Астрид Линдгрен - Суперсыщик Калле Блумквист
Почтмейстер открыл дверь на кухню. Там лежал Беппо и смотрел на него при свете луны.
- Ну, мальчик мой, - ласково произнес почтмейстер, - что ты лаешь посреди ночи?
Беппо не отвечал. Он осторожно прикрыл лапой чудесное липкое лакомство. Потому что у папы хозяина бывали иногда такие странные идеи! Вот, не далее чем вчера, он отобрал у Беппо чудную тухлую косточку, с которой Беппо как раз так уютно пристроился на ковре гостиной. И кто его знает, как он отнесется к такой вот липучке. На всякий случай Беппо зевнул и притворился совершенно неподвижным. Почтмейстер успокоился. Но все-таки для порядка выглянул в окно.
- Есть там кто-нибудь? - крикнул он.
Но в ответ послышался лишь шелест ветра. Не мог же почтмейстер расслышать бормотание Андерса, скрытого за плащами:
- Нет, нет, здесь никого нет. Уверяю вас, что здесь даже блохи и то нет.
Андерс долго простоял в своем углу. Он не посмел шевельнуться, прежде чем не убедился, что почтмейстер снова уснул. Ему смертельно надоело там стоять. И вскоре ему уже казалось, будто лучшее время своей юности он провел за этими плащами, шерстяной ворс которых щекотал ему нос. Он был натурой деятельной, и ждать было для него всего тяжелее. Под конец он не выдержал, выбрался из своей тюрьмы и стал тихонько пробираться по лестнице. На каждом шагу он останавливался, прислушиваясь, но ни малейшего звука слышно не было.
- Все идет как надо, - произнес Андерс, преисполненный, как всегда, оптимизма.
Единственное, что его чуточку беспокоило, - это скрипучая дверь Сикстена. Нажав на ручку, он тихонько двинул ее. Видали такое! Дверь даже не скрипнула. Она открылась так беззвучно и спокойно, что сразу стало ясно: ее только что смазали.
Андерсу стало смешно: Сикстен смазал дверь на собственную погибель! Хорошо иметь таких сознательных врагов! Укажешь им на какое-нибудь маленькое неудобство, и враги уже - бац! - помогают его тут же устранить, чтобы можно было забраться к ним когда угодно.
«Спасибо тебе, Сикстен», - подумал Андерс, бросив взгляд на кровать недруга. Он спал там, несчастный, даже не подозревая, что нынче ночью Великий Мумрик обретет прибежище в его доме.
Глобус по-прежнему стоял на комоде, залитый лунным светом. Ловкие пальцы Андерса быстро развинтили его на две половинки.
О, какое великолепное хранилище для Великого Мумрика! Андерс быстро вытащил реликвию из кармана брюк и поместил ее в новое место хранения.
- Совсем ненадолго, о Великий Мумрик, - сказал он, закончив работу. - Придется тебе некоторое время побыть среди язычников, не почитающих законы. Но скоро орден Белой Розы снова предоставит тебе убежище среди христиан и порядочных людей.
Рядом с глобусом на столе лежали ножницы. И когда Андерс увидел их, его словно молнией осенило. В стародавние времена существовал такой обычай: когда доблестный муж попадал в жилище спящего врага, он отрезал клочок от плаща недруга в знак того, что был там. По крайней мере, так писали в книгах. То был прекрасный способ показать, что враг был в твоей власти, но ты благородно отказался причинить ему какое-либо зло. А потом, на другой день, можно было помахать клочком плаща перед носом своего недруга и сказать: «На коленях благодари меня за то, что остался жив, о мерзкий остолоп!»
Именно это собирался сотворить и Андерс. Ясное дело, сейчас у Сикстена никакого плаща не было, но у него были волосы - великолепные рыжие вихры. И один вихор от его пышной шевелюры Андерс собирался оттяпать. Ведь настанет же день, когда Великий Мумрик будет в целости и сохранности где-нибудь в другом месте, и тогда Алые узнают все! Они услышат горькую правду о том, что Великий Мумрик пребывал в глобусе! И увидят рыжий вихор, который предводитель Белой Розы срезал с темени предводителя Алых в полнолуние. Какой двойной триумф!
Меж тем полная луна вовсе не озаряла кровать Сикстена, стоявшую у самой стены, там, где было абсолютно темно. Но Андерс держал ножницы в одной руке, а другой осторожно нащупывал клок волос.
Голова беззащитного предводителя Алых! Вот она, покоится на подушке!
Андерс нежно, но вместе с тем крепко обхватил рукой рыжий вихор Сикстена у корня волос и… оттяпал его. Тогда ночную тишину прорезал громкий крик. Но не ломающийся крик подростка, а резкий, пронзительный, женский! Андерс почувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Его охватило чувство незнакомого ему дотоле ужаса, и он беспомощно бросился к двери… Кинувшись на перила, он съехал вниз, затем рванул кухонную дверь, два сильных прыжка, и он уже выскакивает из окна, да так быстро, словно целая свора злых духов гонится за ним по пятам. Он не останавливался, пока не добежал до речного моста. Тут он вынужден был немного перевести дух. Клок волос был по-прежнему зажат у него в кулаке - он так и не осмелился выбросить его.
