которых колючек было больше, чем цветов.
Вскоре мы выбрались на берег. Пролив был не очень широкий, но с сильным течением. И полный акул. Они так и шныряли в прозрачной воде, охотились. Хорошо, что не за нами. Но, честно говоря, дикий человек внушал мне больше опасений, чем целая стая акул. Кто его знает, до какой степени он дикий? Искусает еще. Автомат без патронов – слабая защита. Особенно от человека, который не знает в силу своей дикости, что это такое.
Алешку, похоже, подобные мысли не тревожили. Он беззаботно нырнул в кусты, вытащил лодку и автомат. Мы накачали плавсредство, спустили его на воду, и я взялся за весла.
Пролив мы пересекли быстро, правда, нас сильно снесло течением, и пришлось довольно долго пробираться сначала по берегу, а потом опять густыми колючими зарослями в глубь острова.
Приближаясь к хижине, мы пошли осторожнее, легко ступая и стараясь, чтобы колючки кустов не цеплялись за нашу одежду.
Потянуло дымком от костра.
– Заодно и пообедаем, – шепнул мне Алешка.
– Как бы нас самих в котел не пустили, – шепнул я.
– А у нас… – Алешка растерянно взглянул на меня. – Дим, а где автомат?
Автомат остался в лодке!
– Пошли назад, – решительно сказал я.
– Ну да! Так и будем туда-сюда бегать! Тише! Вон он! – Алешка раздвинул ветки.
Мы осторожно выглянули.
Перед хижиной горел костер. И сидел возле него обросший волосами человек в лохмотьях. Правда, лохмотьев на нем было очень мало. Только какое-то тряпье на поясе. А все остальное – сплошной загар.
Он сидел на корточках, что-то бубнил себе под нос и чистил авокадо.
Не успел я схватить Алешку за руку, как он решительно шагнул из кустов.
Человек вскочил – плоды покатились с его колен на землю – и уставился на нас, хлопая глазами. Он долго молчал, хмурясь, будто пытался что-то вспомнить. Потом нагнулся и поднял с земли дубинку – обломок весла. И сказал:
– Гы!
Алешка смело шагнул ему навстречу и тоже сказал:
– Гы!
Человек расплылся в неожиданной улыбке и стал приплясывать на месте. Обеду, что ли, обрадовался? В виде нас…
Алешка сделал еще один шаг и ткнул себя пальцем в грудь:
– Лё!
Человек засмеялся хриплым голосом, ткнул себя пальцем в грудь и радостно сказал:
– Ва!
Вот и поговорили.
Только вот кто из них этот Лё-ва?
Алешка достал из кармана крекер и протянул этому… Ва.
Тот осторожно взял его, откусил, нагнулся, подобрал авокадо, обдул его от прилипшего песка и протянул Алешке.
– У! – сказал Алешка, и дикарь опять заплясал на месте.
Обменялись, значит, дарами природы.
Дикарь, все так же улыбаясь, снял с костра мятую закопченную кастрюлю и жестом пригласил нас в хижину.
Мы вошли. В этой хижине был удивительный порядок. Постель, сплетенная из листьев, самодельный стол, чурбачок вместо стула. Полка, на которой выстроились ровными рядами красивые раковины и ветки кораллов. На стене – лук со стрелами, копье. В дальнем углу – еще один столик, похожий на письменный. На нем лежала стопка бумаги (потом мы узнали, что это высушенные и ровно обрезанные пальмовые листья), стояла чернильница из маленькой тыковки и в ней торчало птичье перо.
Словом, не просто хижина, а тропический кабинет ученого.
Дикарь поставил кастрюлю на стол и, протянув Алешке ложку, сказал:
– О!
Алешка смело попробовал варево и тоже сказал, прямо с восторгом:
– О! Дим, попробуй. Классная уха. Из океанических рыб.
На меня дикарь не обращал никакого внимания. Он, наверное, думал, что Алешка – великий вождь Лё, а я его слуга Ди.
Но уху я все-таки попробовал, действительно – «О!»
Дикарь опять начал приплясывать. Он, наверное, сто лет не видел людей и страшно нам обрадовался. Особенно великому вождю, который свободно объяснялся на его дикарском языке.
