Валерий Гусев - Два дундука из сундука
– Про Каркадила.
– А… – Тут у мамы возражений не нашлось. – Правда, говорят, что деньги оказались фальшивыми? Ну и пусть, нам спокойнее будет. А тушь мне папа к Новому году подарит. Да, отец?
– Если зарплату не задержат.
– Это ладно, – сказал Алешка. – Мы свободны? Домашний арест кончился?
Папа подумал и кивнул:
– Ладно, гуляйте.
– Возле дома, – предупредила мама. – Я буду проверять.
Мы изо всех сил закивали, наобещали и смылись.
– Дим, – сказал Алешка. – Раз уж с деньгами не вышло, давай какое-нибудь доброе дело сделаем.
Какая тут логика? А если бы с деньгами вышло, то добрых дел не надо делать? А ведь с деньгами их делать проще.
– Давай деда обрадуем. У которого все время «клюёть, но никак не ловится».
– Рыбы ему купим?
– Зачем? Пусть он ее поймает. Мы ему поможем.
Опять загадки.
– Дим, – уже сердясь, сказал Алешка, – мы ему на крючок мою ручную рыбу насадим, Соньку. – Подозреваю, что кличку своей рыбе Алешка дал не случайно. – Вот дед обалдеет!
– Кто обалдеет? – маминым голосом спросил я. – Ты про кого так грубо, Алексей?
Алешка не ответил. Он взял пластиковый мешок, вывалил из него пивные пробки в сундук и направился к бочке.
Сонька, едва Алешка стукнул в бочку костяшками пальцев, высунула свою ненасытную морду и распахнула пасть.
– Вытаскивай ее, Дим! – скомандовал Алешка, расправляя мешок.
Я ухватил это чудовище, обожравшееся лягушками и котлетами с макаронами, с трудом вытащил его из воды и запихнул в мешок.
Рыба все это перенесла, как и положено рыбе – молча. Тем более что особого сопротивления она все равно оказать не могла. От долгой и сытной жизни в круглой бочке Сонька раздобрела и приобрела странную форму – почти совсем изогнулась колесом. Вполне могла, если бы захотела, тяпнуть сама себя за хвост.
– Лех, – сказал я с сомнением, – она по дороге сдохнет.
– Не сдохнет, – уверенно ответил Алешка. – Мы ей водички в мешок подольем.
Мы так и сделали: начерпали в мешок водички ковшиком и завязали его горловину. С трудом затащили мешок в лодку. Отчалили.
Пока плыли до мостков с дедом, рыба вяло трепыхалась в мешке.
Дед нам обрадовался. Видно, совсем заскучал без добычи. Ничего, сейчас ему весело будет!
– Дим, – шепнул мне Алешка, – я ему буду зубы заговаривать, а ты с той стороны мостков рыбу запускай. Понял?
– А чего это у вас в мешке? – спросил дед, когда мы причалили к мосткам.
– А, – небрежно отмахнулся Алешка. – Деньги. Нашли на дороге.
– Во! – обрадовался дед. – Ерофеич тоже недавно целый портмонет нашел.
– Портмонет – это что? – спросил Алешка. Зубы начал заговаривать. – А Ерофеич – это кто?
– Не знаешь? – радостно засмеялся дед и перекинул удочку. – Портмонет – это такой здоровенный кошель для денег. Вроде портфеля. А Ерофеич – это я сам. Я всегда себя Ерофеичем называю, из уважения. Человек должен сам себя уважать. Тогда его и другие уважать станут.
Завелся дед. Алешка мне подмигнул. А я стал пытаться решить задачу, которую он мне поставил. Ну, положим, поднырну я вместе с рыбой под мостки. Ну, положим, удастся мне подтянуть незаметно крючок. А если нет? Если на этот крючок дед меня самого подсечет?
Ну не подсечет, ладно. Насажу я ему рыбу. А она рванется, туша такая, и сдернет деда вместе с его удочкой в воду. И поплывет его шляпа по течению. До самой Астрахани.
Нет, это не годится. И вообще, на фига нам это надо?
А дед тем временем разливался. Воспоминаниями делился.
– Гляжу: едет по дороге здоровенная машина. Красивая, аж жуть. Останавливается. Выходит из нее мужик, видный такой, зубастый…
Тут я насторожился.
– И прямо идет себе в кустики. Ну, думаю, меня это маленькое дело не касается. Шагаю себе мимо. С машиной поравнялся, гляжу на нее, любуюсь. А водитель мне: «Иди себе, дед, что вылупился?» Ладно, Ерофеич – он какой? Он покладистый. Он себя уважает. Тут как раз зубастый из кустов выходит. Садится в машину и говорит: «Давай в Опенки. В магазин зайдем». И поехали. А Ерофеич – он какой? Он глазастый. Глядь, а где машина стояла, портмонет лежит – этот зубастый его выронил, когда портки застегал. Я его схватил и давай бечь! За машиной. Во всю свою силу. Бегу, кричу, рукой машу – куда там! Пыль столбом. Эх, думаю, надо их в Опенках перехватить. И напрямки потрюхал, через луга. В Опенки прибег – задохнулся весь. Однако успел. Стоит зубастый в лавке, по карманам себя шарит. И лицо у него растерянное. Тут я и подоспел.