Он стоял там, залитый лунным светом и тяжело дыша; безумными глазами смотрел он на то отвратительное, что держал в руках. Эта белокурая прядь волос, вне сомнения, принадлежала какой-то из тетушек Сикстена. Значит, утренним поездом уехала лишь одна из них. Это никому даже в голову прийти не могло. Не он ли сам, Андерс, говорил, что это опасно для жизни - забираться в дом, где в каждом углу торчит молоденькая тетушка. Какой позор, какой неслыханный позор! Охотиться за скальпом рыжего предводителя Алых, а вернуться домой с прядью волос молоденькой белокурой тетки! Стоя у моста, Андерс неслыханно страдал. В такую ужасную историю он попал впервые. И не собирался рассказывать о ней ни единой живой душе. До конца жизни это останется самой страшной его тайной, которую он унесет с собой в могилу!
Но от волос он хотел избавиться как можно скорее. Подняв руку над перилами моста, он тут же опустил ее. И темная вода молча приняла его дар. Она лишь совсем тихонько бурлила под аркой моста - точь-в-точь так, как делала это всегда.
На почтмейстерской же вилле царил великий переполох. Почтмейстер с женой в страхе прибежали к тетушке Аде, и даже Сикстен примчался из каморки на чердаке, куда перебрался на время визита теток.
Почтмейстеру очень хотелось узнать, отчего так дико кричала посреди ночи тетя Ада. Оттого, что в дом проник вор-взломщик, - утверждала она. Почтмейстер зажег свет во всем доме, и они обыскали каждый уголок, но нигде никакого взломщика не оказалось. И столовое серебро было на месте - ни одна вещь не пропала. Ах да, где Беппо? Ну, он, вероятно, ушел ненадолго, по своему обыкновению, в сад. Неужели тетя Ада не понимает: если бы это в самом деле был вор-взломщик, то Беппо уж, верно, залаял бы и поднял шум. Ей приснился дурной сон, вот и все! И они стали утешать ее и говорить, чтобы она ложилась и спала спокойно.
Однако, оставшись одна, тетя Ада все равно не могла заснуть - так сильно была она взволнована. Как они смеют говорить, что у нее в комнате никого не было! Она зажгла сигарету, чтобы успокоиться, и взяла зеркальце, чтобы посмотреть, не оставил ли перенесенный страх каких-либо следов на ее красивом личике.
И тут она увидела… Ночной визит оставил след на ее прическе: большой клок волос был отрезан, и, откуда ни возьмись, появилась коротенькая, пикантная получелка.
Она ошарашенно смотрела на свое отражение в зеркале, но мало-помалу лицо ее озарилось светлой улыбкой. Кто-то, кто бы он ни был, оказался достаточно дурашливым и проникнул в дом посреди ночи только для того, чтобы раздобыть ее локон.
Мужчины и раньше совершали безумства ради тетушки Ады, к этому она уже привыкла, но сегодняшняя выходка показалась ей самой идиотской. Некоторое время она ломала голову над тем, кто бы мог быть этим незнакомым воздыхателем, но так и не решила эту загадку. Кто бы он ни был, тетушка решила простить его. И она даже не выдаст его. Пусть думают, что все это ей приснилось.
Вздохнув, тетушка Ада снова забралась в постель. Утром она зайдет к парикмахеру, чтобы немного подровнять эту получелку.
12
Наступил новый день, и уже с самого утра Калле и Ева Лотта бродили в саду пекаря, нетерпеливо ожидая, когда появится Андерс и доложит им о ночной вылазке. Но часы шли, а об Андерсе - ни слуху ни духу.
- Чудно, - удивился Калле. - Не может быть, чтобы его снова взяли в плен.
Они только собрались пойти поискать его, как он внезапно явился сам. Он не мчался, как обычно, а еле плелся, и лицо его было каким-то необычайно бледным.
- Чего у тебя такой несчастный вид? - спросила Ева Лотта. - Ты что, «жертва жары», как обычно пишут в газетах?
- Я - жертва отварной трески, - ответил Андерс. - Я уж не знаю сколько раз говорил маме, что терпеть не могу треску. И вот, пожалуйста, доказательства налицо.
- Каким образом? - спросил Калле.
- Меня рвало всю ночь, я только и делал, что вставал и ложился.
- Ну, а Великий Мумрик? - спросил Калле. - Он, как видно, по-прежнему лежит в комоде?
- С этим я как раз справился. Мальчишка! - ответил Андерс. - Все, что нужно, я делаю, какая бы чума ни свирепствовала в моем теле! Великий Мумрик лежит в глобусе Сикстена!