– Он небось обрадовался? – заинтересованно спросил Алешка и состроил мне недовольную гримасу: мол, что ты копаешься?
– У! Обрадовался! Портмонет толстенный, деньгами набитый. – Дед снова перебросил удочку, поближе к мосткам.
Удобно, подумал я.
– Поблагодарил вас? – спросил Алешка.
– А как же! Спасибо сказал. Руку мне пожал. И сигареткой угостил. Да ведь я некурящий.
– И все? – Алешка в безмерном удивлении распахнул глаза.
– А чего еще? – так же безмерно удивился дед. – Уважил Ерофеича. Недаром он сам себя уважает.
Да, очень недаром. Мне даже стыдно стало, что мы собираемся сыграть шутку, пусть и в добрых целях, с таким честным и простодушным человеком.
И все-таки я перегнулся в лодку, развязал мешок и вытряхнул Соньку в воду. Она легла на дно. Сверху глядя – лежит в воде что-то вроде автомобильной покрышки.
Но тут все случилось так, что и деду мы праздник устроили, и у самих совесть осталась чиста.
Сонька долго лежала на дне, чуть шевеля жабрами и плавниками. Плавать, что ли, разучилась? Или осваивалась в новых условиях. А дед в это время сменил наживку и снова забросил удочку. Поплавок смачно шлепнулся в воду. Обжора Сонька встрепенулась, как собака при команде «Фас!», и направилась к наживке. Как-то бочком, все так же изогнувшись, она скрылась под мостками и вскоре появилась с другой их стороны. Здесь она долго не раздумывала, подплыла к комочку хлебного мякиша на крючке и хапнула их – и мякиш, и крючок.
– Ерофеич – он кто? – продолжал вещать дед. И вдруг осекся.
Поплавок нырнул камнем, леска натянулась струной, удилище изогнулось в дугу. Сонька едва не сдернула Ерофеича в воду.
– Клюёть! – завопил он. – Крокодила Ерофеич поймал! И куды я его дену?
Надо было помогать деду, пока не лопнула леска. Я спрыгнул в воду и нашарил у дна дергающуюся на крючке Соньку, подхватил ее под жабры. Забросил на мостки.
– Вона какая! – Дед щелкнул языком. Пригляделся – Сонька довольно спокойно лежала на мостках, разевала пасть и шевелила жабрами.
– Кривая какая-то, – оценил ее дед.
– Зато большая, – оценил Алешка. – Откормленная. Котлеты жрала.
– И как мне с ней быть? – Дед приподнял шляпу и поскреб пальцем лысину. – Слышь, пацаны, а не пустить ли ее обратно в реку, а? Пусть себе в Астрахань плывет. Все равно никто Ерофеичу не поверит.
– Как хотите, – сказал Алешка, пожав плечами. – Ваша рыба.
Дед выпростал из Сонькиной пасти крючок и столкнул ее без сожаления в воду. Соня неторопливо шмыгнула под мостки и свернулась там в клубок, как собака в будке.
– Ишь ты, – дед опять почесал лысину, – прямо ручная. Пусть себе живет. А надо будет, Ерофеич ее обратно поймает. Или портмонет на дороге найдет. Он такой, Ерофеич-то!
Это точно. Он такой! Необыкновенный.
Глава XV
Тревожная кнопка
– Ну и гад! – вдруг высказался Алешка, мрачно молчавший всю дорогу к дому.
– Кто?
– Зубастый! Жлоб! Такому хорошему деду за целый бумажник денег сигаретку подарил. Если он мне попадется, будет доволен.
Мы в тот момент, конечно, не догадывались, что Зубастый жлоб только и мечтает о встрече с нами. Полундра, узнав от Рыжего Клопа, что мы зачем-то притащили утопленный ими сундук с пробками, тут же помчался к Толстяку Вене. Тот сначала отмахнулся от него, а потом призадумался.
На его месте любой дурак призадумался бы. Они искали деньги Каркадила, нашли вместо них коллекцию пивных пробок. И не удосужились в них покопаться. А какие-то пацаны (Лешка с Димкой, дети людоедов), видимо, удосужились. И что-то очень ценное в этом сундуке обнаружили. Иначе зачем они его тащили от реки до дома? А если там, на дне сундука и прятались огромные Каркадиловы баксы? Впору локти кусать!
И Толстяк Веня завел двигатель белого катера «Амелия» и направил его к пристани «Опенки», откуда трусцой потрюхал в резиденцию Зубастого Мена.
К сожалению, слухи о том, что в найденном сундуке – всего лишь фальшивые доллары, ни до Толстяка, ни до Зубастого дойти не успели.
Дома мы решили сделать еще одно доброе дело. Вычерпали до дна Сонькину бочку и вычистили и вымыли ее до полной чистоты. Чтобы Митёк снова мог принимать по утрам дождливые, как сказал Алешка, умывания. Правда, пока бочка стояла пустая, и нужен был, наверное, не один дождь, чтобы она вновь наполнилась. Зато как гулко и красиво она звучала, если ахнуть по ней, проходя мимо, черенком лопаты. Алешка, по-моему, специально раз по двадцать на дню шастал возле бочки. И достиг в этом деле большого мастерства. Мама даже выглядывала в окно и говорила:
